Название: Игра в догонялки
Автор: Paume
Бета: Мэй_Чен
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Оливия/Майлз, семейство Армстронг, новые персонажи.
Жанр: гет, драма
Размер: макси
Дисклеймер: Хирому Аракава
Статус: в процессе написания
Саммари: Генерал Оливия Армстронг решительна и добивается всех поставленных целей. Но как она себя поведет, если в ответ на приглашение поужинать получит отказ только на том основании, что она - женщина?
Комментарий: Задумывался сюжет как стеб на пару-тройку глав. Получилась драма с кучей новых персонажей, умеренной жестокостью, интригой и совсем не смешной любовью.
Предыдущие главыГлава первая. Побег
Глава вторая. Женсовет
Глава третья. Безумие оранжевого цвета
Глава четвертая. Преображение
Глава четвертая. Преображение.
1.
Когда Оливия, вволю набродившись по городу, заявилась домой, у порога ее уже ждали пакеты со всеми ее многочисленными покупками. Над ними, сложив руки на груди, возвышалась мама, и ничего приятного ее вопросительное молчание не предвещало.
– Привет, – стараясь говорить непринужденно, улыбнулась Оливия. – Извини, что утром не дождалась тебя за завтраком.
– Что это? – вместо ответа мама указала рукой на пакеты.
– О, ничего особенного! Я прошлась по магазинам.
Ей хотелось подхватить все покупки и оказаться с ними в своих комнатах сию же минуту.
– По магазинам? – иронично переспросила мама.
– В этом есть что-то странное? – начиная злиться и не понимая, чем заслужила внезапную воспитательную беседу, ответила Оливия.
Она с вызовом посмотрела маме в глаза. И почувствовала укол в сердце, когда любимое лицо дрогнуло, губы изогнулись, сдерживая волнение, а взгляд вдруг наполнился тревогой. Казалось, мама выпрямилась еще сильнее, руки сжались в кулаки.
– Ты. По магазинам. С одеждой! – воскликнула она.
Ах, вот оно что! Оливия совершила кое-что предосудительное. Действительно, зачем ей готовая одежда, если все Армстронги (да, из поколения в поколение!) шьют ее на заказ?
Как же тяжело общаться с родными. Особенно когда вовсе не хочется посвящать их в свои планы.
Пристально глядя на мать, Оливия постаралась забыть про гнев и как можно мягче сказала:
– Не верится, правда?
– Не то слово, – с придыханием, словно она только что бежала, сказала мама.
– Мам, – Оливия сделала к ней шаг.
– А ну стой, где стоишь! – прикрикнула мама. – Подлизываться вздумала! Ты что накупила, дочка? В каком торговом квартале ты прогуливалась? Для малоимущих?
– Именно, – твердо сказала Оливия. – Ну, что дальше?
– Ты!...
– Да. Я купила себе готовую униформу, и шерсть там просто отвратительна. Зато мундир хоть как-то на мне сидит, а брюки не спадают. Я купила носков, трусов и маек. Несколько рубашек, которые ужасны, но я надеюсь спрятать их под мундиром. А еще зимние ботинки. Темные очки, чтобы снег не слепил глаза, нож, который спрячу в карман, блокнот в искусственной коже и ручку, мама, безо всякого золота!
– Зачем? – тихо поинтересовалась мама.
«Не твое дело!»
Оливия проглотила закономерную реплику и как можно упрямее заявила:
– Не скажу.
Это вышло необыкновенно по-детски, но маме словно и нужен был именно такой тон. «Я поддаюсь ей, как девчонка!»
– Что ты затеяла, Оливия?
Она поежилась, внезапно подумав, что может быть, действительно зря все это делает.
– Это мое дело.
– Снова, значит, не суйтесь, – с горьким неодобрением сказала мама.
– Нет, просто я хочу еще раз над этим подумать, – честно сказала Оливия.
– Зная тебя, не сомневаюсь, что на попятную ты уже не пойдешь.
– Тогда ты очень хорошо меня знаешь.
Мама какое-то время собиралась перед очередным высказыванием. Оливия чувствовала, что той так же неловко отчитывать взрослую дочь, как и самой Оливии выслушивать от нее упреки.
– Когда ты подала документы в военную академию, – наконец, ровно произнесла мама, – ты точно так же стояла передо мной, упертая и бескомпромиссная. Для меня вот такое твое состояние означает только то, что ты ломаешь всю свою жизнь…
– Я не ломаю! – перебила Оливия.
– Ты не ломаешь, – согласилась мама, – ты перекраиваешь. Берешь ножницы и разрезаешь все свое существование на кусочки, а потом складываешь из них что-то совершенно невероятное. Ты меняешь свою жизнь полностью, оставляешь старье за спиной и начинаешь с чистого листа. Оливия, я верю в тебя и в твои возможности, но мне каждый раз страшно до панического ужаса, что что-нибудь в осуществлении твоих желаний пойдет не так. И да – может, сегодня я волновалась бы меньше, если бы не знала, что ты влюблена.
Она была необыкновенно трогательна в своем таком беспомощном волнении за дочь. Впервые за все годы Оливия почувствовала ответственность за нее, словно они поменялись ролями, и уже не мама делала все возможное, чтобы у ее дочери сложилась жизнь, а Оливия прикладывала все усилия по складыванию своей жизнь таким образом, чтобы мама поменьше за нее беспокоилась. Она вдруг увидела свою мать совершенно другими глазами, как просто женщину, которая умеет любить и бояться, болеть и радоваться, которая умеет быть слабой и всеми силами старается выглядеть сильной. Она защищала своих детей так долго и бестрепетно.
«Теперь наша очередь тебя защищать».
В порыве Оливия подошла к маме и обвила руками шею, как в детстве.
– Мамочка моя, все будет хорошо, – прошептала она ей в шею.
И подумала о том, что очень, очень-очень-очень хочет, чтобы у нее все получилось.
2.
Добравшись, наконец, до своих комнат, Оливия кинула пакеты у дверей и тут же направилась к шкафу. Она распахнула дверцы, присела на пол и выгрузила перед собой содержимое редко открывающегося ящика со старым хламом под названием «на память». Она быстро перебирала кучу совершенно ненужных ей брелков, платочков, ленточек, оставшихся с детства. Там даже был старенький карманный словарь с кретского, с которым она носилась до перевода на границу. Тоненькая пачка писем, обвязанная красным шнурком – в восемнадцать она с ума сходила от любви к их адресату. Влюбленность прошла за пару месяцев разлуки, а письма она ценила за шикарный стиль повествования, поэтому и хранила, как напоминание о тех словах, которым здравомыслящие девушки не должны доверять.
Сейчас все это было совершенно ей ненужным. Она откидывала одну вещицу за другой, пока не добралась до ситцевой сумочки с принадлежностями для шитья. Кроме иголок, ниток, ножниц и какой-то старинной, еще в детстве начатой вышивки в пару десятков крестиков, оттуда торчали ее первые лейтенантские нашивки. Оливия отложила сумочку в сторону, а оставшуюся на полу мелочевку сгребла в одну кучу и запихала обратно в шкаф.
Она выложила нашивки на туалетный столик и мельком взглянула на себя в зеркало. Раздумывать ей не хотелось. В этом мама была абсолютно права.
Оливия отправилась в ванную и ожесточенно смыла с себя всю косметику. Потом вернулась, придвинула к зеркалу кресло, устроилась поудобнее, тряхнула головой так, что волосы тяжелой гривой обволокли лицо. Она смотрела на себя и думала, что сожалеть не будет. Она очень четко представляла, что делает, зачем делает и как ей обыграть эти изменения, если что-то пойдет не так, как она рассчитывает.
Она собрала волосы вместе, причесала их и проворными пальцами заплела относительно ровную косу.
– Ты готова? – спросила она саму себя.
Отражение ответило ей яростным в своей целеустремленности взглядом.
Оливия взяла со столика ножницы, перекинула косу вперед и безжалостно ее отрезала. Длинные локоны осыпались на пол. Остатки упрямо расправились кругом, неровными кончиками едва доставая середины шеи. Оливия даже не вздохнула. Все на том же решительном подъеме она быстро оказалась у пакетов с покупками и вытащила клубок ярко-оранжевой неширокой ленты. Снова расположившись у зеркала, она механически, не давая себе ни одного шанса прокричать «что ты делаешь!», нарезала ленту на кусочки. После достала из ящика стола расческу с длинной ручкой и острым концом, отделила с ее помощью тонкую прядь волос надо лбом и заплела косицу, вплетая ленту с самого основания, а на конце завязав простым узелком. И точно так же вплела еще два десятка ленточек, создав у себя на голове сумбурное, короткое, торчащее в разные стороны оранжевое месиво.
Первый шаг у нее получился.
Из зеркала на нее смотрел кто угодно, но не генерал Армстронг.
Оливия разрешила себе бездумно отдохнуть. Руки ломило от долгого неудобного положения над головой, и она уложила их себе на колени. Отражение холодно взирало на нее, с точно таким же отрицанием любой здравой мысли, что и Оливия.
Шаг второй.
Она резко подхватилась к пакетам и вытянула купленный мундир. Нитки и иголку она, слава богу, не разучилась держать в руках, поэтому на пришивание стареньких нашивок у нее ушло не больше пятнадцати минут. Закончив и с этим делом, Оливия начала раздеваться.
Она скинула с себя совершенно всю одежду, ни разу не дрогнув, расстегивая пуговицы или размыкая крючки. Словно змея, которая сбрасывает с себя кожу, чтобы возродиться в новом узоре.
Все содержимое пакетов она высыпала на кровать и, подхватывая по одной вещице в руки, начала одеваться. Первым делом она достала широкие эластичные бинты, которые купила в аптеке. Ими она обмотала себе грудь, сжимая ее как можно крепче. Благо, не такая уж большая она у нее и оказалась. Потом она намотала бинты себе на талию, чтобы хоть на чуть-чуть стать массивнее, и чтобы брюки не пришлось затягивать ремнем в два раза. Разглядывая мужские трусы, она допустила мысль, что лучше уж вообще обойтись без белья, но тут же, пока не передумала, натянула их на себя. Носки она все-таки заменила на собственные, найдя в запасах связанные мамой. Майка была слегка широковата, но зато не висела ниже ягодиц. Рубашка оказалась практически впору, чуть длинные рукава скрадывались, когда она застегнула манжеты на пуговицы, воротник-стойка идеально закрывал тонкую нежную шею, упираясь жестким краем прямо в подбородок. Брюки пришлось подшить на месте, отрезав около двадцати сантиметров длины. Оливия споро справилась с ними, примерила, затянула ремнем – выходило не так уж и плохо…
Мундир был широк в плечах, но с этим уже ничего нельзя было поделать. Рукава полностью закрывали запястья и ничем не регулировались, что тоже было не очень-то хорошо. Зато по спине эта готовая поделка располагалась просто отлично. Оливия крутанулась перед зеркалом и пришла к выводу, что одежда на ней выглядит удовлетворительно. Так, как и на большинстве не озабоченных внешним видом военных.
Вот теперь она готова была подумать. И задать себе тот самый вопрос:
Оливия, ты уверена? Ты действительно уверена?
Наверное, всю жизнь она отдавала себе отчет в своих действиях. Всегда знала, почему поступает так, а не иначе, всегда видела перед собой цель. В основе любого ее поступка лежал холодный расчет. И сейчас весьма холодно и расчетливо она понимала, что по какой-то причине ее загнали в угол то ли Грумман, то ли Мустанг, то ли кто-то третий, и ею во многом руководит желание разобраться в ситуации и не утратить над ней контроль. Но не сбрасывать со счетов щемящее чувство, что у нее может получиться привлечь к себе внимание Майлза, разума у нее хватало. Причем в этот раз логика пасовала, не давая определиться, какая из этих первопричин на самом деле руководит ее безумными поступками.
Насколько правильно она поступает, оценивать сейчас не было никакого смысла. Все, что она только что сотворила, настолько невероятно не только для окружающих, но и для нее самой, что любая попытка осмыслить и определить последствия просто уничтожаются изумлением от самих поступков. Важен результат. Вот о чем нужно думать, и что нужно ставить превыше вопросов. Результат. Только он покажет, была ли Оливия права сегодня.
Для начала нужно каким-то образом определить его самой.
Оливия отступила от зеркала на несколько шагов так, чтобы увидеть себя почти в полный рост. Вздохнула и закрыла глаза. Крепко зажмурившись, она думала, что генерала Оливии Армстронг сейчас нет, генерал Армстронг остается в Централе в отпуске, а в Бриггс отправляется лейтенант Эванс, который даже намеком не напоминает Оливию.
Мужчина. Это должен быть мужчина. Не просто свой человек среди ревизоров Бриггса. Да, это тоже. Но насколько же эта роль вторична! Главное – это должен быть человек, отношения с которым Майлз, ее Майлз! не посмеет отвергнуть только потому, что она женщина.
Она вообразила саму себя, вспомнила мельчайшие черточки своего лица и характерные особенности своей фигуры. Представила, что никакого зеркала перед ней нет и в помине. И только тогда распахнула глаза.
В нескольких шагах от нее из зеркальной рамы выглядывал незнакомый человек в военной форме. Мелкий, худощавый живчик с вызывающе оранжевой прической из множества коротких косичек. Узкоплечий, с прямой спиной, идеально застегнутый на все пуговицы. Глаза у него были неестественно синие, блестящие и нахальные. Лицо округлое, совсем юное; только приглядевшись, можно было увидеть, что вокруг глаз, носа, рта и на лбу притаились возрастные морщинки. На первый взгляд казалось, что ему лет шестнадцать, не больше. Но Оливия не видела в этом проблему, потому что опыт и возраст намеривалась подавать не внешностью, а манерой поведения. Главное было не это. Оливия вглядывалась в свое отражение и со смесью противоречивых чувств – священным ужасом, паникой, ликованием и слегка истеричной радостью – понимала, что видит в нем пусть и мальчишку неопределенного возраста, но не женщину. Действительно – лейтенанта Лайонела Эванса. У нее получилось сделать акцент на яркости волос, вплетя в желтизну насыщенный оранжевый, и теперь было не сразу даже понятно, какой цвет природный. Из-за отсутствия косметики на лице выделялись только глаза, а брови, губы и ресницы блекли в своей обыкновенности. Мужской мундир скрадывал фигуру и в отличие от старого, подчеркивающего все изгибы и тончайшую талию, подсказывал только то, что тело под одеждой худое и гибкое, а женское или нет – это уже будет зависеть от того, как на нее посмотрят, как на мужчину или как на женщину.
Оливия торжествующе улыбнулась, и лейтенант Эванс точно так же растянул свои губы в первой улыбке.
3.
Оливия собралась очень быстро. Вещей для Эванса у нее было очень мало. Они все вместились в старенький потрепанный чемодан, с которым она когда-то много лет назад уезжала на границу с Кретой. Ей не хотелось попадаться на глаза никому из своего семейства, чтобы не допустить никаких вопросов. Все разъяснения она отложила на момент своего возвращения. А сейчас ей срочно нужно было убежать, пока день не кончился, заселиться в гостиницу для командировочных, еще зайти в фотостудию и сняться на документы. На завтра она запланировала поход с направлением к полковнику Вольфу, и если все пройдет достаточно гладко, можно рискнуть объявиться в Бриггсе.
Закрывая чемодан, она придавила его сверху коленом, наощупь нашарила защелки и тихо выругалась, когда обо что-то поцарапала руку. Она наклонилась, разглядывая замки, и увидела, что на один из них прицепилась маленькая блестящая вещица. Оливия осторожно сняла ее и поднесла к глазам. На ладони лежала крошечная сережка-гвоздик, с синим камушком в обрамлении серебряных лепестков.
Оливия недоверчиво хмыкнула. Нет, ну чего только не найдешь в комнате, в которой обитаешь с детства!
Она присела на кровать рядом с чемоданом, покатывая сережку на ладони и разглядывая ее.
Помнится, было тогда Оливии Армстронг лет шестнадцать. И была она довольно своеобразной девушкой, скупой на всякие проявления чувств, мало значения придающей внешности, как чужой, так и собственной, и доподлинно знающей, что ей нужно в этой жизни. Да, целеустремленности и упрямства ей было не занимать. Впрочем, как и всем женщинам из семейства Армстронг. Именно тогда юная Оливия впервые столкнулась с упрямством другой женщины, не уступающим ее собственному. Сейчас, по прошествии стольких лет, она вспоминала об этом с пониманием и грустью, а тогда ярость затапливала ее до красной пелены в глазах. И точно так же чувствовала себя приехавшая к ним в гости старая ее бабка. Она стояла перед Оливией и ее матерью – старуха, согнутая, но не сломленная годами. И голос, полный надменного гнева, все еще эхом отдавался у нее в ушах каждый раз, когда она об этом вспоминала.
– Девка! – каркала эта старая карга и дубасила своей клюкой о паркет до дыр так, что после ее отъезда пришлось перекладывать пол. – Девка должна быть невестой! В золоте, камнях и нарядах! Блистать и сиять всем на зависть! А это кто? Что это у нее на голове, а? Что за воронье гнездо нечесаное?! Где платья, где шелка? Вы кого воспитываете? Мужланку?
Мама стояла рядом с Оливией, прямая, как спица, впитывала все слова и, неодобрительно поджав губы, молчала. Она слово поперек не сказала своей свекрови, но это молчание Оливия на всю жизнь запомнила, как самую огромную поддержку с ее стороны.
Оливия никак не ожидала, что простой отказ от подарка – вот от этих самых синих камушков – может кого-то подвигнуть на такой крик и на подобные оскорбления, высказываемые не только ей самой, но и родителям. Кэтрин испуганно спряталась за юбкой старшей сестры, зажав в мокрой ладошке злополучные серьги, и по мере того, как старуха орала, Оливия все больше наливалась уверенностью, что ни за что на свете не проколет уши ради украшения, а вот конкретно эти… Оливия наклонилась, разжала ручонку сестры, выхватила один из камушков и в гневе швырнула ее в бабку. Та подавилась криком, Оливия думала, что ее хватит удар. Но нет, Армстронги, оказывается, даже на старости лет непробиваемы, как железные стенки.
Бабка уехала спустя двадцать минут и больше никогда не поддерживала отношений с семейством своего сына. Упреков со стороны родителей Оливия так и не дождалась, похоже, они признавали за ней право на негодование. А у Кэтрин осталась одна сережка, с которой она еще несколько лет, пока не выросла, с упоением играла в куклы.
Сережка доверчиво синела на ладони, как и тогда, много лет назад, когда старая бабка вложила ее внучке в руку. Оливия встала и прошла к туалетному столику, где стояла шкатулка со всякой мелочевкой, в которую она заглядывала с периодичностью раз в два года. Она уже откинула крышку и собиралась похоронить находку там, как вдруг ее осенило. Резко захлопнув шкатулку, она сжала кулак и, не медля, вышла в коридор, пробежалась к угловому окошку, из которого было видно крыльцо и подъездная дорожка к нему, и терпеливо стала ждать Алекса.
4.
Ей не хотелось шагать. Ей хотелось лететь. Словно она на самом деле оставила за плечами годы, ответственность и заботы, несвойственные тому молодому человеку, в которого, как она считала, она преобразилась. И Оливия практически бегом мчалась на выход. Алекс только-только появился в начале дорожки, и она намеривалась перехватить его до того, как он зайдет в дом.
Она почти не останавливаясь, грохоча сапогами, дернула на себя входную дверь, выскакивая на улицу, и с полного разгона впечаталась в его грудь. С ней настолько давно такого не случалось, что, оказавшись попой на пороге, она чуть не расхохоталась от удивления. Алекс не дал ей такой возможности. Он одним стремительным движением наклонился к ней, и она предсказуемо ждала от него протянутой в знак помощи руки, но вместо этого брат грубо сгреб ее одной рукой за шиворот, поднял на ноги и грохнул спиной о стену. Ударом он выбил из нее все мысли, широко раскрытыми глазами Оливия снизу вверх смотрела в его лицо и не узнавала.
Чужой, абсолютно незнакомый Алекс. Настороженные глаза, крепкая хватка на шее – Оливия в мгновение ока поверила, что пока просто удерживающая рука способна, особо не напрягаясь, сломать ей эту самую шею. И тон не предвещал ничего хорошего:
– Вы кто такой, черт вас побери?
Она подняла руки вверх и вцепилась в его ладонь, приподнялась на цыпочки, чтобы как-то ослабить хватку. Благо, разум оставался при ней, и Оливия мгновенно решила использовать ситуацию в своих целях.
– Лейтенант Эванс, сэр!
Она заговорила вполне поспешно, совершенно севшим голосом, и только когда услышала себя, догадалась, что голос тоже придется менять. Он у нее и так был низким, и, учитывая, что Алекс все еще ее не признал, в будущем достаточно было добавить в него сорванную хрипоту.
Алекс разжал руку, и она тут же привалилась к стене, сохраняя равновесие.
– Что вы делали в этом доме? – безэмоционально спросил Алекс.
– Курьер, сэр. Я курьер. Я принес документы для генерала Армстронг. Она заказывала в архиве копии.
– И поэтому вы бежали, как оголтелый?
– Никак нет, сэр. Виноват. Это все лестница, сэр. В этом доме чудесная лестница. Я просто сбежал и не успел остановиться. Простите, сэр.
Теперь, если она действительно знала своего брата, он предсказуемо спросит…
– Вы что, скатились с перил?
Оливия внутри хохотала, лейтенант Эванс в панике распахнул свои огромные глаза:
– Что вы, сэр! Как можно!
– Ваши документы, – сказал Алекс.
Здесь ей крыть еще было нечем. Тем не менее она продолжила валять дурака, засовывая руку за пазуху и шаря там в поисках несуществующих бумажек. Достаточно долго, чтобы Алекс спокойно поинтересовался:
– Потерялись?
Она вскинула на него искрящиеся весельем глаза и дрожащим голосом призналась:
– Так точно! Не могу найти.
Она дала ему достаточно подсказок, но Алекс все равно не мог разглядеть в ней Оливию. Похоже, он видел воришку. Это было смешно неимоверно.
– Тогда давайте мы с вами не будем стоять у порога и вернемся в дом, – весьма вежливо предложил Алекс.
– Конечно, сэр. А зачем?
– Поищем ваши документы, – ответил Алекс, перехватывая ее за запястье и распахивая дверь.
Он втолкнул ее в холл.
– А может, просто спросим у генерала Армстронг, сэр?
Он взглянул на нее с таким изумлением, что она какое-то время пыталась понять, что же такого ляпнула, пока до нее не дошло: ее брат только что столкнулся с человеком, который добровольно готов был что-то спросить у генерала Оливии Армстронг. И она рассмеялась. Алекс, похоже, просто обалдел от ее поведения. Чем вопросительней становилась его физиономия, тем больше она заходилась в хохоте. Пока просто не осела на пол, подтянула коленки к груди, запрокинула голову и совершенно спокойно сказала:
– Хватит думать неизвестно что. Я рада, что ты меня не узнал, братец. Но это я – Оливия.
Она отдала должное его хладнокровию. Брат разглядывал ее с каменным лицом, нависая над ней горой. Она дала ему время подумать, прямо отвечая на его вопросительный взгляд снизу вверх. Дождалась, когда он опустится на пол напротив нее, разрешила ему протянуть руку и дотронуться до своего лица. А потом он решился, быстро ухватил ее за косичку и дернул вниз.
– Эй! – воскликнула Оливия, отдергивая голову.
Алекс приподнял брови и коротко улыбнулся.
– Ну, ты поверил, наконец?
Он наклонил голову:
– Вполне.
Она шлепнула его ладонью по колену:
– Не смей думать, Алекс! Не смей ничего придумывать! Ты все равно не знаешь, что происходит! Лучше спроси у меня!
– Я не думаю, – он медленно покачал головой, – я знаю. Ты собралась в Бриггс. Вот в этом виде.
Он окинул ее взглядом с ног до головы, но не оценивающим, не насмешливым, а скорее восхищенным, отчего Оливия снова рассмеялась.
– Похоже, ты пьяна.
– Еще одно такое предположение, Алекс, и я с тобой начну драку!
– У тебя явная передозировка адреналина, – не обращая на ее слова никакого внимания, продолжил он. – Что, тебе настолько страшно?
Она помотала головой, косички хлестко шлепнули ее по лицу:
– Неа, мне весело!
– Оливия Армстронг, генерал Бриггса, – он почти прошептал это. – Ты что с собой сотворила?
Она замерла на мгновение, потом опустила свои колени, пересела на них, придвинувшись к Алексу еще ближе и прошептала ему:
– Я сошла с ума, веришь?
Так же шепотом он ответил:
– Ни на грамм не верю.
Она вскочила на ноги, стремительно отвернулась от него, губы сами собой недовольно скривились. Паскуднее всего было то, что Оливия даже для себя определить не могла, действительно ли у нее помрачнение рассудка. Зато чертов братец видел ее насквозь. И по его мнению она затеяла нечто сверхопасное.
– Что ты будешь делать, если в Бриггсе тебя узнают?
Он все так же спокойно сидел на полу. Она справилась со своими эмоциями и обернулась к нему, уже убийственно серьезная.
– Меня мало волнует, узнает ли меня кто-нибудь в Бриггсе, – честно ответила она. – Достаточно того, чтобы меня не узнали ревизоры.
«И еще один человек… Но об этом тебе точно знать не обязательно!»
– Шансы у тебя велики, – протянул Алекс. – Даже если кому-то и придет в голову сравнить тебя с тобою – черты лица у тебя определенно не изменились, да и глаза… Черт, у тебя же неповторимые глаза, как я мог тебя сразу не узнать!.. Не думаю, что возможно даже капельку поверить, что ты осмелилась на вот это!.. – он покачал головой. – А если ты еще и смеяться будешь… – он открыто смотрел ей прямо в лицо, и на мгновение у нее дыхание перехватило от того доверия, которое она в нем увидела. – Ты необыкновенно красивая, когда смеешься, – тихо закончил он.
Вот такие, наверное, настоящие младшие братья.
Оливия сунула руку в карман и нащупала сережку с синим камешком. Лови момент, теперь уже лейтенант Эванс. Она протянула руку Алексу, разжимая ладонь и демонстрируя блеснувший гвоздик. Алекс не стал обманывать ее ожидания и наклонился вперед, разглядывая вещицу.
– Это?... – с недоумением начал он.
– Украшение, – понизив голос, сказала Оливия.
Он вскинул голову. Похоже, она не переставала его удивлять.
– Говорят, – произнесла Оливия, – что очень талантливые алхимики могут быстро и безболезненно преобразовать серьги так, что они просто будут в ухе, и не надо мучиться, прокалывая и заживляя их.
Она тронула себя за мочку, не сводя глаз с Алекса. Вот теперь он был полностью ошарашен. «Ну же, давай, братик. Слово талантливый я выдумала специально для тебя».
– Ты хочешь, чтобы я проколол тебе уши? – все еще не веря, спросил он.
Оливия резко кивнула. «Да, давай, хватай же ее!»
Он просиял, и она чуть было облегченно не выдохнула – есть! клюнул! Захватил приманку, как ребенок. Нет, не как ребенок, а как Алекс, ее младший братец, сентиментальный настолько, что даже ее, Оливию, подозревает в сентиментальности.
Он осторожно снял с ее руки сережку, в его огромной ладони она просто терялась. Он поднялся и указал на диван в холле:
– Будет лучше, если ты сядешь.
Она послушалась.
– И глаза закрой, ладно? – смущаясь, попросил он.
Она с удовольствием прикрыла глаза, скрывая за веками ликование.
Преобразование не заняло много времени. Минуты две – и в мочке левого уха лейтенанта Эванса поблескивала яркая капелька.
Оливия не побежала к зеркалу, она даже не поднялась с дивана. Она просто открыла глаза и в который раз улыбнулась Алексу:
– Спасибо.
Он с серьезной миной стоял напротив нее, словно решаясь что-то сказать.
Она ждала его слов, она знала, что после такого знака доверия он просто обязан ей кое-что сказать, ну хоть намеком, но должен!
– Не едь в Бриггс, – наконец, выдавил он из себя.
Главное – не проколоться, поэтому Оливия с умиротворенным видом промолчала.
– Тебя хотят подсадить.
Оливия молчала, словно воды в рот набрала.
– Хотят снять тебя с гонки за фюрерство. Мне жаль, но это уже необратимо. Если ты останешься в Централе, может, отделаешься просто выговором. Если будешь в Бриггсе, скорее всего понизят в звании.
– На каком основании? – побелевшими губами вымолвила Оливия.
– Полковник Вольф найдет основание.
– Кто за ним стоит, Мустанг? – спросила она.
Алекс развел руками, отказываясь отвечать на вопрос. Вообще отказываясь говорить на эту тему, считая, что он и так выдал ей максимум информации. Оливию охватил холодный гнев, она не подскочила и не накинулась на брата с кулаками, все свое презрение вложив в слова:
– В моей комнате у входа чемодан. Принеси его, я ухожу.
– Останься дома, – тихо попросил Алекс.
– Катись к черту, – прошипела Оливия, – я не кидаю своих людей на произвол судьбы.
Он вздрогнул, как от пощечины. Уходя за чемоданом, он кинул ей через плечо:
– На это весь расчет.
Она сидела на диване и ждала Алекса, размышляя. Она не могла найти повод, по которому к ней могли придраться, Бриггс верно служил Аместрис. Какую бы грязную игру не затеял Централ, она не могла придумать ни одного повода, по которому ее могли снять с должности и даже разжаловать. Бриггс никогда не давал такого повода.
Она просто обязана быть там.
Алекс принес чемодан, поставил его у двери, дождался Оливию. Как обычно, он распахнул перед ней дверь и подхватил чемодан, намериваясь проводить ее до такси. Оливия вырвала чемодан у него из рук:
– Алекс, ты с ума сошел! А если кто увидит!
Он безропотно отпустил руки. И когда она широко зашагала по дорожке к воротам, сказал ей в спину:
– Будь осторожна, сестренка. Удачи!
Автор: Paume
Бета: Мэй_Чен
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Оливия/Майлз, семейство Армстронг, новые персонажи.
Жанр: гет, драма
Размер: макси
Дисклеймер: Хирому Аракава
Статус: в процессе написания
Саммари: Генерал Оливия Армстронг решительна и добивается всех поставленных целей. Но как она себя поведет, если в ответ на приглашение поужинать получит отказ только на том основании, что она - женщина?
Комментарий: Задумывался сюжет как стеб на пару-тройку глав. Получилась драма с кучей новых персонажей, умеренной жестокостью, интригой и совсем не смешной любовью.
Предыдущие главыГлава первая. Побег
Глава вторая. Женсовет
Глава третья. Безумие оранжевого цвета
Глава четвертая. Преображение
Глава четвертая. Преображение.
1.
Когда Оливия, вволю набродившись по городу, заявилась домой, у порога ее уже ждали пакеты со всеми ее многочисленными покупками. Над ними, сложив руки на груди, возвышалась мама, и ничего приятного ее вопросительное молчание не предвещало.
– Привет, – стараясь говорить непринужденно, улыбнулась Оливия. – Извини, что утром не дождалась тебя за завтраком.
– Что это? – вместо ответа мама указала рукой на пакеты.
– О, ничего особенного! Я прошлась по магазинам.
Ей хотелось подхватить все покупки и оказаться с ними в своих комнатах сию же минуту.
– По магазинам? – иронично переспросила мама.
– В этом есть что-то странное? – начиная злиться и не понимая, чем заслужила внезапную воспитательную беседу, ответила Оливия.
Она с вызовом посмотрела маме в глаза. И почувствовала укол в сердце, когда любимое лицо дрогнуло, губы изогнулись, сдерживая волнение, а взгляд вдруг наполнился тревогой. Казалось, мама выпрямилась еще сильнее, руки сжались в кулаки.
– Ты. По магазинам. С одеждой! – воскликнула она.
Ах, вот оно что! Оливия совершила кое-что предосудительное. Действительно, зачем ей готовая одежда, если все Армстронги (да, из поколения в поколение!) шьют ее на заказ?
Как же тяжело общаться с родными. Особенно когда вовсе не хочется посвящать их в свои планы.
Пристально глядя на мать, Оливия постаралась забыть про гнев и как можно мягче сказала:
– Не верится, правда?
– Не то слово, – с придыханием, словно она только что бежала, сказала мама.
– Мам, – Оливия сделала к ней шаг.
– А ну стой, где стоишь! – прикрикнула мама. – Подлизываться вздумала! Ты что накупила, дочка? В каком торговом квартале ты прогуливалась? Для малоимущих?
– Именно, – твердо сказала Оливия. – Ну, что дальше?
– Ты!...
– Да. Я купила себе готовую униформу, и шерсть там просто отвратительна. Зато мундир хоть как-то на мне сидит, а брюки не спадают. Я купила носков, трусов и маек. Несколько рубашек, которые ужасны, но я надеюсь спрятать их под мундиром. А еще зимние ботинки. Темные очки, чтобы снег не слепил глаза, нож, который спрячу в карман, блокнот в искусственной коже и ручку, мама, безо всякого золота!
– Зачем? – тихо поинтересовалась мама.
«Не твое дело!»
Оливия проглотила закономерную реплику и как можно упрямее заявила:
– Не скажу.
Это вышло необыкновенно по-детски, но маме словно и нужен был именно такой тон. «Я поддаюсь ей, как девчонка!»
– Что ты затеяла, Оливия?
Она поежилась, внезапно подумав, что может быть, действительно зря все это делает.
– Это мое дело.
– Снова, значит, не суйтесь, – с горьким неодобрением сказала мама.
– Нет, просто я хочу еще раз над этим подумать, – честно сказала Оливия.
– Зная тебя, не сомневаюсь, что на попятную ты уже не пойдешь.
– Тогда ты очень хорошо меня знаешь.
Мама какое-то время собиралась перед очередным высказыванием. Оливия чувствовала, что той так же неловко отчитывать взрослую дочь, как и самой Оливии выслушивать от нее упреки.
– Когда ты подала документы в военную академию, – наконец, ровно произнесла мама, – ты точно так же стояла передо мной, упертая и бескомпромиссная. Для меня вот такое твое состояние означает только то, что ты ломаешь всю свою жизнь…
– Я не ломаю! – перебила Оливия.
– Ты не ломаешь, – согласилась мама, – ты перекраиваешь. Берешь ножницы и разрезаешь все свое существование на кусочки, а потом складываешь из них что-то совершенно невероятное. Ты меняешь свою жизнь полностью, оставляешь старье за спиной и начинаешь с чистого листа. Оливия, я верю в тебя и в твои возможности, но мне каждый раз страшно до панического ужаса, что что-нибудь в осуществлении твоих желаний пойдет не так. И да – может, сегодня я волновалась бы меньше, если бы не знала, что ты влюблена.
Она была необыкновенно трогательна в своем таком беспомощном волнении за дочь. Впервые за все годы Оливия почувствовала ответственность за нее, словно они поменялись ролями, и уже не мама делала все возможное, чтобы у ее дочери сложилась жизнь, а Оливия прикладывала все усилия по складыванию своей жизнь таким образом, чтобы мама поменьше за нее беспокоилась. Она вдруг увидела свою мать совершенно другими глазами, как просто женщину, которая умеет любить и бояться, болеть и радоваться, которая умеет быть слабой и всеми силами старается выглядеть сильной. Она защищала своих детей так долго и бестрепетно.
«Теперь наша очередь тебя защищать».
В порыве Оливия подошла к маме и обвила руками шею, как в детстве.
– Мамочка моя, все будет хорошо, – прошептала она ей в шею.
И подумала о том, что очень, очень-очень-очень хочет, чтобы у нее все получилось.
2.
Добравшись, наконец, до своих комнат, Оливия кинула пакеты у дверей и тут же направилась к шкафу. Она распахнула дверцы, присела на пол и выгрузила перед собой содержимое редко открывающегося ящика со старым хламом под названием «на память». Она быстро перебирала кучу совершенно ненужных ей брелков, платочков, ленточек, оставшихся с детства. Там даже был старенький карманный словарь с кретского, с которым она носилась до перевода на границу. Тоненькая пачка писем, обвязанная красным шнурком – в восемнадцать она с ума сходила от любви к их адресату. Влюбленность прошла за пару месяцев разлуки, а письма она ценила за шикарный стиль повествования, поэтому и хранила, как напоминание о тех словах, которым здравомыслящие девушки не должны доверять.
Сейчас все это было совершенно ей ненужным. Она откидывала одну вещицу за другой, пока не добралась до ситцевой сумочки с принадлежностями для шитья. Кроме иголок, ниток, ножниц и какой-то старинной, еще в детстве начатой вышивки в пару десятков крестиков, оттуда торчали ее первые лейтенантские нашивки. Оливия отложила сумочку в сторону, а оставшуюся на полу мелочевку сгребла в одну кучу и запихала обратно в шкаф.
Она выложила нашивки на туалетный столик и мельком взглянула на себя в зеркало. Раздумывать ей не хотелось. В этом мама была абсолютно права.
Оливия отправилась в ванную и ожесточенно смыла с себя всю косметику. Потом вернулась, придвинула к зеркалу кресло, устроилась поудобнее, тряхнула головой так, что волосы тяжелой гривой обволокли лицо. Она смотрела на себя и думала, что сожалеть не будет. Она очень четко представляла, что делает, зачем делает и как ей обыграть эти изменения, если что-то пойдет не так, как она рассчитывает.
Она собрала волосы вместе, причесала их и проворными пальцами заплела относительно ровную косу.
– Ты готова? – спросила она саму себя.
Отражение ответило ей яростным в своей целеустремленности взглядом.
Оливия взяла со столика ножницы, перекинула косу вперед и безжалостно ее отрезала. Длинные локоны осыпались на пол. Остатки упрямо расправились кругом, неровными кончиками едва доставая середины шеи. Оливия даже не вздохнула. Все на том же решительном подъеме она быстро оказалась у пакетов с покупками и вытащила клубок ярко-оранжевой неширокой ленты. Снова расположившись у зеркала, она механически, не давая себе ни одного шанса прокричать «что ты делаешь!», нарезала ленту на кусочки. После достала из ящика стола расческу с длинной ручкой и острым концом, отделила с ее помощью тонкую прядь волос надо лбом и заплела косицу, вплетая ленту с самого основания, а на конце завязав простым узелком. И точно так же вплела еще два десятка ленточек, создав у себя на голове сумбурное, короткое, торчащее в разные стороны оранжевое месиво.
Первый шаг у нее получился.
Из зеркала на нее смотрел кто угодно, но не генерал Армстронг.
Оливия разрешила себе бездумно отдохнуть. Руки ломило от долгого неудобного положения над головой, и она уложила их себе на колени. Отражение холодно взирало на нее, с точно таким же отрицанием любой здравой мысли, что и Оливия.
Шаг второй.
Она резко подхватилась к пакетам и вытянула купленный мундир. Нитки и иголку она, слава богу, не разучилась держать в руках, поэтому на пришивание стареньких нашивок у нее ушло не больше пятнадцати минут. Закончив и с этим делом, Оливия начала раздеваться.
Она скинула с себя совершенно всю одежду, ни разу не дрогнув, расстегивая пуговицы или размыкая крючки. Словно змея, которая сбрасывает с себя кожу, чтобы возродиться в новом узоре.
Все содержимое пакетов она высыпала на кровать и, подхватывая по одной вещице в руки, начала одеваться. Первым делом она достала широкие эластичные бинты, которые купила в аптеке. Ими она обмотала себе грудь, сжимая ее как можно крепче. Благо, не такая уж большая она у нее и оказалась. Потом она намотала бинты себе на талию, чтобы хоть на чуть-чуть стать массивнее, и чтобы брюки не пришлось затягивать ремнем в два раза. Разглядывая мужские трусы, она допустила мысль, что лучше уж вообще обойтись без белья, но тут же, пока не передумала, натянула их на себя. Носки она все-таки заменила на собственные, найдя в запасах связанные мамой. Майка была слегка широковата, но зато не висела ниже ягодиц. Рубашка оказалась практически впору, чуть длинные рукава скрадывались, когда она застегнула манжеты на пуговицы, воротник-стойка идеально закрывал тонкую нежную шею, упираясь жестким краем прямо в подбородок. Брюки пришлось подшить на месте, отрезав около двадцати сантиметров длины. Оливия споро справилась с ними, примерила, затянула ремнем – выходило не так уж и плохо…
Мундир был широк в плечах, но с этим уже ничего нельзя было поделать. Рукава полностью закрывали запястья и ничем не регулировались, что тоже было не очень-то хорошо. Зато по спине эта готовая поделка располагалась просто отлично. Оливия крутанулась перед зеркалом и пришла к выводу, что одежда на ней выглядит удовлетворительно. Так, как и на большинстве не озабоченных внешним видом военных.
Вот теперь она готова была подумать. И задать себе тот самый вопрос:
Оливия, ты уверена? Ты действительно уверена?
Наверное, всю жизнь она отдавала себе отчет в своих действиях. Всегда знала, почему поступает так, а не иначе, всегда видела перед собой цель. В основе любого ее поступка лежал холодный расчет. И сейчас весьма холодно и расчетливо она понимала, что по какой-то причине ее загнали в угол то ли Грумман, то ли Мустанг, то ли кто-то третий, и ею во многом руководит желание разобраться в ситуации и не утратить над ней контроль. Но не сбрасывать со счетов щемящее чувство, что у нее может получиться привлечь к себе внимание Майлза, разума у нее хватало. Причем в этот раз логика пасовала, не давая определиться, какая из этих первопричин на самом деле руководит ее безумными поступками.
Насколько правильно она поступает, оценивать сейчас не было никакого смысла. Все, что она только что сотворила, настолько невероятно не только для окружающих, но и для нее самой, что любая попытка осмыслить и определить последствия просто уничтожаются изумлением от самих поступков. Важен результат. Вот о чем нужно думать, и что нужно ставить превыше вопросов. Результат. Только он покажет, была ли Оливия права сегодня.
Для начала нужно каким-то образом определить его самой.
Оливия отступила от зеркала на несколько шагов так, чтобы увидеть себя почти в полный рост. Вздохнула и закрыла глаза. Крепко зажмурившись, она думала, что генерала Оливии Армстронг сейчас нет, генерал Армстронг остается в Централе в отпуске, а в Бриггс отправляется лейтенант Эванс, который даже намеком не напоминает Оливию.
Мужчина. Это должен быть мужчина. Не просто свой человек среди ревизоров Бриггса. Да, это тоже. Но насколько же эта роль вторична! Главное – это должен быть человек, отношения с которым Майлз, ее Майлз! не посмеет отвергнуть только потому, что она женщина.
Она вообразила саму себя, вспомнила мельчайшие черточки своего лица и характерные особенности своей фигуры. Представила, что никакого зеркала перед ней нет и в помине. И только тогда распахнула глаза.
В нескольких шагах от нее из зеркальной рамы выглядывал незнакомый человек в военной форме. Мелкий, худощавый живчик с вызывающе оранжевой прической из множества коротких косичек. Узкоплечий, с прямой спиной, идеально застегнутый на все пуговицы. Глаза у него были неестественно синие, блестящие и нахальные. Лицо округлое, совсем юное; только приглядевшись, можно было увидеть, что вокруг глаз, носа, рта и на лбу притаились возрастные морщинки. На первый взгляд казалось, что ему лет шестнадцать, не больше. Но Оливия не видела в этом проблему, потому что опыт и возраст намеривалась подавать не внешностью, а манерой поведения. Главное было не это. Оливия вглядывалась в свое отражение и со смесью противоречивых чувств – священным ужасом, паникой, ликованием и слегка истеричной радостью – понимала, что видит в нем пусть и мальчишку неопределенного возраста, но не женщину. Действительно – лейтенанта Лайонела Эванса. У нее получилось сделать акцент на яркости волос, вплетя в желтизну насыщенный оранжевый, и теперь было не сразу даже понятно, какой цвет природный. Из-за отсутствия косметики на лице выделялись только глаза, а брови, губы и ресницы блекли в своей обыкновенности. Мужской мундир скрадывал фигуру и в отличие от старого, подчеркивающего все изгибы и тончайшую талию, подсказывал только то, что тело под одеждой худое и гибкое, а женское или нет – это уже будет зависеть от того, как на нее посмотрят, как на мужчину или как на женщину.
Оливия торжествующе улыбнулась, и лейтенант Эванс точно так же растянул свои губы в первой улыбке.
3.
Оливия собралась очень быстро. Вещей для Эванса у нее было очень мало. Они все вместились в старенький потрепанный чемодан, с которым она когда-то много лет назад уезжала на границу с Кретой. Ей не хотелось попадаться на глаза никому из своего семейства, чтобы не допустить никаких вопросов. Все разъяснения она отложила на момент своего возвращения. А сейчас ей срочно нужно было убежать, пока день не кончился, заселиться в гостиницу для командировочных, еще зайти в фотостудию и сняться на документы. На завтра она запланировала поход с направлением к полковнику Вольфу, и если все пройдет достаточно гладко, можно рискнуть объявиться в Бриггсе.
Закрывая чемодан, она придавила его сверху коленом, наощупь нашарила защелки и тихо выругалась, когда обо что-то поцарапала руку. Она наклонилась, разглядывая замки, и увидела, что на один из них прицепилась маленькая блестящая вещица. Оливия осторожно сняла ее и поднесла к глазам. На ладони лежала крошечная сережка-гвоздик, с синим камушком в обрамлении серебряных лепестков.
Оливия недоверчиво хмыкнула. Нет, ну чего только не найдешь в комнате, в которой обитаешь с детства!
Она присела на кровать рядом с чемоданом, покатывая сережку на ладони и разглядывая ее.
Помнится, было тогда Оливии Армстронг лет шестнадцать. И была она довольно своеобразной девушкой, скупой на всякие проявления чувств, мало значения придающей внешности, как чужой, так и собственной, и доподлинно знающей, что ей нужно в этой жизни. Да, целеустремленности и упрямства ей было не занимать. Впрочем, как и всем женщинам из семейства Армстронг. Именно тогда юная Оливия впервые столкнулась с упрямством другой женщины, не уступающим ее собственному. Сейчас, по прошествии стольких лет, она вспоминала об этом с пониманием и грустью, а тогда ярость затапливала ее до красной пелены в глазах. И точно так же чувствовала себя приехавшая к ним в гости старая ее бабка. Она стояла перед Оливией и ее матерью – старуха, согнутая, но не сломленная годами. И голос, полный надменного гнева, все еще эхом отдавался у нее в ушах каждый раз, когда она об этом вспоминала.
– Девка! – каркала эта старая карга и дубасила своей клюкой о паркет до дыр так, что после ее отъезда пришлось перекладывать пол. – Девка должна быть невестой! В золоте, камнях и нарядах! Блистать и сиять всем на зависть! А это кто? Что это у нее на голове, а? Что за воронье гнездо нечесаное?! Где платья, где шелка? Вы кого воспитываете? Мужланку?
Мама стояла рядом с Оливией, прямая, как спица, впитывала все слова и, неодобрительно поджав губы, молчала. Она слово поперек не сказала своей свекрови, но это молчание Оливия на всю жизнь запомнила, как самую огромную поддержку с ее стороны.
Оливия никак не ожидала, что простой отказ от подарка – вот от этих самых синих камушков – может кого-то подвигнуть на такой крик и на подобные оскорбления, высказываемые не только ей самой, но и родителям. Кэтрин испуганно спряталась за юбкой старшей сестры, зажав в мокрой ладошке злополучные серьги, и по мере того, как старуха орала, Оливия все больше наливалась уверенностью, что ни за что на свете не проколет уши ради украшения, а вот конкретно эти… Оливия наклонилась, разжала ручонку сестры, выхватила один из камушков и в гневе швырнула ее в бабку. Та подавилась криком, Оливия думала, что ее хватит удар. Но нет, Армстронги, оказывается, даже на старости лет непробиваемы, как железные стенки.
Бабка уехала спустя двадцать минут и больше никогда не поддерживала отношений с семейством своего сына. Упреков со стороны родителей Оливия так и не дождалась, похоже, они признавали за ней право на негодование. А у Кэтрин осталась одна сережка, с которой она еще несколько лет, пока не выросла, с упоением играла в куклы.
Сережка доверчиво синела на ладони, как и тогда, много лет назад, когда старая бабка вложила ее внучке в руку. Оливия встала и прошла к туалетному столику, где стояла шкатулка со всякой мелочевкой, в которую она заглядывала с периодичностью раз в два года. Она уже откинула крышку и собиралась похоронить находку там, как вдруг ее осенило. Резко захлопнув шкатулку, она сжала кулак и, не медля, вышла в коридор, пробежалась к угловому окошку, из которого было видно крыльцо и подъездная дорожка к нему, и терпеливо стала ждать Алекса.
4.
Ей не хотелось шагать. Ей хотелось лететь. Словно она на самом деле оставила за плечами годы, ответственность и заботы, несвойственные тому молодому человеку, в которого, как она считала, она преобразилась. И Оливия практически бегом мчалась на выход. Алекс только-только появился в начале дорожки, и она намеривалась перехватить его до того, как он зайдет в дом.
Она почти не останавливаясь, грохоча сапогами, дернула на себя входную дверь, выскакивая на улицу, и с полного разгона впечаталась в его грудь. С ней настолько давно такого не случалось, что, оказавшись попой на пороге, она чуть не расхохоталась от удивления. Алекс не дал ей такой возможности. Он одним стремительным движением наклонился к ней, и она предсказуемо ждала от него протянутой в знак помощи руки, но вместо этого брат грубо сгреб ее одной рукой за шиворот, поднял на ноги и грохнул спиной о стену. Ударом он выбил из нее все мысли, широко раскрытыми глазами Оливия снизу вверх смотрела в его лицо и не узнавала.
Чужой, абсолютно незнакомый Алекс. Настороженные глаза, крепкая хватка на шее – Оливия в мгновение ока поверила, что пока просто удерживающая рука способна, особо не напрягаясь, сломать ей эту самую шею. И тон не предвещал ничего хорошего:
– Вы кто такой, черт вас побери?
Она подняла руки вверх и вцепилась в его ладонь, приподнялась на цыпочки, чтобы как-то ослабить хватку. Благо, разум оставался при ней, и Оливия мгновенно решила использовать ситуацию в своих целях.
– Лейтенант Эванс, сэр!
Она заговорила вполне поспешно, совершенно севшим голосом, и только когда услышала себя, догадалась, что голос тоже придется менять. Он у нее и так был низким, и, учитывая, что Алекс все еще ее не признал, в будущем достаточно было добавить в него сорванную хрипоту.
Алекс разжал руку, и она тут же привалилась к стене, сохраняя равновесие.
– Что вы делали в этом доме? – безэмоционально спросил Алекс.
– Курьер, сэр. Я курьер. Я принес документы для генерала Армстронг. Она заказывала в архиве копии.
– И поэтому вы бежали, как оголтелый?
– Никак нет, сэр. Виноват. Это все лестница, сэр. В этом доме чудесная лестница. Я просто сбежал и не успел остановиться. Простите, сэр.
Теперь, если она действительно знала своего брата, он предсказуемо спросит…
– Вы что, скатились с перил?
Оливия внутри хохотала, лейтенант Эванс в панике распахнул свои огромные глаза:
– Что вы, сэр! Как можно!
– Ваши документы, – сказал Алекс.
Здесь ей крыть еще было нечем. Тем не менее она продолжила валять дурака, засовывая руку за пазуху и шаря там в поисках несуществующих бумажек. Достаточно долго, чтобы Алекс спокойно поинтересовался:
– Потерялись?
Она вскинула на него искрящиеся весельем глаза и дрожащим голосом призналась:
– Так точно! Не могу найти.
Она дала ему достаточно подсказок, но Алекс все равно не мог разглядеть в ней Оливию. Похоже, он видел воришку. Это было смешно неимоверно.
– Тогда давайте мы с вами не будем стоять у порога и вернемся в дом, – весьма вежливо предложил Алекс.
– Конечно, сэр. А зачем?
– Поищем ваши документы, – ответил Алекс, перехватывая ее за запястье и распахивая дверь.
Он втолкнул ее в холл.
– А может, просто спросим у генерала Армстронг, сэр?
Он взглянул на нее с таким изумлением, что она какое-то время пыталась понять, что же такого ляпнула, пока до нее не дошло: ее брат только что столкнулся с человеком, который добровольно готов был что-то спросить у генерала Оливии Армстронг. И она рассмеялась. Алекс, похоже, просто обалдел от ее поведения. Чем вопросительней становилась его физиономия, тем больше она заходилась в хохоте. Пока просто не осела на пол, подтянула коленки к груди, запрокинула голову и совершенно спокойно сказала:
– Хватит думать неизвестно что. Я рада, что ты меня не узнал, братец. Но это я – Оливия.
Она отдала должное его хладнокровию. Брат разглядывал ее с каменным лицом, нависая над ней горой. Она дала ему время подумать, прямо отвечая на его вопросительный взгляд снизу вверх. Дождалась, когда он опустится на пол напротив нее, разрешила ему протянуть руку и дотронуться до своего лица. А потом он решился, быстро ухватил ее за косичку и дернул вниз.
– Эй! – воскликнула Оливия, отдергивая голову.
Алекс приподнял брови и коротко улыбнулся.
– Ну, ты поверил, наконец?
Он наклонил голову:
– Вполне.
Она шлепнула его ладонью по колену:
– Не смей думать, Алекс! Не смей ничего придумывать! Ты все равно не знаешь, что происходит! Лучше спроси у меня!
– Я не думаю, – он медленно покачал головой, – я знаю. Ты собралась в Бриггс. Вот в этом виде.
Он окинул ее взглядом с ног до головы, но не оценивающим, не насмешливым, а скорее восхищенным, отчего Оливия снова рассмеялась.
– Похоже, ты пьяна.
– Еще одно такое предположение, Алекс, и я с тобой начну драку!
– У тебя явная передозировка адреналина, – не обращая на ее слова никакого внимания, продолжил он. – Что, тебе настолько страшно?
Она помотала головой, косички хлестко шлепнули ее по лицу:
– Неа, мне весело!
– Оливия Армстронг, генерал Бриггса, – он почти прошептал это. – Ты что с собой сотворила?
Она замерла на мгновение, потом опустила свои колени, пересела на них, придвинувшись к Алексу еще ближе и прошептала ему:
– Я сошла с ума, веришь?
Так же шепотом он ответил:
– Ни на грамм не верю.
Она вскочила на ноги, стремительно отвернулась от него, губы сами собой недовольно скривились. Паскуднее всего было то, что Оливия даже для себя определить не могла, действительно ли у нее помрачнение рассудка. Зато чертов братец видел ее насквозь. И по его мнению она затеяла нечто сверхопасное.
– Что ты будешь делать, если в Бриггсе тебя узнают?
Он все так же спокойно сидел на полу. Она справилась со своими эмоциями и обернулась к нему, уже убийственно серьезная.
– Меня мало волнует, узнает ли меня кто-нибудь в Бриггсе, – честно ответила она. – Достаточно того, чтобы меня не узнали ревизоры.
«И еще один человек… Но об этом тебе точно знать не обязательно!»
– Шансы у тебя велики, – протянул Алекс. – Даже если кому-то и придет в голову сравнить тебя с тобою – черты лица у тебя определенно не изменились, да и глаза… Черт, у тебя же неповторимые глаза, как я мог тебя сразу не узнать!.. Не думаю, что возможно даже капельку поверить, что ты осмелилась на вот это!.. – он покачал головой. – А если ты еще и смеяться будешь… – он открыто смотрел ей прямо в лицо, и на мгновение у нее дыхание перехватило от того доверия, которое она в нем увидела. – Ты необыкновенно красивая, когда смеешься, – тихо закончил он.
Вот такие, наверное, настоящие младшие братья.
Оливия сунула руку в карман и нащупала сережку с синим камешком. Лови момент, теперь уже лейтенант Эванс. Она протянула руку Алексу, разжимая ладонь и демонстрируя блеснувший гвоздик. Алекс не стал обманывать ее ожидания и наклонился вперед, разглядывая вещицу.
– Это?... – с недоумением начал он.
– Украшение, – понизив голос, сказала Оливия.
Он вскинул голову. Похоже, она не переставала его удивлять.
– Говорят, – произнесла Оливия, – что очень талантливые алхимики могут быстро и безболезненно преобразовать серьги так, что они просто будут в ухе, и не надо мучиться, прокалывая и заживляя их.
Она тронула себя за мочку, не сводя глаз с Алекса. Вот теперь он был полностью ошарашен. «Ну же, давай, братик. Слово талантливый я выдумала специально для тебя».
– Ты хочешь, чтобы я проколол тебе уши? – все еще не веря, спросил он.
Оливия резко кивнула. «Да, давай, хватай же ее!»
Он просиял, и она чуть было облегченно не выдохнула – есть! клюнул! Захватил приманку, как ребенок. Нет, не как ребенок, а как Алекс, ее младший братец, сентиментальный настолько, что даже ее, Оливию, подозревает в сентиментальности.
Он осторожно снял с ее руки сережку, в его огромной ладони она просто терялась. Он поднялся и указал на диван в холле:
– Будет лучше, если ты сядешь.
Она послушалась.
– И глаза закрой, ладно? – смущаясь, попросил он.
Она с удовольствием прикрыла глаза, скрывая за веками ликование.
Преобразование не заняло много времени. Минуты две – и в мочке левого уха лейтенанта Эванса поблескивала яркая капелька.
Оливия не побежала к зеркалу, она даже не поднялась с дивана. Она просто открыла глаза и в который раз улыбнулась Алексу:
– Спасибо.
Он с серьезной миной стоял напротив нее, словно решаясь что-то сказать.
Она ждала его слов, она знала, что после такого знака доверия он просто обязан ей кое-что сказать, ну хоть намеком, но должен!
– Не едь в Бриггс, – наконец, выдавил он из себя.
Главное – не проколоться, поэтому Оливия с умиротворенным видом промолчала.
– Тебя хотят подсадить.
Оливия молчала, словно воды в рот набрала.
– Хотят снять тебя с гонки за фюрерство. Мне жаль, но это уже необратимо. Если ты останешься в Централе, может, отделаешься просто выговором. Если будешь в Бриггсе, скорее всего понизят в звании.
– На каком основании? – побелевшими губами вымолвила Оливия.
– Полковник Вольф найдет основание.
– Кто за ним стоит, Мустанг? – спросила она.
Алекс развел руками, отказываясь отвечать на вопрос. Вообще отказываясь говорить на эту тему, считая, что он и так выдал ей максимум информации. Оливию охватил холодный гнев, она не подскочила и не накинулась на брата с кулаками, все свое презрение вложив в слова:
– В моей комнате у входа чемодан. Принеси его, я ухожу.
– Останься дома, – тихо попросил Алекс.
– Катись к черту, – прошипела Оливия, – я не кидаю своих людей на произвол судьбы.
Он вздрогнул, как от пощечины. Уходя за чемоданом, он кинул ей через плечо:
– На это весь расчет.
Она сидела на диване и ждала Алекса, размышляя. Она не могла найти повод, по которому к ней могли придраться, Бриггс верно служил Аместрис. Какую бы грязную игру не затеял Централ, она не могла придумать ни одного повода, по которому ее могли снять с должности и даже разжаловать. Бриггс никогда не давал такого повода.
Она просто обязана быть там.
Алекс принес чемодан, поставил его у двери, дождался Оливию. Как обычно, он распахнул перед ней дверь и подхватил чемодан, намериваясь проводить ее до такси. Оливия вырвала чемодан у него из рук:
– Алекс, ты с ума сошел! А если кто увидит!
Он безропотно отпустил руки. И когда она широко зашагала по дорожке к воротам, сказал ей в спину:
– Будь осторожна, сестренка. Удачи!
@темы: TV-2 (Brotherhood), Майлз/Оливия Мира Армстронг, Фанфикшен-автор
-
-
20.08.2012 в 02:06