Автор: GRAFENONE
Размер: драббл, 447 слов
Пейринг/Персонажи: Джин Хавок (фоном Хавок/ОЖП), появляются Риза Хоукай, Рой Мустанг
Категория: джен, гет
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Про то, что новую жизнь нужно бы начать вот прямо сейчас.
Примечание/Предупреждения: в тексте используется имя Жан Хавок
Читать на Ao3
ЧИТАТЬ
Элис была хороша, как майское утро, и Жан любил её трепетно, нежно и беззаветно. Краснел, как мальчишка, забывал слова, терялся. Это была самая настоящая любовь, которая случается лишь раз.И каким же ударом стала для него её неловкая фраза: «Прости, Жан, родители выбрали мне жениха, у нас свадьба через две недели...»
Крошка Элис казалась смущённой и расстроенной таким решением, но скорби по поводу их разрыва Жан в ней не заметил. И это было больнее всего. Крошка Элис, милая нежная и ласковая, поигралась с ним и бросила.
Жан сидел в своей квартире и пил в одиночестве вот уже вторые сутки. Он был безутешен, и безутешности его не было конца.
На самом деле, он мог бы еще долго прозябать в своём отчаянии и жалости к себе — до скончания времен, например, — но на третий день в его квартире раздался телефонный звонок.
— Д-да? — нетрезвым голосом спросил Жан, дотянувшись до разрывающейся трубки только с пятого раза.
— Младший лейтенант Хавок! Что вы себе позволяете? — раздался из телефона звенящий от злости голос полковника. Долго изображать из себя чопорного начальника он не смог, поэтому тут же вернулся к привычной речи: — Тебя третий день на рабочем месте нет без уважительной причины! Я тебя премии лишу за такую халатность!
Жан вмиг почувствовал напряжение. Если бы полковник умел, он бы сейчас с удовольствием сжег Хавока через телефон. Только теперь Жан понял, насколько он все-таки везуч.
На том конце провода послышался шум, и через пару мгновений сердитого полковника сменила старший лейтенант Хоукай. Её спокойный, уверенный, по-женски располагающий голос лился Жану на душу жгуче-сладким перцем.
— Лейтенант, мы все понимаем ваше положение и состояние, но, пожалуйста, возьмите себя в руки и соизвольте появиться завтра в штабе. В восемь часов утра к вашему дому прибудет машина. До тех пор приведите себя в порядок.
Её настойчивый и в то же время сочувствующий голос был Жану и лишним напоминанием о случившейся катастрофе, и спасением.
«Ладно, — решил Жан через полчаса. — Не в первый раз».
Поднявшись, он дотащился до ванной. В самом деле, не в первый раз его бросали, не в первый раз он оставался с разбитым сердцем. Не конец света, он переживёт. С такими мыслями он и вышел из душа.
Вытирая голову, он был почти рад.
— Пора начинать новую жизнь! — воодушевлённо заявил он своему помятому отражению. На работе его ждали верные друзья, сволочь-полковник и красавица старший лейтенант.
Собрав в кулак всю свою силу воли, он вошёл в комнату... Пожалуй, новую жизнь стоило начать с уборки от последствий старой.
Ложился спать Жан уже в полночь, абсолютно вымотанный физическим трудом и уставший. Выполнить удалось только часть от намеченных планов. Однако это был первый шаг, начало, и завтра он непременно сможет продолжить.
— Ну, вот, — полусонно пробормотал Жан в подушку, — завтра и начнём новую жизнь...
Да, подумал он.
Завтра.
Название: Жена алхимика
Автор: GRAFENONE
Размер: мини, 1 790 слов
Пейринг/Персонажи: Риза Хоукай/Рой Мустанг, Бертольд Хоукай
Категория: гет
Жанр: жизнеописание
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: От сумы, тюрьмы и алхимиков — не зарекайся.
Читать на Ao3
ЧИТАТЬ
Во дворе и в школе все девчонки-сверстницы только и говорили, что о мальчишках. Ризе казалось это несерьёзным. В самом деле, не в их же возрасте обсуждать, кому какой достанется муж. Риза смотрела на сверстниц, как на младших — с пренебрежительным снисхождением. Её не занимали эти разговоры, она держалась немного поодаль и после уроков сразу торопилась домой, пусть ей и не хотелось. Ей хотелось бы задержаться, подольше не возвращаться, но она не могла себе позволить оставлять отца в одиночестве дольше необходимого. По этому поводу в ней жил смутный страх, причину которого она не знала.Однажды в очередных девчачьях бредовых возгласах Риза услышала следующее: «А я хочу стать женой алхимика!»
Риза обернулась со скованным любопытством, и увидела стайку пёстреньких, как дикие птички, девочек. Одна наклонилась к той, что в центре, и спросила, округлив глаза:
— Государственного?
Девочка посередине смутилась немножко, но потом решительно ответила:
— Можно, и государственного!
— Но это же... ну, опасно. Военные и всё такое...
— Дурочка ты, Майри! Муж-военный — это же здорово! Ты представь только!..
— Да что там представлять, — перебила подругу Майри, дёргая свою каштановую косичку. — Вот мой папа говорит, что военные злые и делают много плохого. Так что если уж алхимик, то обычный. Они хорошие.
Девочки ушли дальше от Ризы, и она больше не вслушивалась в их разговор. Впервые она сама задумалась об этом и вспомнила то, что каждый день видит дома: пустую неуютную квартиру, мрачную какую-то, даже при свете дня; кругом — взвеси пыли, вопреки всем стараниям Ризы поддерживать порядок и чистоту; закрытые двери и одна особенная, запертая — в комнату отца. Он всегда занят и всегда работает. И Риза знала, что работа ему куда важнее неё.
Риза не любила алхимиков, она их боялась. И уж тем более ей не хотелось, чтобы в её жизни появлялся ещё хотя бы один алхимик — государственный или нет.
* * *
Ризе хотелось стать цветочницей. Она смотрела за стеклянные витрины недавно открывшейся цветочной лавки, и думала, что было бы здорово проводить вот так всё время, в тёплой лавочке, насквозь пахнущей цветами. Продавать маленькие кусочки лета даже зимой. Так же, как эта милая улыбчивая женщина, склоняться к детям, чтобы легонько погладить по голове, улыбаться покупателям, встречать всех неизменно радостным «Здравствуйте!», будто каждый человек в этой лавке — особенный. Будто он не просто обычный покупатель, а в самом деле очень важный человек, не важно, весёлым он или грустным зашёл в лавку.
Риза видела, как выходили из этой двери люди, немного потрясённые, но счастливые, в них рождалась, оживала, зажигалась чистая и искристая радость. И всё лишь благодаря одной цветочнице.
Ризе бы очень хотелось также дарить людям чувства веселья и безопасности, чтобы хотя бы на миг они забывали обо всех своих печалях.
Риза всё чаще задерживалась после уроков у витрины. Ей надо было спешить домой, она помнила, но ничего не могла с собой поделать. И вот однажды это вышло ей боком.
Когда Риза вбежала в дверь, запыхавшаяся, покрасневшая от спешки, она наткнулась на отца, который стоял прямо в дверях.
— Ты задержалась, — недовольно сказал отец и поджал губы. Ризе стало невыносимо стыдно за опоздание, она была почти готова разрыдаться.
— Прости, — пролепетала она, опуская глаза. Бертольд только отмахнулся, и из-за его спины выглянул мальчишка. Выше Ризы и, очевидно, старше на пару лет.
Вздорный мальчишка, сразу отметила Риза. Это было видно по сияющим чуть раскосым глазам — чудной, нездешний, совсем не аместрийский разрез, — по вихрастым волосам, по широкой улыбке. Мальчишка не вызывал у Ризы доверия, но всё в его внешности так и кричало о смеси аместрийской крови, так что у Ризы это просто не могло не вызвать любопытства.
— Это — Рой Мустанг, — произнёс Бертольд. — С этого дня он будет моим учеником.
Он говорил сухо и сдержанно, но Риза была абсолютно потрясена. Она никогда бы не подумала, что отец решится взять кого-то себе в ученики. Уж больно собственнически относился он к своей алхимии. Он не мог отвлечься от неё даже на родную дочь, а тут решился делить её с каким-то мальчишкой! Ризу вмиг сковала зависть и ревность. Она знала, что это плохие чувства, но ничего не могла с собой поделать. Она ненавидела алхимию, которая отняла у неё отца, и она ненавидела Роя Мустанга, который лишил её всякой надежды на обретение.
Мальчишка тем временем легко улыбнулся, совсем не подозревая о тёмных мыслях Ризы, и протянул руку.
— Риза, — всё же назвалась она и с неохотой пожала мальчишескую руку. — Риза Хоукай.
— Очень приятно.
* * *
Время летело быстро, но Риза уже знала, что цветочницей ей не стать. Ей была уготована совсем другая дорога, и она приняла это с достоинством — потому что выбор, нашёптанный судьбой, был всё же её, Ризы, выбором. И она пошла в армию, вслед за чокнутым мальчишкой Мустангом, которого она со временем стала считать своим лучшим другом.
Она по-прежнему считала его вздорным, да и вообще его едва ли можно было бы назвать хорошим человеком в полном понимании этого слова. Например, когда Мустанг уже освоился в доме Хоукаев, и они притерпелись с Ризой друг к другу, Рой воровал конфеты из шикарного магазина на углу и таскал яблоки с рынка. Он был тем ещё прохвостом и умудрялся утягивать за собой Ризу. По правде сказать, он бесповоротно испортил в ней маленькую замкнутую девочку, мечтающую возиться с цветами.
Но даже несмотря на это, Рой был близок ей как человек и как друг. Она любила его нежной сестринской любовью. Она любила в нём своего друга, своего брата, даже любовь к отцу отчасти проявилась через любовь к Рою, но Риза уже тогда знала, что ни за что не полюбит его как мужчину — как алхимика. Она продолжит путь рядом с ним, будет поддерживать — так она решила, — но никогда не станет его любовницей. Уж скорее она будет верной подругой его супруге, чтобы в нужный момент утешать несчастную.
Она заранее сочувствовала избраннице Огненного алхимика Роя Мустанга.
* * *
Риза не раз читала, что когда человек влюбляется, первая эмоция, что в нём возникает после осознания, это, зачастую, отрицание. Когда она сама поняла, что любит Роя Мустанга уже без разделения своей любви на виды, она не почувствовала ни потрясения, ни испуга. Пожалуй, это её успокоило.
«Я столько лет рядом с ним, — с теплотой подумала Риза, — иначе всё и не могло случиться. Он заменил мне всех, он заменил мне мир».
На том и порешив, Риза отложила книгу и улыбнулась. Она очень трепетно любила человека рядом с собой. Как любят весну или рассвет, или какое-то погодное явление, или архитектурный шедевр. От этой любви Ризе становилось теплее и солнечнее. Точно огонь Мустанга грел её изнутри.
И от радости порою было не сдержать счастливого смеха.
* * *
Риза всегда боялась за Мустанга, за его жизнь и благополучие, потому что была не только его верной подчинённой, но и близким другом детства, отчасти — сестрой его души. То, что случалось между ними, такое волшебное и обоюдное, вовсе без названия, оно заставляло Ризу двигаться вперёд. И они шли вперёд вместе с Роем.
И дошли.
Дошли, дошагали, доползли до победного финала. И пускай он был куплен необъяснимо дорогой ценой, он того стоил. И в Ризе, несмотря на потери и усталость, жило бесконечное счастье. Она глядела на Мустанга и просто улыбалась тому, что он жив, тому, что она жива и может смотреть на него, и он может смотреть на неё в ответ. Такие немыслимые мелочи разжигали в ней настоящее солнце.
Но рано или поздно катастрофа должна была случиться.
И она случилась через месяц после их выписки из госпиталя. Мустанг как-то обернулся к ней, подошёл, посмотрел очень серьёзно, как вздорный мальчишка Рой Мустанг смотрел слишком редко. Риза забеспокоилась и вдруг осознала, что в комнате они одни.
«Хочет сообщить что-то важное непосредственно мне, — отметила про себя Риза, — или хочет, чтобы я знала первой».
Но Мустанг тяжело вздохнул, взглянул Ризе в глаза, как побитый пёс, и со всей своей дури бухнулся на колени.
На миг опустил голову, потом вскинул, сказал громко, отчаянно, точно гаркнул:
— Выходи за меня!
— Нет, — спокойно ответила Риза, не медля ни секунды и без шанса на компромисс, без намёка на агрессию.
«Выходи за меня!» — эта фраза была сказана с такой неподходящей интонацией, как будто он подбивал её на какую-то авантюру, как в детстве. «Пойдём на рынок, а!» — говорил он перед тем, как стащить парочку яблок или груш.
Вот и сейчас — «Выходи за меня, а!»
— А? — Мустанг был ошеломлён и вмиг растерял свой героически-скорбный вид.
— Нет, — повторила Риза. Стряхнула пылинку с плеча Мустанга и, глядя ему в глаза, сказала: — Если это всё, то мне нужно отнести бумаги в бухгалтерию.
И ушла.
* * *
Риза давно бросила попытки классифицировать свою любовь к Мустангу каким-либо образом. Она — любовь — просто была и всё. И она была непомерно сильной, жертвенной, крепкой, но Ризе не хотелось её как-то называть, не хотелось что-то менять. И уж конечно, не хотелось выходить замуж за Мустанга. А почему — кто знает.
Давало ли знать о себе детское отрицание или что-то ещё. Риза не знала.
— Эмм, — Эдвард задумчиво покачал головой, а потом в нерешительности обратился: — Мисс... Хоукай?
После всего случившегося он не мог назвать её старшим лейтенантом.
— Риза, — поправила она. — Нам с тобой уже ни к чему условности, Эд.
Риза улыбнулась с усталостью, и Эд кивнул ей.
Они сидели в её маленькой кухне, и снова говорила Риза. На этот раз Эдвард просто спросил как может спрашивать человек, твердо уверенный в своем настоящем; он спросил, как они живут, Хавок, Бреда, Фарман, Фьюри, Мустанг. Как она, Риза Хоукай. И Риза рассказала — и про Бреду, и про Хавока... А когда речь зашла о Мустанге она случайно проговорилась, забывшись, о его предложении. Эдвард присвистнул, а она прикусила язык.
— И вы согласились?
— Нет, — отрезала Риза, но тут же почувствовала смущение.
— Почему? — Эдвард нахмурился.
«Он стал совсем взрослым», — отметила Риза с улыбкой. Уже не мальчишка, молодой мужчина. Риза покачала головой, печально подумав про себя, как же быстро выросли дети, и рассказала ему свою историю — так же, как когда-то, казалось бы, целую жизнь назад она рассказала ему историю войны в Ишваре. Так же, как тогда Эдвард тихо выслушал всё, что ей захотелось ему сказать.
Теперь они всё ещё сидели на кухне, отставив остывший кофе.
— Хорошо, Риза, — согласился Эд и улыбнулся. — Он же нравится тебе. Даже нет, это любовь.
— Пожалуй, — Риза глянула в окно.
Но что делать дальше она не знала. Согласиться на эту безумную аферу значило сломать в себе что-то, покорёжить сам фундамент её мировоззрения. Риза едва ли была готова на такой подвиг. Эдвард вздохнул.
А потом сказал, что уезжает из Аместриса. Едет изучать западную алхимию, а его брат уже отправился в Син.
«Мальчики выросли», — вновь подумала Риза.
Они теперь сами будут строить свою жизнь, они теперь крепко стоят на ногах и идут вперёд, не останавливаясь на достигнутом.
Риза улыбнулась.
Какое же стремление жило в этих ребятишках, которых она знала с их нелёгкого детства. И сколько целей они открывали перед собой. У неё самой с полковником ещё много проблем, которые предстоит решить.
«Да, — решила Риза, — есть много вещей гораздо важнее».
В самом деле, она любила Мустанга, и любовь эта всегда будет с ней, что уж тут ещё думать или переживать. В мире есть вещи куда важнее, чем эта.
* * *
Когда через три года Эдвард возвратился в Централ и решился навестить Ризу Хоукай, то вместо неё его встретила молодая супруга генерала Мустанга.
Название: Непреднамеренное
Автор: GRAFENONE
Размер: мини, 1 017 слов
Пейринг/Персонажи: Рой Мустанг, Риза Хоукай
Категория: прегет
Жанр: ангст, слайс оф лайф, пропущенная сцена
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Он думает, какая же она смелая. Сколько же силы в этом хрупком женском теле, какая воля спрятана в этой нежной человеческой душе.
Примечание/Предупреждения: авторский взгляд на хронологию и некоторые события
Читать на Ao3
ЧИТАТЬ
Она редко звала его по имени. Раньше, когда они были совсем детьми, это случалось куда чаще. Ругаясь, спрашивая, рассказывая, она всегда произносила своим детским голоском его взрослое имя.«Рой».
С возрастом ей будто бы стало неловко звать его по имени. Впрочем, ему тоже. Несмотря на то, что они росли вместе, в их жизни наступил период, когда они стеснялись друг друга. Отводили глаза, общались робко-робко, совсем несмело.
Он помнил, как она обращалась к нему в письмах, пока он учился в Академии.
«Здравствуй, Рой!» — так она начинала каждое письмо.
«С дружеской симпатией, Риза Хоукай», — так она завершала каждое письмо.
Содержание из раза в раз менялось, а начало и конец — нет. И он любил перечитывать эти письма, представлял, как они звучали бы её голосом, постепенно меняющимся, взрослеющим вместе с ними.
И отвечал всегда также сдержанно: «Здравствуй, Риза!» в начале, «С дружеской симпатией, Рой Мустанг» в конце.
Хотя ему очень, до дрожи порою хотелось обратиться «Дорогая Риза» и подписаться «Навеки твой, Рой Мустанг». Конечно же, он не мог себе этого позволить, потому что фактически это было бы ложью, а Риза бы этого не простила.
Именно поэтому он просто перечитывал её письма, написанные ровным уверенным почерком человека, сильного духом. И он мечтал о её голосе.
Потом случилась война, и письма приходить перестали. Они снова были рядом, но теперь стали вовсе чужими. Ее речь стала предельно вежливой, она обращалась к нему на «Вы», говорила чуть надломленным хриплым голосом «майор Мустанг». И Рой не знал, сорвала она голос, рыдая по ночам, простудилась, наглоталась жесткого пустынного песка или это скорбь душит её так сильно. Он ничего не знал об этой новой Ризе, о курсанте Хоукай.
И это добавляло ему горечи, подливало отчаяния. Он по-прежнему хотел обнять её, по-прежнему хотел назвать дорогой, милой, возлюбленной. Но теперь не имел на это права — не имел права даже думать об этом. И ему оставалось только продолжать быть молчаливой опорой для неё, пытаться стать для нее опорой, учиться общаться едва уловимыми касаниями коленей в лагере.
Когда война кончилась, она внезапно назвала его «мистером Мустангом». Как же ему необычно и непривычно было это слышать из её уст! Называя его этим чужим именем, она просила его о невозможном.
И он — невозможно — согласился.
* * *
Когда он заходит к ней в квартиру, у него чувство, что он собирается её изнасиловать. Рой мог бы заверять, что изнасилование куда лучше того, что собирается сделать он, но это неправда. Будь его воля, он бы вообще не желал причинять ей вред.
Оглядываясь назад, он думает, что, может, ей жилось бы лучше, будь они не знакомы, но тут же отбрасывает эти мысли. Они несправедливы в первую очередь по отношению к самой Ризе. Мысли, навеянные беспомощностью человека перед смертью, вообще редко бывают справедливыми.
Она ощутимо нервничает. Его парализует паника. Она подходит к окну. Он стоит на пороге. Она задвигает шторы. Он хватается за косяк двери. Она боится обернуться. Он не может отвести взгляда от основания её шеи.
Такое уже случалось с ними, когда Риза, краснея, раздевалась перед ним. Рой тогда перепугался, в страхе испугать Ризу опасался даже дышать на неё. А она ёжилась, обхватывала себя руками и чувствовала себя очень неуютно. И Рой, конечно же, знал об этом, оттого терялся ещё больше. Чувствовал и стыд, и неловкость. Это была самая откровенная близость в его жизни, и она была очень смущающей и неуклюжей. Тогда он так и не смог заставить себя даже в успокаивающем жесте притронуться к ней, только смотрел. А хотелось огладить плечи, прижать к себе. Хотелось до дрожи, но желание это рождало в нём только ужас.
Теперь, он знает, всё будет иначе. Потому что теперь их, тех, и их, нынешних, разделяет слишком многое. Да что там — даже между ними, между Роем Мустангом и Ризой Хоукай, теперь непреодолимое расстояние.
Она расстёгивает блузу, и время замирает. Ткань ползёт с её плеч, она перехватывает её рукой, скованным жестом откидывает на постель, но до сих пор не оборачивается.
Он думает, какая же она смелая. Сколько же силы в этом хрупком женском теле, какая воля спрятана в этой нежной человеческой душе.
Рой не может себе позволить проявить слабину. Он подходит к ней, желая скрыть нетвёрдость походки, надевает одну перчатку, решительно кладёт ладонь ей на плечо, придерживая.
— Ты уверена? — спрашивает глухо. Бесполезный, глупый вопрос, выдающий его страх с потрохами, и следом — бесполезное, ненужное продолжение: — Дороги назад не будет.
Она молчит, а потом говорит через плечо, лишь чуть повернув голову:
— Рой, — голос её тих, но твёрд, и она впервые называет его по имени, впервые за очень долгое время. От этого у Роя всё внутри вскипает от противоположных чувств — от страха и восторга. Вот этой женщине он должен будет причинить боль? Какая горькая ирония, какая злая горечь.
— Назад дороги уже нет, — заканчивает она.
И она, конечно, права.
Рой выдыхает, прижимает её к себе ещё ближе и резко кладёт ладонь в перчатке на её спину.
Он хочет сказать «Прости», но сейчас этого говорить никак нельзя. Он закусывает губу и находит в себе силы не отвернуться. Он чувствует, как напрягаются её плечи, как она дёргается, и перехватывает её тело крепче. Время разбивается на несколько вечностей, и Рой с трудом усмиряет внутри себя желание отстраниться как можно скорее. Он ведёт ладонью вниз, пытаясь отвлечься от дрожи её тела, от запаха палёной плоти.
И, спустя множество, множество, разделённых между их душами агоний, всё заканчивается.
Риза вздрагивает в последний раз, оседая, и Рой не отпускает её. Знает, что у него нет права удерживать её таким образом, но всё равно подхватывает её, такую лёгкую и хрупкую, усаживает на кровать, прикрывает грудь блузкой.
Она дрожит, глаза её зажмурены, влажные щеточки ресниц кидают полукружья теней на покрасневшие скулы, а пальцы слабо и отчаянно цепляются за него. Рой вдруг осознаёт, что касается голыми руками её плеч. Он чувствует её кожу под своими руками, но ещё большим откровением ему кажется то, что он чувствует свои руки на её коже.
Он нервно, судорожно выдыхает, утыкается в её макушку. Он чувствует усталость и страх, который за краткое время пребывания в этой квартире кажется приросшим к его душе. Ему хочется убраться отсюда вместе с Ризой, ему хочется всю следующую жизнь не выпускать её из объятий, ему хочется открыть окно и вымыть руки.
Но он ничего не делает.
Он чувствует её сбитое дыхание на своей шее и её кожу под своими руками.
Название: Старшая сестра
Автор: GRAFENONE
Размер: мини, 1 029 слов
Пейринг/Персонажи: Алекс Армстронг, Оливия Армстронг
Категория: гет
Жанр: ангст, юст
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Алекс Армстронг — один из самых искренних и честных людей — хранит в своей памяти один страшный секрет.
Примечание/Предупреждения: инцестуальные фантазии
Читать на Ao3
ЧИТАТЬ
Если говорить начистоту, то майор Армстронг был честным, искренним и даже сентиментальным человеком. Очень сентиментальным. Глядя на то, как близко он принимает к сердцу события объективной реальности, как трогают его людские трагедии, как он самоотверженно готов прийти на помощь товарищу, глядя на это всё, тяжело было представить, что он скрывает в глубине своего сердца страшную тайну. А ведь так и было. Честный Алекс Луис Армтронг прятал в глубине своей души порождение самого дьявола. Именно так: дурманящее, зовущее, но неумолимо тёмное и запретное желание, точнее, воспоминание о нём, которому не суждено исчезнуть из памяти. Очень давно Алекс поклялся себе, что это нечто в его душе, этот порок человеческого естества ни за что и никогда не выйдет за пределы его собственного сознания. Но, откровенно говоря, нечасто с ним случались долгие вечера, когда Алекс вдруг вспоминал тот ужасный миг, когда он понял, насколько нечисты его помыслы; вспоминал — и не испытывал стыда.Тогда подходила к концу пятнадцатая весна в жизни Алекса, и она выдалась на удивление светлой; вся пронизанная нежными лучами солнца сквозь белые цветы. Старшая сестра Оливия вернулась в Централ по приглашению из главного штаба и задержалась ненадолго по просьбе отца.
Рассвет едва трогал небосвод с востока, и птицы ещё молчали, только сумеречное предчувствие солнечного света разливалось по комнатам, и прохладный утренний ветер колебал занавески в длинных холлах поместья. Алексу не спалось.
Оливия не была замечательной сестрой, мало времени уделяла родителям, с младшими общалась и того меньше. С самого детства, как помнил Алекс, она стремилась к независимости — вроде и тянулась во взрослое общество, как умная не по годам девочка, но держалась в стороне. Принимала к сведению новые знания, но праздных знакомств не заводила. В ней горела мечта, и она, опьянённая этой мечтой, не видела ничего вокруг... Но даже несмотря на это, а может, благодаря этому, люди странным образом тянулись к ней. Образ холодной отчуждённости со страстным горением внутри был так притягателен. Оливия была с детства наделена тем опасным обаянием ядовитой змеи или дикого терновника.
Алексу нравилась сестра Оливия. Когда ей приходилось проводить время с ним или Кэтрин, Оливия всегда позволяла младшим научиться чему-то новому. Проведённое время с ней было не просто игрой, а шагом на пути к осознанности. Будучи ребёнком, Алекс никогда не называл Оливию сестрой. Она и не была ему сестрой в полной мере — наставником, учителем, изредка товарищем, в чьих жилах текла та же самая кровь Армстронгов.
Распылённый свет раскрашивал стены в чудные райские цвета, Алекс медленно шёл по коридору, пальцами касаясь узорного барельефа в четырёх футах от пола, и с каждым шагом кругом делалось все светлее. В сонном одиночестве поместья Алекс чувствовал себя вором, но в нём солнечным светом клубилась искристая радость, он едва сдерживал радостный смех от нежданного воодушевления.
В задумчивости он не заметил, как его рука соскользнула на искусно сделанную дверную ручку с тонкой гравировкой мифического животного. Это была комната Оливии, и она, конечно же, ещё спала в такой ранний час.
Алекс мягко надавил на ручку и открыл дверь.
Комната была большой и просторной. Эта комната принадлежала старшей сестре, сколько Алекс себя помнил, но выглядела гостевой. Никаких личных безделушек, мелочей, свидетельствующих о личности хозяйки... Раньше здесь были вещи Оливии, её записи, одежда. То немногое, что позволило бы сказать, что гость задержится надолго, но после того, как сестра уехала в военную академию, всё пропало. Комната опустела. Чудная лепнина на потолке сдерживала в себе, как в раме, пастельных оттенков роспись; обитые зелёным сукном с серым шитьём стены; напольный ковёр, дорогая мебель и цветочки на арабесках в углах.
Всякий раз, когда Оливия задерживалась в этой комнате, она открывала окна. Сейчас робкий ветер трепетал белый тюль, скованный по бокам тяжёлыми портьерами. Утренний холодок проказливо стелился по полу; угадав щель, он тут же бросился за дверь гулять по коридору.
Оливия заснула за работой, подушку она заранее переложила в изножье, приготовившись к просмотру отцовских документов, на узкой прикроватной тумбе стояли лампа, чернильница и стопка чистых листов. Оливия спала, утопая в мягких одеялах. И её лицо оказалось к Алексу ближе, чем он думал. Она повернула голову к двери, ткнувшись носом в шёлковую ткань, и у Алекса спёрло дыхание от этой умиротворённости. Вот и неприступная сестра Оливия, как оказалось, может быть такой спокойной и расслабленной, такой нежной. Алекс улыбнулся, опершись о дверь. Шарнир испуганно скрипнул, и Оливия открыла глаза.
Сонным небесным взглядом она обвела комнату и, наткнувшись на Алекса, приподнялась на локтях. Одеяло съехало, оголяя её плечи, прикрытые лишь узкими лямками ночной сорочки.
— Алекс, что ты здесь делаешь? — спросила она сиплым со сна голосом. Запустила тонкую руку в рассыпавшиеся волосы.
Алекс хотел сказать, что просто проснулся раньше времени и решил пройтись по поместью, что вдруг забрёл в это крыло, что не хотел тревожить её чуткий сон, но не смог выдавить и слова. Он смотрел на Оливию, на её шею, плечи, грудь, и не мог отвести взгляд. Её спутанные волосы, полные губы, трепещущие ресницы, — всё это не давало Алексу покоя, вмиг заволокло все мысли, так, что он не мог, не имел возможности освободиться от страшного плена.
Он внезапно осознал, насколько эта девушка в постели красива. Точно ангел, небесно красива. С этими округлыми плечами, с этими впадинками ключиц...
— Алекс? — Оливия села на кровати, сосредотачиваясь и внимательно вглядываясь в его лицо. Её ночная сорочка плавно описывала все изгибы её тела. Подол смялся, трогательно обнажая колени.
Сейчас, разбуженная раньше времени, на постели, она была невероятно терпеливой, и всё ещё ждала ответа. А ещё очень тёплой.
Алекс с ужасом осознал, что совсем не хочет, чтобы Оливия уезжала, хочет, чтобы она, именно такая, была рядом, и он решительно против, чтобы её, такую, видел кто-то ещё. Потому что эта сонная, ласковая Оливия, которая с насмешкой и беспокойством спрашивала «Что случилось?» могла принадлежать только ему.
— Оливия, — Алекс открыл было рот, чтобы произнести всё это вслух, но замер, поражённый осознанием своих мыслей. Он не хотел делить её ни с кем, Оливию, эту девушку. Он жаждал называть её по имени и держать за тёплые руки.
— Оливия...
Он жаждал безраздельно владеть ею. Позорный страх от собственных побуждений парализовал его. Алекс быстро выпалил «Ничего, прости, что разбудил» и бросился прочь. Он надеялся, что Оливия не поняла, не разгадала его стыдных помыслов.
Бесспорно, он хотел её так, как хотят женщину.
Эта картина — её сонной, в неглиже, — чётко отпечаталась в его памяти, и её было невозможно стереть и попросту позабыть.
С тех пор он никогда не называл Оливию по имени.