мини/драббл с ФБ-2018

[Thexalux]

Название: Начать
Автор: GRAFENONE
Размер: драббл, 447 слов
Пейринг/Персонажи: Джин Хавок (фоном Хавок/ОЖП), появляются Риза Хоукай, Рой Мустанг
Категория: джен, гет
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Про то, что новую жизнь нужно бы начать вот прямо сейчас.
Примечание/Предупреждения: в тексте используется имя Жан Хавок
Читать на Ao3

Элис была хороша, как майское утро, и Жан любил её трепетно, нежно и беззаветно. Краснел, как мальчишка, забывал слова, терялся. Это была самая настоящая любовь, которая случается лишь раз.

И каким же ударом стала для него её неловкая фраза: «Прости, Жан, родители выбрали мне жениха, у нас свадьба через две недели...»

Крошка Элис казалась смущённой и расстроенной таким решением, но скорби по поводу их разрыва Жан в ней не заметил. И это было больнее всего. Крошка Элис, милая нежная и ласковая, поигралась с ним и бросила.

Жан сидел в своей квартире и пил в одиночестве вот уже вторые сутки. Он был безутешен, и безутешности его не было конца.

На самом деле, он мог бы еще долго прозябать в своём отчаянии и жалости к себе — до скончания времен, например, — но на третий день в его квартире раздался телефонный звонок.

— Д-да? — нетрезвым голосом спросил Жан, дотянувшись до разрывающейся трубки только с пятого раза.

— Младший лейтенант Хавок! Что вы себе позволяете? — раздался из телефона звенящий от злости голос полковника. Долго изображать из себя чопорного начальника он не смог, поэтому тут же вернулся к привычной речи: — Тебя третий день на рабочем месте нет без уважительной причины! Я тебя премии лишу за такую халатность!

Жан вмиг почувствовал напряжение. Если бы полковник умел, он бы сейчас с удовольствием сжег Хавока через телефон. Только теперь Жан понял, насколько он все-таки везуч.

На том конце провода послышался шум, и через пару мгновений сердитого полковника сменила старший лейтенант Хоукай. Её спокойный, уверенный, по-женски располагающий голос лился Жану на душу жгуче-сладким перцем.

— Лейтенант, мы все понимаем ваше положение и состояние, но, пожалуйста, возьмите себя в руки и соизвольте появиться завтра в штабе. В восемь часов утра к вашему дому прибудет машина. До тех пор приведите себя в порядок.

Её настойчивый и в то же время сочувствующий голос был Жану и лишним напоминанием о случившейся катастрофе, и спасением.

«Ладно, — решил Жан через полчаса. — Не в первый раз».

Поднявшись, он дотащился до ванной. В самом деле, не в первый раз его бросали, не в первый раз он оставался с разбитым сердцем. Не конец света, он переживёт. С такими мыслями он и вышел из душа.

Вытирая голову, он был почти рад.

— Пора начинать новую жизнь! — воодушевлённо заявил он своему помятому отражению. На работе его ждали верные друзья, сволочь-полковник и красавица старший лейтенант.

Собрав в кулак всю свою силу воли, он вошёл в комнату... Пожалуй, новую жизнь стоило начать с уборки от последствий старой.

Ложился спать Жан уже в полночь, абсолютно вымотанный физическим трудом и уставший. Выполнить удалось только часть от намеченных планов. Однако это был первый шаг, начало, и завтра он непременно сможет продолжить.

— Ну, вот, — полусонно пробормотал Жан в подушку, — завтра и начнём новую жизнь...

Да, подумал он.

Завтра.


Название: Жена алхимика
Автор: GRAFENONE
Размер: мини, 1 790 слов
Пейринг/Персонажи: Риза Хоукай/Рой Мустанг, Бертольд Хоукай
Категория: гет
Жанр: жизнеописание
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: От сумы, тюрьмы и алхимиков — не зарекайся.
Читать на Ao3

Во дворе и в школе все девчонки-сверстницы только и говорили, что о мальчишках. Ризе казалось это несерьёзным. В самом деле, не в их же возрасте обсуждать, кому какой достанется муж. Риза смотрела на сверстниц, как на младших — с пренебрежительным снисхождением. Её не занимали эти разговоры, она держалась немного поодаль и после уроков сразу торопилась домой, пусть ей и не хотелось. Ей хотелось бы задержаться, подольше не возвращаться, но она не могла себе позволить оставлять отца в одиночестве дольше необходимого. По этому поводу в ней жил смутный страх, причину которого она не знала.

Однажды в очередных девчачьях бредовых возгласах Риза услышала следующее: «А я хочу стать женой алхимика!»

Риза обернулась со скованным любопытством, и увидела стайку пёстреньких, как дикие птички, девочек. Одна наклонилась к той, что в центре, и спросила, округлив глаза:

— Государственного?

Девочка посередине смутилась немножко, но потом решительно ответила:

— Можно, и государственного!

— Но это же... ну, опасно. Военные и всё такое...

— Дурочка ты, Майри! Муж-военный — это же здорово! Ты представь только!..

— Да что там представлять, — перебила подругу Майри, дёргая свою каштановую косичку. — Вот мой папа говорит, что военные злые и делают много плохого. Так что если уж алхимик, то обычный. Они хорошие.

Девочки ушли дальше от Ризы, и она больше не вслушивалась в их разговор. Впервые она сама задумалась об этом и вспомнила то, что каждый день видит дома: пустую неуютную квартиру, мрачную какую-то, даже при свете дня; кругом — взвеси пыли, вопреки всем стараниям Ризы поддерживать порядок и чистоту; закрытые двери и одна особенная, запертая — в комнату отца. Он всегда занят и всегда работает. И Риза знала, что работа ему куда важнее неё.

Риза не любила алхимиков, она их боялась. И уж тем более ей не хотелось, чтобы в её жизни появлялся ещё хотя бы один алхимик — государственный или нет.

* * *

Ризе хотелось стать цветочницей. Она смотрела за стеклянные витрины недавно открывшейся цветочной лавки, и думала, что было бы здорово проводить вот так всё время, в тёплой лавочке, насквозь пахнущей цветами. Продавать маленькие кусочки лета даже зимой. Так же, как эта милая улыбчивая женщина, склоняться к детям, чтобы легонько погладить по голове, улыбаться покупателям, встречать всех неизменно радостным «Здравствуйте!», будто каждый человек в этой лавке — особенный. Будто он не просто обычный покупатель, а в самом деле очень важный человек, не важно, весёлым он или грустным зашёл в лавку.

Риза видела, как выходили из этой двери люди, немного потрясённые, но счастливые, в них рождалась, оживала, зажигалась чистая и искристая радость. И всё лишь благодаря одной цветочнице.

Ризе бы очень хотелось также дарить людям чувства веселья и безопасности, чтобы хотя бы на миг они забывали обо всех своих печалях.

Риза всё чаще задерживалась после уроков у витрины. Ей надо было спешить домой, она помнила, но ничего не могла с собой поделать. И вот однажды это вышло ей боком.

Когда Риза вбежала в дверь, запыхавшаяся, покрасневшая от спешки, она наткнулась на отца, который стоял прямо в дверях.

— Ты задержалась, — недовольно сказал отец и поджал губы. Ризе стало невыносимо стыдно за опоздание, она была почти готова разрыдаться.

— Прости, — пролепетала она, опуская глаза. Бертольд только отмахнулся, и из-за его спины выглянул мальчишка. Выше Ризы и, очевидно, старше на пару лет.

Вздорный мальчишка, сразу отметила Риза. Это было видно по сияющим чуть раскосым глазам — чудной, нездешний, совсем не аместрийский разрез, — по вихрастым волосам, по широкой улыбке. Мальчишка не вызывал у Ризы доверия, но всё в его внешности так и кричало о смеси аместрийской крови, так что у Ризы это просто не могло не вызвать любопытства.

— Это — Рой Мустанг, — произнёс Бертольд. — С этого дня он будет моим учеником.

Он говорил сухо и сдержанно, но Риза была абсолютно потрясена. Она никогда бы не подумала, что отец решится взять кого-то себе в ученики. Уж больно собственнически относился он к своей алхимии. Он не мог отвлечься от неё даже на родную дочь, а тут решился делить её с каким-то мальчишкой! Ризу вмиг сковала зависть и ревность. Она знала, что это плохие чувства, но ничего не могла с собой поделать. Она ненавидела алхимию, которая отняла у неё отца, и она ненавидела Роя Мустанга, который лишил её всякой надежды на обретение.

Мальчишка тем временем легко улыбнулся, совсем не подозревая о тёмных мыслях Ризы, и протянул руку.

— Риза, — всё же назвалась она и с неохотой пожала мальчишескую руку. — Риза Хоукай.

— Очень приятно.

* * *

Время летело быстро, но Риза уже знала, что цветочницей ей не стать. Ей была уготована совсем другая дорога, и она приняла это с достоинством — потому что выбор, нашёптанный судьбой, был всё же её, Ризы, выбором. И она пошла в армию, вслед за чокнутым мальчишкой Мустангом, которого она со временем стала считать своим лучшим другом.

Она по-прежнему считала его вздорным, да и вообще его едва ли можно было бы назвать хорошим человеком в полном понимании этого слова. Например, когда Мустанг уже освоился в доме Хоукаев, и они притерпелись с Ризой друг к другу, Рой воровал конфеты из шикарного магазина на углу и таскал яблоки с рынка. Он был тем ещё прохвостом и умудрялся утягивать за собой Ризу. По правде сказать, он бесповоротно испортил в ней маленькую замкнутую девочку, мечтающую возиться с цветами.

Но даже несмотря на это, Рой был близок ей как человек и как друг. Она любила его нежной сестринской любовью. Она любила в нём своего друга, своего брата, даже любовь к отцу отчасти проявилась через любовь к Рою, но Риза уже тогда знала, что ни за что не полюбит его как мужчину — как алхимика. Она продолжит путь рядом с ним, будет поддерживать — так она решила, — но никогда не станет его любовницей. Уж скорее она будет верной подругой его супруге, чтобы в нужный момент утешать несчастную.

Она заранее сочувствовала избраннице Огненного алхимика Роя Мустанга.

* * *

Риза не раз читала, что когда человек влюбляется, первая эмоция, что в нём возникает после осознания, это, зачастую, отрицание. Когда она сама поняла, что любит Роя Мустанга уже без разделения своей любви на виды, она не почувствовала ни потрясения, ни испуга. Пожалуй, это её успокоило.

«Я столько лет рядом с ним, — с теплотой подумала Риза, — иначе всё и не могло случиться. Он заменил мне всех, он заменил мне мир».

На том и порешив, Риза отложила книгу и улыбнулась. Она очень трепетно любила человека рядом с собой. Как любят весну или рассвет, или какое-то погодное явление, или архитектурный шедевр. От этой любви Ризе становилось теплее и солнечнее. Точно огонь Мустанга грел её изнутри.

И от радости порою было не сдержать счастливого смеха.

* * *

Риза всегда боялась за Мустанга, за его жизнь и благополучие, потому что была не только его верной подчинённой, но и близким другом детства, отчасти — сестрой его души. То, что случалось между ними, такое волшебное и обоюдное, вовсе без названия, оно заставляло Ризу двигаться вперёд. И они шли вперёд вместе с Роем.

И дошли.

Дошли, дошагали, доползли до победного финала. И пускай он был куплен необъяснимо дорогой ценой, он того стоил. И в Ризе, несмотря на потери и усталость, жило бесконечное счастье. Она глядела на Мустанга и просто улыбалась тому, что он жив, тому, что она жива и может смотреть на него, и он может смотреть на неё в ответ. Такие немыслимые мелочи разжигали в ней настоящее солнце.

Но рано или поздно катастрофа должна была случиться.

И она случилась через месяц после их выписки из госпиталя. Мустанг как-то обернулся к ней, подошёл, посмотрел очень серьёзно, как вздорный мальчишка Рой Мустанг смотрел слишком редко. Риза забеспокоилась и вдруг осознала, что в комнате они одни.

«Хочет сообщить что-то важное непосредственно мне, — отметила про себя Риза, — или хочет, чтобы я знала первой».

Но Мустанг тяжело вздохнул, взглянул Ризе в глаза, как побитый пёс, и со всей своей дури бухнулся на колени.

На миг опустил голову, потом вскинул, сказал громко, отчаянно, точно гаркнул:

— Выходи за меня!

— Нет, — спокойно ответила Риза, не медля ни секунды и без шанса на компромисс, без намёка на агрессию.

«Выходи за меня!» — эта фраза была сказана с такой неподходящей интонацией, как будто он подбивал её на какую-то авантюру, как в детстве. «Пойдём на рынок, а!» — говорил он перед тем, как стащить парочку яблок или груш.

Вот и сейчас — «Выходи за меня, а!»

— А? — Мустанг был ошеломлён и вмиг растерял свой героически-скорбный вид.

— Нет, — повторила Риза. Стряхнула пылинку с плеча Мустанга и, глядя ему в глаза, сказала: — Если это всё, то мне нужно отнести бумаги в бухгалтерию.

И ушла.

* * *

Риза давно бросила попытки классифицировать свою любовь к Мустангу каким-либо образом. Она — любовь — просто была и всё. И она была непомерно сильной, жертвенной, крепкой, но Ризе не хотелось её как-то называть, не хотелось что-то менять. И уж конечно, не хотелось выходить замуж за Мустанга. А почему — кто знает.

Давало ли знать о себе детское отрицание или что-то ещё. Риза не знала.

— Эмм, — Эдвард задумчиво покачал головой, а потом в нерешительности обратился: — Мисс... Хоукай?

После всего случившегося он не мог назвать её старшим лейтенантом.

— Риза, — поправила она. — Нам с тобой уже ни к чему условности, Эд.

Риза улыбнулась с усталостью, и Эд кивнул ей.

Они сидели в её маленькой кухне, и снова говорила Риза. На этот раз Эдвард просто спросил как может спрашивать человек, твердо уверенный в своем настоящем; он спросил, как они живут, Хавок, Бреда, Фарман, Фьюри, Мустанг. Как она, Риза Хоукай. И Риза рассказала — и про Бреду, и про Хавока... А когда речь зашла о Мустанге она случайно проговорилась, забывшись, о его предложении. Эдвард присвистнул, а она прикусила язык.

— И вы согласились?

— Нет, — отрезала Риза, но тут же почувствовала смущение.

— Почему? — Эдвард нахмурился.

«Он стал совсем взрослым», — отметила Риза с улыбкой. Уже не мальчишка, молодой мужчина. Риза покачала головой, печально подумав про себя, как же быстро выросли дети, и рассказала ему свою историю — так же, как когда-то, казалось бы, целую жизнь назад она рассказала ему историю войны в Ишваре. Так же, как тогда Эдвард тихо выслушал всё, что ей захотелось ему сказать.

Теперь они всё ещё сидели на кухне, отставив остывший кофе.

— Хорошо, Риза, — согласился Эд и улыбнулся. — Он же нравится тебе. Даже нет, это любовь.

— Пожалуй, — Риза глянула в окно.

Но что делать дальше она не знала. Согласиться на эту безумную аферу значило сломать в себе что-то, покорёжить сам фундамент её мировоззрения. Риза едва ли была готова на такой подвиг. Эдвард вздохнул.

А потом сказал, что уезжает из Аместриса. Едет изучать западную алхимию, а его брат уже отправился в Син.

«Мальчики выросли», — вновь подумала Риза.

Они теперь сами будут строить свою жизнь, они теперь крепко стоят на ногах и идут вперёд, не останавливаясь на достигнутом.

Риза улыбнулась.

Какое же стремление жило в этих ребятишках, которых она знала с их нелёгкого детства. И сколько целей они открывали перед собой. У неё самой с полковником ещё много проблем, которые предстоит решить.

«Да, — решила Риза, — есть много вещей гораздо важнее».

В самом деле, она любила Мустанга, и любовь эта всегда будет с ней, что уж тут ещё думать или переживать. В мире есть вещи куда важнее, чем эта.

* * *

Когда через три года Эдвард возвратился в Централ и решился навестить Ризу Хоукай, то вместо неё его встретила молодая супруга генерала Мустанга.


Название: Непреднамеренное
Автор: GRAFENONE
Размер: мини, 1 017 слов
Пейринг/Персонажи: Рой Мустанг, Риза Хоукай
Категория: прегет
Жанр: ангст, слайс оф лайф, пропущенная сцена
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Он думает, какая же она смелая. Сколько же силы в этом хрупком женском теле, какая воля спрятана в этой нежной человеческой душе.
Примечание/Предупреждения: авторский взгляд на хронологию и некоторые события
Читать на Ao3

Она редко звала его по имени. Раньше, когда они были совсем детьми, это случалось куда чаще. Ругаясь, спрашивая, рассказывая, она всегда произносила своим детским голоском его взрослое имя.

«Рой».

С возрастом ей будто бы стало неловко звать его по имени. Впрочем, ему тоже. Несмотря на то, что они росли вместе, в их жизни наступил период, когда они стеснялись друг друга. Отводили глаза, общались робко-робко, совсем несмело.

Он помнил, как она обращалась к нему в письмах, пока он учился в Академии.

«Здравствуй, Рой!» — так она начинала каждое письмо.

«С дружеской симпатией, Риза Хоукай», — так она завершала каждое письмо.

Содержание из раза в раз менялось, а начало и конец — нет. И он любил перечитывать эти письма, представлял, как они звучали бы её голосом, постепенно меняющимся, взрослеющим вместе с ними.

И отвечал всегда также сдержанно: «Здравствуй, Риза!» в начале, «С дружеской симпатией, Рой Мустанг» в конце.

Хотя ему очень, до дрожи порою хотелось обратиться «Дорогая Риза» и подписаться «Навеки твой, Рой Мустанг». Конечно же, он не мог себе этого позволить, потому что фактически это было бы ложью, а Риза бы этого не простила.

Именно поэтому он просто перечитывал её письма, написанные ровным уверенным почерком человека, сильного духом. И он мечтал о её голосе.

Потом случилась война, и письма приходить перестали. Они снова были рядом, но теперь стали вовсе чужими. Ее речь стала предельно вежливой, она обращалась к нему на «Вы», говорила чуть надломленным хриплым голосом «майор Мустанг». И Рой не знал, сорвала она голос, рыдая по ночам, простудилась, наглоталась жесткого пустынного песка или это скорбь душит её так сильно. Он ничего не знал об этой новой Ризе, о курсанте Хоукай.

И это добавляло ему горечи, подливало отчаяния. Он по-прежнему хотел обнять её, по-прежнему хотел назвать дорогой, милой, возлюбленной. Но теперь не имел на это права — не имел права даже думать об этом. И ему оставалось только продолжать быть молчаливой опорой для неё, пытаться стать для нее опорой, учиться общаться едва уловимыми касаниями коленей в лагере.

Когда война кончилась, она внезапно назвала его «мистером Мустангом». Как же ему необычно и непривычно было это слышать из её уст! Называя его этим чужим именем, она просила его о невозможном.

И он — невозможно — согласился.

* * *

Когда он заходит к ней в квартиру, у него чувство, что он собирается её изнасиловать. Рой мог бы заверять, что изнасилование куда лучше того, что собирается сделать он, но это неправда. Будь его воля, он бы вообще не желал причинять ей вред.

Оглядываясь назад, он думает, что, может, ей жилось бы лучше, будь они не знакомы, но тут же отбрасывает эти мысли. Они несправедливы в первую очередь по отношению к самой Ризе. Мысли, навеянные беспомощностью человека перед смертью, вообще редко бывают справедливыми.

Она ощутимо нервничает. Его парализует паника. Она подходит к окну. Он стоит на пороге. Она задвигает шторы. Он хватается за косяк двери. Она боится обернуться. Он не может отвести взгляда от основания её шеи.

Такое уже случалось с ними, когда Риза, краснея, раздевалась перед ним. Рой тогда перепугался, в страхе испугать Ризу опасался даже дышать на неё. А она ёжилась, обхватывала себя руками и чувствовала себя очень неуютно. И Рой, конечно же, знал об этом, оттого терялся ещё больше. Чувствовал и стыд, и неловкость. Это была самая откровенная близость в его жизни, и она была очень смущающей и неуклюжей. Тогда он так и не смог заставить себя даже в успокаивающем жесте притронуться к ней, только смотрел. А хотелось огладить плечи, прижать к себе. Хотелось до дрожи, но желание это рождало в нём только ужас.

Теперь, он знает, всё будет иначе. Потому что теперь их, тех, и их, нынешних, разделяет слишком многое. Да что там — даже между ними, между Роем Мустангом и Ризой Хоукай, теперь непреодолимое расстояние.

Она расстёгивает блузу, и время замирает. Ткань ползёт с её плеч, она перехватывает её рукой, скованным жестом откидывает на постель, но до сих пор не оборачивается.

Он думает, какая же она смелая. Сколько же силы в этом хрупком женском теле, какая воля спрятана в этой нежной человеческой душе.

Рой не может себе позволить проявить слабину. Он подходит к ней, желая скрыть нетвёрдость походки, надевает одну перчатку, решительно кладёт ладонь ей на плечо, придерживая.

— Ты уверена? — спрашивает глухо. Бесполезный, глупый вопрос, выдающий его страх с потрохами, и следом — бесполезное, ненужное продолжение: — Дороги назад не будет.

Она молчит, а потом говорит через плечо, лишь чуть повернув голову:

— Рой, — голос её тих, но твёрд, и она впервые называет его по имени, впервые за очень долгое время. От этого у Роя всё внутри вскипает от противоположных чувств — от страха и восторга. Вот этой женщине он должен будет причинить боль? Какая горькая ирония, какая злая горечь.

— Назад дороги уже нет, — заканчивает она.

И она, конечно, права.

Рой выдыхает, прижимает её к себе ещё ближе и резко кладёт ладонь в перчатке на её спину.

Он хочет сказать «Прости», но сейчас этого говорить никак нельзя. Он закусывает губу и находит в себе силы не отвернуться. Он чувствует, как напрягаются её плечи, как она дёргается, и перехватывает её тело крепче. Время разбивается на несколько вечностей, и Рой с трудом усмиряет внутри себя желание отстраниться как можно скорее. Он ведёт ладонью вниз, пытаясь отвлечься от дрожи её тела, от запаха палёной плоти.

И, спустя множество, множество, разделённых между их душами агоний, всё заканчивается.

Риза вздрагивает в последний раз, оседая, и Рой не отпускает её. Знает, что у него нет права удерживать её таким образом, но всё равно подхватывает её, такую лёгкую и хрупкую, усаживает на кровать, прикрывает грудь блузкой.

Она дрожит, глаза её зажмурены, влажные щеточки ресниц кидают полукружья теней на покрасневшие скулы, а пальцы слабо и отчаянно цепляются за него. Рой вдруг осознаёт, что касается голыми руками её плеч. Он чувствует её кожу под своими руками, но ещё большим откровением ему кажется то, что он чувствует свои руки на её коже.

Он нервно, судорожно выдыхает, утыкается в её макушку. Он чувствует усталость и страх, который за краткое время пребывания в этой квартире кажется приросшим к его душе. Ему хочется убраться отсюда вместе с Ризой, ему хочется всю следующую жизнь не выпускать её из объятий, ему хочется открыть окно и вымыть руки.

Но он ничего не делает.

Он чувствует её сбитое дыхание на своей шее и её кожу под своими руками.


Название: Старшая сестра
Автор: GRAFENONE
Размер: мини, 1 029 слов
Пейринг/Персонажи: Алекс Армстронг, Оливия Армстронг
Категория: гет
Жанр: ангст, юст
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Алекс Армстронг — один из самых искренних и честных людей — хранит в своей памяти один страшный секрет.
Примечание/Предупреждения: инцестуальные фантазии
Читать на Ao3

Если говорить начистоту, то майор Армстронг был честным, искренним и даже сентиментальным человеком. Очень сентиментальным. Глядя на то, как близко он принимает к сердцу события объективной реальности, как трогают его людские трагедии, как он самоотверженно готов прийти на помощь товарищу, глядя на это всё, тяжело было представить, что он скрывает в глубине своего сердца страшную тайну. А ведь так и было. Честный Алекс Луис Армтронг прятал в глубине своей души порождение самого дьявола. Именно так: дурманящее, зовущее, но неумолимо тёмное и запретное желание, точнее, воспоминание о нём, которому не суждено исчезнуть из памяти. Очень давно Алекс поклялся себе, что это нечто в его душе, этот порок человеческого естества ни за что и никогда не выйдет за пределы его собственного сознания. Но, откровенно говоря, нечасто с ним случались долгие вечера, когда Алекс вдруг вспоминал тот ужасный миг, когда он понял, насколько нечисты его помыслы; вспоминал — и не испытывал стыда.

Тогда подходила к концу пятнадцатая весна в жизни Алекса, и она выдалась на удивление светлой; вся пронизанная нежными лучами солнца сквозь белые цветы. Старшая сестра Оливия вернулась в Централ по приглашению из главного штаба и задержалась ненадолго по просьбе отца.

Рассвет едва трогал небосвод с востока, и птицы ещё молчали, только сумеречное предчувствие солнечного света разливалось по комнатам, и прохладный утренний ветер колебал занавески в длинных холлах поместья. Алексу не спалось.

Оливия не была замечательной сестрой, мало времени уделяла родителям, с младшими общалась и того меньше. С самого детства, как помнил Алекс, она стремилась к независимости — вроде и тянулась во взрослое общество, как умная не по годам девочка, но держалась в стороне. Принимала к сведению новые знания, но праздных знакомств не заводила. В ней горела мечта, и она, опьянённая этой мечтой, не видела ничего вокруг... Но даже несмотря на это, а может, благодаря этому, люди странным образом тянулись к ней. Образ холодной отчуждённости со страстным горением внутри был так притягателен. Оливия была с детства наделена тем опасным обаянием ядовитой змеи или дикого терновника.

Алексу нравилась сестра Оливия. Когда ей приходилось проводить время с ним или Кэтрин, Оливия всегда позволяла младшим научиться чему-то новому. Проведённое время с ней было не просто игрой, а шагом на пути к осознанности. Будучи ребёнком, Алекс никогда не называл Оливию сестрой. Она и не была ему сестрой в полной мере — наставником, учителем, изредка товарищем, в чьих жилах текла та же самая кровь Армстронгов.

Распылённый свет раскрашивал стены в чудные райские цвета, Алекс медленно шёл по коридору, пальцами касаясь узорного барельефа в четырёх футах от пола, и с каждым шагом кругом делалось все светлее. В сонном одиночестве поместья Алекс чувствовал себя вором, но в нём солнечным светом клубилась искристая радость, он едва сдерживал радостный смех от нежданного воодушевления.

В задумчивости он не заметил, как его рука соскользнула на искусно сделанную дверную ручку с тонкой гравировкой мифического животного. Это была комната Оливии, и она, конечно же, ещё спала в такой ранний час.

Алекс мягко надавил на ручку и открыл дверь.

Комната была большой и просторной. Эта комната принадлежала старшей сестре, сколько Алекс себя помнил, но выглядела гостевой. Никаких личных безделушек, мелочей, свидетельствующих о личности хозяйки... Раньше здесь были вещи Оливии, её записи, одежда. То немногое, что позволило бы сказать, что гость задержится надолго, но после того, как сестра уехала в военную академию, всё пропало. Комната опустела. Чудная лепнина на потолке сдерживала в себе, как в раме, пастельных оттенков роспись; обитые зелёным сукном с серым шитьём стены; напольный ковёр, дорогая мебель и цветочки на арабесках в углах.

Всякий раз, когда Оливия задерживалась в этой комнате, она открывала окна. Сейчас робкий ветер трепетал белый тюль, скованный по бокам тяжёлыми портьерами. Утренний холодок проказливо стелился по полу; угадав щель, он тут же бросился за дверь гулять по коридору.

Оливия заснула за работой, подушку она заранее переложила в изножье, приготовившись к просмотру отцовских документов, на узкой прикроватной тумбе стояли лампа, чернильница и стопка чистых листов. Оливия спала, утопая в мягких одеялах. И её лицо оказалось к Алексу ближе, чем он думал. Она повернула голову к двери, ткнувшись носом в шёлковую ткань, и у Алекса спёрло дыхание от этой умиротворённости. Вот и неприступная сестра Оливия, как оказалось, может быть такой спокойной и расслабленной, такой нежной. Алекс улыбнулся, опершись о дверь. Шарнир испуганно скрипнул, и Оливия открыла глаза.

Сонным небесным взглядом она обвела комнату и, наткнувшись на Алекса, приподнялась на локтях. Одеяло съехало, оголяя её плечи, прикрытые лишь узкими лямками ночной сорочки.

— Алекс, что ты здесь делаешь? — спросила она сиплым со сна голосом. Запустила тонкую руку в рассыпавшиеся волосы.

Алекс хотел сказать, что просто проснулся раньше времени и решил пройтись по поместью, что вдруг забрёл в это крыло, что не хотел тревожить её чуткий сон, но не смог выдавить и слова. Он смотрел на Оливию, на её шею, плечи, грудь, и не мог отвести взгляд. Её спутанные волосы, полные губы, трепещущие ресницы, — всё это не давало Алексу покоя, вмиг заволокло все мысли, так, что он не мог, не имел возможности освободиться от страшного плена.

Он внезапно осознал, насколько эта девушка в постели красива. Точно ангел, небесно красива. С этими округлыми плечами, с этими впадинками ключиц...

— Алекс? — Оливия села на кровати, сосредотачиваясь и внимательно вглядываясь в его лицо. Её ночная сорочка плавно описывала все изгибы её тела. Подол смялся, трогательно обнажая колени.

Сейчас, разбуженная раньше времени, на постели, она была невероятно терпеливой, и всё ещё ждала ответа. А ещё очень тёплой.

Алекс с ужасом осознал, что совсем не хочет, чтобы Оливия уезжала, хочет, чтобы она, именно такая, была рядом, и он решительно против, чтобы её, такую, видел кто-то ещё. Потому что эта сонная, ласковая Оливия, которая с насмешкой и беспокойством спрашивала «Что случилось?» могла принадлежать только ему.

— Оливия, — Алекс открыл было рот, чтобы произнести всё это вслух, но замер, поражённый осознанием своих мыслей. Он не хотел делить её ни с кем, Оливию, эту девушку. Он жаждал называть её по имени и держать за тёплые руки.

— Оливия...

Он жаждал безраздельно владеть ею. Позорный страх от собственных побуждений парализовал его. Алекс быстро выпалил «Ничего, прости, что разбудил» и бросился прочь. Он надеялся, что Оливия не поняла, не разгадала его стыдных помыслов.

Бесспорно, он хотел её так, как хотят женщину.

Эта картина — её сонной, в неглиже, — чётко отпечаталась в его памяти, и её было невозможно стереть и попросту позабыть.

С тех пор он никогда не называл Оливию по имени.

@темы: TV-2 (Brotherhood), Рой Мустанг/Лиза Хоукай, Другие пейринги, Фанфикшен

---

Дружественные сообщества: обмен баннерами

[fma_het]

Об обмене пишите в комментарии.

FMA Обзоры: the Central Times

Больше полезных ссылок!

<div align="center"><a href="http://www.diary.ru/~doctor-who-fest/" target=_blank><img src="http://static.diary.ru/userdir/2/9/2/1/2921408/73631190.jpg" width="520px; height="></a></div>

<a href="http://www.diary.ru/~disney-fest/" target=_blank><img src="http://s14.radikal.ru/i187/1108/7c/aed6ca56ac82.jpg"></a>

Поможем старому другу возродиться из пепла!

<a href="http://www.diary.ru/~coldfest/"><img src="http://static.diary.ru/userdir/1/2/6/2/1262919/45809326.png"></a>

сайт: каталог ссылок на ресурсы участников


Клуб любителей Роя Мустанга



Все неравнодушные к господину полковнику! Объединим наши усилия!
Мустанга - в президенты! 8)))))




Сообщество Loyal Love - Рой Мустанг/Риза Хоукай.
Их отношения - это "не семейное счастье, не домик в Ризенбурге и две няшки младенца. РойАй это доверие, безграничная преданность, вера друг в друга и взаимная защита." (с) Мы открыли это сообщество специально для тех, кто уважает и любит Роя Мустанга в паре с Ризой Хоукай, и верит, что их отношения - намного большее, чем то, что сказано в манге.

запись создана: 15.02.2011 в 14:44

@темы: Организационное, Ссылки

---

[Madra rua]

*это
чего-то вдруг восхотелось это выложить, ну вдруг кого-то на что-то натолкнет.

Автор: йа, Латинский_итакдалий
Бета: нет
Рейтинг: G
Пейринг/персонажи: Кимбли|Хоукай, фоном Мустанг/Хоукай, Армстронг/Кимбли.
Жанр: джен, ангст
Размер: мини
Дисклеймер: Хирому Аракава
Статус: закончено
Саммари: постканон, в котором Зольф Джей выжил, не без помощи Лизы, и где они окончательно стали друзьями.
Предупреждение альтернативный постканон, ООС, мягкий Кимбли
Комментарий: Маленькие кусочки истории, не вошедшие ни в одну хронику, некоторая оборотная сторона счастливого конца и немного tokka kokka
претензии и пинки принимаются же

I. Конец декабря
Лампа. Тусклая, вот-вот перегорит.
Поворот ключа в замке.
Плотный дым, сизый, густой. Режет гланды.
- Где ты была? Я ждал тебя два дня.
Хлопок деревянной рамы о стену. Вал свежего воздуха. Несколько снежинок.
- Я не могла прийти.
Скрип деревянного стула.
- А если бы я хотел тут себя убить?
Тесный шелест стаскиваемых армейских ботинок.
- Так не бывает. Вы с жизнью слишком много должны друг другу.
Шипение сигареты.
- Прекрати. Пожалуйста.
Тишина. Руки в руках, голова к голове, от нее пахнет первым декабрьским морозом, от него слежалой циничной тоской и раздумьями. Она присела на стол, он оставил ее руку в своей.
- Что с тобой?
Волосы пропитались никотином.
- Я уезжаю на север.
И дрожат желтые длинные пальцы, не находя, за что зацепиться.
- К ней? …
- Да.
В комнате стало свежее, в результате конвекции воздуха и дыма стало возможно дышать. Он дышал, полной диафрагмой.
- Я решил.
- А она примет тебя?
- Кто-то когда-то меня не принимал?
Резко мигает свет.
- Это другой случай.
- Хоукай.
Он держал ее руку в своей, она касалась его щекой, бедром, правой пяткой.
- Маленькая Хоукай. Мы наладили твою личную жизнь, теперь я буду устраивать свою.
Он устал и тих, почти торжественен. Она заражается его глубинным трепетом и молчит.
Время идет. Тают снежинки.
- Напиши мне?
- Я позвоню.
- Мне… пора?
- Останься.
Старая деревянная доска с бордовыми каплями лака. Облупившиеся фигуры.
Лампа. Перегорает.

II Последний поезд
И перрон.
Пять полос, густой белый пар. Приезжающие, отъезжающие. Толпа, живая, нестабильная, броуновски-толкущая, толпа локтей, картонок, шляпок и говора, нескончаемого клекота, криков, объятий, разрывов, рук, улыбок, прижатых к щеке пальцев на манер телефонной трубки.
Я позвоню
Резкий голос громкоговорителя сообщил о прибытии поезда Сентрал-Карвалл на второй путь. Наверное, на второй путь, помехи, похожие на скрежет камней в мешке, проглатывали половину звуков.
Я обязательно позвоню, как доберусь и устроюсь
Толпа бежала на вокзал, с вокзала, из вагона, в вагон, вдоль поезда. Толпа, словно море, обтекала одну пару, будто утес. Не выражая желания ни толкнуть, ни подвинуть - не смела.
Мужчина в белом пальто и шляле прижимал к груди женщину, дышал в ее светлые волосы. Перчатки торчали у него из карманов - ему хотелось касаться ее кожей ладоней, хотелось ощущать ее, осязать, чувствовать. Женщина стискивала его за пояс двумя руками, сминая пальто. Как у тысяч женщин до нее и тысяч после, ее подсознание приказывало ей не отпускать, сжимать руки сильнее, и тогда, может быть, тогда он останется. И никуда не уедет.
Паровоз сипло засвистел.
- Мне идти надо, - проговорил он.
- Угу.
Мужчина не шевелился, женщина боялась момента, когда он пошевелится.
- Хоукай, я опоздаю на поезд.
- Опоздай.
Горячий сухой жар жег грудь, неспособный вылиться слезами.
- Мы же договорились.
Я позвоню
- Ага.
- Я пойду. Иначе ты сейчас скажешь глупость.
Он оторвался, как отрывал листок календаря, как отрывал головы ишварским и аместрийским семьям, как привык отрывать, не жалея, минуты от своей жизни. Вытащив из кармана перчатки в одну руку, запрыгнул за подножку, потеснил проводника, который уже заходился в истерике. Он прошел в вагон и занял свое место. Он уже выбросил из головы и город, и маленькую нечаянную блондинку с вечно заряженной береттой.
Женщина развернулась сразу же, быстрым шагом покидая перрон. Она промокнула основаниями ладоней сухие глаза, и забыла о нем, наполнив себя работой и повседневными заботами. О муже, о псе, о цветах и отчетах.
Она никогда не плакала, если он не был рядом.
Она больше никогда не плакала.

@темы: Зольф Дж. Кимбли/Оливия Мира Армстронг, Рой Мустанг/Лиза Хоукай, Alternative Universe (AU), Другие пейринги, Фанфикшен-автор

---

Игра в догонялки. Глава одиннадцатая. Острие

[Paume]

Название: Игра в догонялки
Автор: Paume
Бета: Мэй_Чен
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Оливия/Майлз, семейство Армстронг, новые персонажи.
Жанр: гет, драма
Размер: макси
Дисклеймер: Хирому Аракава
Статус: в процессе написания
Саммари: Генерал Оливия Армстронг решительна и добивается всех поставленных целей. Но как она себя поведет, если в ответ на приглашение поужинать получит отказ только на том основании, что она - женщина?
Комментарий: Задумывался сюжет как стеб на пару-тройку глав. Получилась драма с кучей новых персонажей, умеренной жестокостью, интригой и совсем не смешной любовью.

Предыдущие главы

Глава первая. Побег
Глава вторая. Женсовет
Глава третья. Безумие оранжевого цвета
Глава четвертая. Преображение
Глава пятая. Волчья команда
Глава шестая. Границы одиночества
Глава седьмая. Прикосновение
Глава восьмая. Нетерпение
Глава девятая. Правило номер два
Глава десятая. Комендант Бриггса

Глава одиннадцатая. Острие

Глава одиннадцатая. Острие

1.
Оливия нарочито медленно и аккуратно собирала документы. Злополучный приказ она, не скрываясь, долго держала в руках, расправляла мятые листы, разглаживала их на столе. Она чувствовала, что Брант вопросительно смотрит на нее, но не поднимала головы, в очередной раз вчитываясь в слова, всматриваясь в Майлзову подпись и с каждым прочтением чувствуя себя все хуже.
Майлз не знал, что ишвариты в Бриггсе оказались почти на птичьих правах. Что в Штабе мало кому известно об их распределении сюда. Что это очень похоже на крупный заговор. Но если до этого момента Оливия могла хоть как-то сгладить впечатление, спрятать мальчишек, растворить в общей массе служащих Бриггса, то теперь – они были собраны, как нарочно, как напоказ. Одно нарушение с их стороны, один скандал, одно лишь неверное движение – а это новобранцы, с ними всегда поначалу что-нибудь случается – и полетят головы. Что-то скрыть можно среди ветеранов, но не среди военного подразделения ишваритов. О формировании которого отдал приказ ишварит. Служащий под началом генерала Армстронг.
– Какие-то проблемы?
Брант подошел почти неслышно, его голос был полон подозрительности.
– Нет, – ответила Оливия и подумала, что от этой бумаги невозможно избавиться, потому что за несколько дней на нее навесили уже столько побочных распоряжений, что Вольф слюной изойдет от предвкушения.
Оливия открыла скоросшиватель и вставила приказ на место.
– Вас что-то смущает? – насмешливо спросил Брант.
– А вас, значит, нет? – с неожиданной злостью ответила Оливия.
Она оттолкнула злополучную папку и подтянула к себе свои записи.
– Что за чушь вы мне подсунули? – зло спросила Оливия. – На своей полке вы перепутали года? Поставьте это старье на положенное место. А меня интересуют приказы последних месяцев. Я ясно высказался, лейтенант Брант?
На одно мгновение ей показалось, что она перегнула палку, и Брант сейчас вспомнит, кто обычно разговаривает с ним подобным тоном. Но он был занят другими мыслями, он осознавал, что именно встревожило Эванса, складывал мозаику, как несколькими минутами раньше она сама. С той лишь разницей, что он не знал об обстановке в Централе. Только здесь. Он все еще мог надеяться на честность Штаба, а она, Оливия, уже нет.
– Прошу прощения, Эванс, – сказал Брант, забирая со стола папку, – мы перепутали, хотите пока чаю?
– Да, – ответила Оливия с внезапным облегчением.
Брант пошел к полкам, а Оливия уставилась в записи, думая о том, какое счастье иметь в подчинении умных мальчишек.
Спустя час Оливия смотрела Вольфу в переносицу, прямо и по служебному равнодушно, своей невозмутимостью утверждая, что сделала все как положено. Вольф же был недоволен. Он крутил ее отчет и так и этак, переворачивал страницы, возвращался назад, хмурился и поджимал губы. Наконец, швырнул папку на стол, откинулся на стуле и посмотрел на Оливию. Она, не мигая, встретила его взгляд. Тяжелый, скептический. Оливия ждала его, ждала недоверия, подозрительности. Она ждала, что Вольф прямо спросит ее об ишваритах. И была готова солгать. Да, ответила бы она, тридцать пять человек из Ишвара были призваны служить в Бриггс распоряжением Штаба. И все они оказались разбросаны руководством Бриггса по действующим подразделениям. Никакого отдельного отряда. Никакой угрозы. Никаких нарушений – ни мнимых, ни настоящих.
Оливия представляла, как скажет это, каждое слово – оно звенело в мыслях, с убедительной интонацией. Готовое – вот только бери и говори. Отвечай на провокационные вопросы.
Вольф ничего не спросил. Он молча швырнул ей папку, Оливия подхватила ее, падающую на пол, прижала к груди, беспокойство чуть было не выплеснулось вместе с бумагами. Вольф неподвижным взглядом гнал ее к двери. Слова с угрозой падали в тишину кабинета:
– Доложитесь майору Ранкову, Эванс. Сегодня же. Пусть он проверит вашу работу и завтра отчитается передо мной о результатах. Свободны!

2.
Оливия постучала в дверь вначале вежливо, недолго, но громко. Никто ей не открыл, и она, простояв с полминуты, разозлилась и на Вольфа, и на Ранкова, поэтому пнула дверь ногой. Ответом ей все равно была тишина. Оливия пихнула папку подмышку и нажала на ручку. Дверь послушно отворилась.
– Майор Ранков? – спросила Оливия и сделала шаг вперед.
Ранкову отвели две комнаты в жилом корпусе Бриггса, недалеко от комнаты Оливии и Сташека. Но с момента приезда Оливия его ни разу не видела. Создавалось впечатление, что Ранков заперся и никуда не выходит.
«Пьет».
В комнате воняло кислым перегаром так, что хотелось выскочить за дверь и немедленно глотнуть свежего воздуха. Возле двери валялись чемоданы. Один – даже не открытый, а второй – развороченный, с как попало накиданным бельем. Похоже, из него второпях что-то доставали, ни мало не заботясь о порядке. Окна были занавешены, свет горел в смежной комнате и четкими полосками освещал эту через дверной проем.
– Майор Ранков? – спросила Оливия снова.
Дверь прикрылась за ее спиной, Оливия перешагнула через чемодан, осмотрелась и только тогда увидела Ранкова.
Он сидел за столом у окна. Свет с трудом добирался до его сгорбившейся фигуры. Всклокоченный, в одних подштанниках, босой, в небрежно наброшенном на плечи мундире. Ранков шевельнулся, и звездочки на погонах блеснули золотом.
– Кто? – недовольно спросил он.
– Лейтенант Эванс!
– Чего тебе?
– Полковник Вольф приказал передать вам документы… для ознакомления.
Ранков насмешливо фыркнул:
– Да ну? Сам полковник? Ну, неси сюда.
Оливия подошла к столу.
Перед Ранковым лежала шахматная доска. Оливия осторожно положила свою папку рядом с нею. Ранков откинулся на стуле, снизу вверх быстро глянул на Оливию, любезно спросил:
– Играете, лейтенант?
Оливия качнула головой.
– А жаль, – сказал Ранков. – Совсем? Или только, – он рукой указал на свою доску, – в эти?
– В шахматы, – ответила Оливия.
На доске были не шахматы. Пять хрустальных стопочек стояли в разных позициях на черных клетках. В полумраке тяжело было разглядеть точно, но Оливии казалось, что две были наполнены водкой, а три вином – и этот черный винный почти сливался с клетками. Пустые стопки стояли рядом с доской. Битые, подумала Оливия.
– А это у нас не шахматы, – пробормотал Ранков и сделал ход.
Одну стопку он передвинул на две клетки, а вторую опрокинул в рот и, пустую, поставил рядом с доской. На Оливию он больше не обращал внимания. Уставился в доску и молча двигал стопки. Когда они оказывались на соседних клетках, он залпом опустошал одну и снимал с доски и продолжал играть. Оливия молча наблюдала за игрой. Четыре хода – осталась единственная стопка. Ранков смел ее одним движением и тут же отставил в сторону – пустую.
– Да! – громко заявил он. – Самая прелесть этой игры – ухитриться оставить на поле одну фигуру. Точно не будете играть? – спросил он, поднимаясь.
Оливия отошла на шаг и ответила:
– Нет.
Ранков направился в соседнюю комнату. Оливия осталась у стола. «Можно мне уйти?» – хотела спросить она и даже готова была добавить в конце «сэр». Вместо этого она смотрела на доску, на ряд стопок, на две пустые бутылки – одна из-под южного вина, вторая – бутыль из-под самогона. Оливии казалось, что если она оставит на этом столе папку со своими документами, то к утру от них останется вонючий бумажный ком.
Ранков загремел в соседней комнате стеклом. Бутылками. Что-то громко уронил, разбил, споткнулся. А потом рухнул на пол, перекрывая телом дверной проем, и сочно захрапел.
Оливия вздохнула, забрала свой отчет и пошла к Ранкову. Брезгливо скривившись, ткнула его кончиком сапога. Ранков прерывисто вздохнул и перестал храпеть. Он спал, крепко прижав к груди неизвестно которую по счету бутылку. Оливия хотела развернуться и уйти, но вместо этого посмотрела вглубь комнаты и замерла. На окруженном бутылками – полными и пустыми – столе, аккуратной стопкой лежали документы. На самом верхнем отчетливо виднелась печать Штаба и размашистая подпись Груммана.
Оливия посмотрела под ноги. Ранков спал в пьяном дурмане. Тогда она перешагнула его и пошла к столу. Свою папку она положила на край и, не раздумывая больше, потянулась к документам.
Те, которые ее интересовали, нашлись почти сразу, в синей обложке третьими сверху. Оливия открыла папку и не смогла сдержать торжествующую улыбку. Она коротко обернулась на Ранкова, убедилась, что тот все еще спит, и только тогда начала читать.
Это были личные дела приезжей комиссии. Оливия не стала останавливаться ни на Сташеке, ни на Ранкове, ни даже на Вольфе и почти под конец открыла ту самую страницу.
Рядовой Август Лобст.
Она быстро пробежала ее глазами. Все просто и совершенно обыкновенно.
После сегодняшнего столкновения Оливия готова была поспорить, что Лобст разжалованный сержант, но в его деле об этом не было ни слова. Призван рядовым четыре года назад. Несколько нарушений устава. И ни единого серьезного, которые объяснили бы, почему он все еще рядовой. По виду – очень амбициозный молодой человек, странно, что без единого повышения.
Оливия перевернула страницу.
Семья. Отец, мать, старший брат.
Ага! Это уже интереснее. Старший брат служил в Централе, при штабе фюрера Бредли.
«Вот кто тебе задницу прикрывал, сволочь!»
Погиб при перевороте. Похоже, что Август Лобст нашел нового покровителя и теперь пасется при Вольфе.
Со следующей страницы начиналось еще одно дело, Оливия хотела уже захлопнуть папку, когда ей в глаза бросилось слово «Ишвар». Она впилась глазами в строчки.
Рядовой Ян Рэнделл.
Сирота. Родители погибли в самом начале гражданской войны в Ишваре. Других родственников нет, опеку над ним взяло государство. В итоге – сержантские курсы сразу после шестнадцатилетия и распределение в тот же самый Ишвар. Как раз накануне переворота. Небольшая стычка с местными жителями. Был при исполнении, убежал, оставив ранеными двоих подчиненных. Разжалован в рядовые за трусость.
«Что ж тебя так, – подумала Оливия. – Как нарочно – все беды из Ишвара».
Позади зазвенела бутылка.
Оливия стремительно захлопнула папку, водрузила ее на стол и обернулась.
Ранков пытался сесть на полу, слепо ощупывая вокруг руками в поисках укатившейся бутылки. Он поднял голову и осоловело посмотрел на Оливию.
– Ты… – пробормотал он. – Где?..
Оливия подошла ближе, наклонилась, подняла бутылку и подала Ранкову.
– Она, – одобрительно сказал Ранков.
– Я положил документы на ваш стол, – сказала Оливия.
Ранков дернул головой: наверное, это был кивок. Оливия скривила губы.
– Разрешите идти?
– А я вас держу? – спросил Ранков, вцепился в край ее мундира и попытался встать.
Оливия помогла ему подняться и брезгливо отодвинулась, отряхиваясь. Ранков, покачиваясь, стоял рядом и, набычившись, смотрел на нее.
– Какой-то вы совсем маленький, лейтенант.
– Какой уродился, – огрызнулась Оливия.
– Точно, – сказал Ранков и откупорил бутылку. – Выпьете?
– Нет, спасибо.
– И правильно, – пробормотал Ранков и, запрокинув голову, приложился к горлышку.
Оливия осторожно начала пробираться к выходу. Ранков резко опустил руку с бутылкой и второй оперся о косяк, одним движением преграждая Оливии путь. Она остановилась и снизу вверх посмотрела на него.
– Разрешите идти?
– Куда? – спросил Ранков.
– На ужин.
Он молчал, стоял, покачиваясь над ней, словно еще немного – и рухнет снова. Больше всего на свете Оливии сейчас хотелось оттолкнуть его и выйти из комнаты.
– Вольф, – сказал вдруг Ранков.
Оливия вздрогнула:
– Что?..
– Когда он ждет? – Ранков мотнул головой, и Оливия догадалась, что он спрашивает про отчет.
– Завтра, – ответила она.
Ранков пошатнулся, но отодвинулся, пропуская ее вперед:
– Идите, лейтенант как-вас-там.
– Эванс, – пробормотала Оливия, выскакивая в полумрак соседней комнаты.
Ранков за ее спиной отчетливо хохотнул:
– Эванс! Конечно же – Эванс!
Оливию прошило четким чувством разоблачения. Она резко обернулась, но Ранков не смотрел на нее. Он покрутил в руках бутылку, а потом снова приложился к горлышку. Как будто ему не было никакого дела до имени лейтенанта Эванса.
Оливия быстрым шагом пошла к выходу, после освещенной одной комнаты вторая показалась ей совершенно черной и зловеще мрачной. О чемоданах Оливия вспомнила только тогда, когда споткнулась о них. Она выругалась сквозь зубы, нащупала ручку двери и вывалилась в коридор. Там оказалось не только светло. Там был чистый воздух, Оливия вдохнула его, стараясь забыть горький смрад перегара.
Бриггс по-родному пах морозом.

3.
Было еще рано, но Оливия все равно пошла к себе. В этот вечер ей не хотелось никаких игр. Наоборот – запереться в четырех стенах, пошагать из стороны в сторону, все обдумать, все взвесить. И найти, наконец-то, чертову ловушку.
Поразмышлять в одиночестве у нее не получилось. Едва она переступила порог, как тут же явился Сташек. Он сиял, как ребенок, и Оливия усмехнулась про себя, раздумывая, какую еще игрушку предложил ему Бриггс.
Сташек включил общий свет в комнате и тут же начал хвастаться. Он вывернул карманы, из них посыпались всяческие гайки, болты, несколько карандашных огрызков, бумажки, салфетки с накарябанными на них то ли словами, то ли формулами. Оливия терпеливо ждала. А Сташек бормотал:
– Сейчас. Да куда же я запихнул!..
Он оставил в покое боковые карманы и забрался в нагрудный. Тот тоже был у него почти бездонным.
– Вот! – воскликнул Сташек, достал и протянул Оливии складной нож.
Это была гениальная в своей простоте придумка Виера – армейский нож, который можно было носить в кармане. Он раскрывался под действием пружины, молниеносно. Оливия намеревалась перед отъездом запатентовать его и предложить выпускать для армии.
– Что это? – вежливо поинтересовалась она у Сташека.
Тот с гордостью продемонстрировал:
– Вот здесь, видите? Выглядит как губная гармошка, а вот здесь рычажок, видите? – Сташек нажал на него и из рукояти вылетело лезвие.
Оливия сделала вид, что удивлена. Протянула руку, но Сташек не дал ей прикоснуться к ножу.
– Нет-нет! – воскликнул он. – Лезвие очень острое!
– Это нож? – спросила Оливия.
– Да! – Сташек захлебывался словами от счастья. – Сегодня капитан Виер показал мне его! А представляете, если здесь же, рядом, сделать еще одно отделение – для отвертки, например. Цены ему нет, такому ножу!
Про отвертку Оливия раньше не слышала. Она приподняла брови в удивлении и переспросила:
– Отвертку?
– Да! – опять воскликнул Сташек. – Когда я сказал про отвертку, капитан Виер пообещал вписать мое имя в патент и подарил мне вот этот нож! О! Дайте мне только добраться до Централа! Я всерьез подумываю о том, чтобы перевестись в Бриггс!
«Да уж, – подумала Оливия, – неплохо Виер тебя подкупает».
И в тот же момент Сташек, не стесняясь, сказал:
– Еще нигде меня так шикарно не подкупали! Как вы думаете, Эванс, сложно перевестись в Бриггс? Не на совсем, а на годик, может быть.
– Подайте прошение на имя коменданта, – хмыкнула Оливия и подумала про себя, что где годик, там и два, а то и три. Или четыре.
Сташек сложил нож и бережно сунул его в карман. Потом опустился на корточки и начал собирать высыпавшуюся мелочевку.
– Обязательно! – восторженно сказал он. – Прошение!
– Или поговорите об этом с капитаном Виером. Думаю, в вас многие заинтересованы, вряд ли отклонят просьбу.
– Вот и я так думаю! – воскликнул Сташек.
Он выпрямился, в его ощерившихся карандашами руках были зажаты бумажки. Он прошел вглубь комнаты, к столу, и высыпал на него весь свой хитрый мальчишеский карманный запас. Оливия и глазом не успела моргнуть, а Сташек уже сидел за столом, под настольной лампой и сосредоточенно расшифровывал свои писульки.
Оливия немного поразглядывала его спину – широкую, медвежью, надежную. Хотелось улыбаться.
– Вы долго еще? – спросила Оливия.
Сташек не услышал. Оливия все-таки улыбнулась, выключила общий свет – Сташек, склонившийся рядом с настольной лампой, даже не заметил этого – подошла к своей кровати, взяла в тумбочке пижаму и отправилась в душевую.
Она хотела всего лишь переодеться и лечь в кровать. День вымотал ее.
Но в душевой капала вода – редко и звучно. И Оливия подошла и крутанула краны. Горячая вода пошла не сразу. Оливия успела снять мундир, рубашку, стянуть через голову майку, выбраться из сапог и брюк. Бинты она разматывала очень осторожно. Грудь болела, несильно, но неприятно. Оливия положила бинты рядом с одеждой и шагнула под душ.
Вода была горячей. Оливия уперлась ладонями в стену и подставила под струи спину, потом наклонилась еще ближе и прижалась к стене лбом. Кафель был холодным.
Оливия закрыла глаза и подумала, что это то, чего ей не хватало. Одиночества, четырех стенок и бьющей из-под потолка горячей воды. По утрам она была неразогревшейся, едва теплой, а вечером у Оливии не находилось сил идти в душ.
Вода согревала, вода успокаивала, вода расслабляла. Напряжение уходило из плеч, настороженность покидала тело. Оливия оттолкнулась от стены, выпрямилась, запрокинула голову, зажмурилась и позволила горячим струям ударить в лицо. А потом она себя терла – щеки, шею, плечи, грудь, живот, ноги, ягодицы. Смывала с себя смутную тревогу, которую старалась даже близко не подпускать к себе, но которая все равно маячила рядом и скручивала напряжением тело, не давала мыслить ясно. Смывала с себя мутный день и предыдущие дни. Чужие трусость, подлость и безразличие. Скидывала со своих плеч эти заботы. Не свои заботы.
Оставляла Бриггс, только Бриггс.
Слабой, сладкой мыслью в сознании скользнуло имя Майлза, Оливия не стала вспоминать его. «Завтра, – подумала она. – Он приедет завтра. А сегодня – я наедине с Бриггсом. Я – генерал Армстронг».

@темы: TV-2 (Brotherhood), Майлз/Оливия Мира Армстронг, Фанфикшен-автор

---

Fanart by InCase

[алКошка]

Йа притащила вам немного жести
Под катом всего одна картинка, зато КАКАЯ
Оливия/Энви (именно в такой раскладке), футанари, фистинг посторонними предметами, римминг (он ли? хД), много жидкостей, без цензуры=)))

821 x 950

Автор здесь^^ А в блоге дофига разных вариантов той же картинки=)))

@темы: TV-2 (Brotherhood), Фанарт, Другие пейринги, Ссылки

---

[kavralevna]

Ну вот наконец-то я перевела вторую главу. Думаю обойдусь без всякой речи. Так что встречайте «Телохранитель» глава 2! О, и вот вам ссылочка на оригинал warningyou.deviantart.com/
P.S. Не знаю как вам а мне финал главы ОЧЕНЬ понравился

@темы: Додзинси, Линг Яо/Ран Фан

---

fandom FMA на Фандомной Битве-2012

[trees are silent]

Господа алхимики и сочувствующие! Если вы еще не видели работы команды FMA на Фандомной Битве-2012, то этот пост специально для вас

Наша визитка лежит здесь

2 level: рейтинг от G до PG-13
Quest 1: драбблы - здесь
Quest 2: арт/клип/коллаж - здесь
Quest 3: мини - часть 1 и часть 2
Quest 4: челлендж - здесь
Quest 5: миди - здесь
Quest 6: бонус - здесь

3 level: рейтинг от R до NC-17
Quest 1: драбблы - здесь
Quest 2: арт/клип/коллаж - здесь

Внеконкурсные работы:
Level 2. Quest 2: арт/клип/коллаж - здесь
Level 3. Quest 2: арт/клип/коллаж - здесь


А если видели и хотите отметить какую-либо из работ, то вот ссылки на голосование:
2 level: рейтинг от G до PG-13
Голосование за мини здесь (до 23.08.2012)
Голосование за челлендж здесь (до 27.08.2012)
Голосование за миди здесь (до 31.08.2012)
Голосование за весь 2 level здесь

3 level: рейтинг от R до NC-17
Голосование за драбблы здесь (до 8.09.2012)

@темы: Ссылки

---

Додзинси "Телохранитель"

[kavralevna]

Дамы и господа представляю вам новую историю «Телохранитель» про Линга и Лан Фан, которую написала мою хорошая, класная подружка из Испании - Ворни. Переводчиком работала я. Правда я не очень уверена что это гет... но автор уверял меня в этом
Надеюсь вам понравиться первая глава, а пока я пошла переводить вторую...
P.S. Не забывайте комментировать
P.P.S. Вот вам сылочка на оригинал warningyou.deviantart.com/

@темы: Додзинси, TV-2 (Brotherhood), Линг Яо/Ран Фан, Ссылки

---

Miles & Olivia

[KeyHof]

Рисовалось в подарок одному из моих ПЧ.

@темы: Фанарт-автор, TV-2 (Brotherhood), Майлз/Оливия Мира Армстронг

---

Гореть

[Тави_Тум]

Название: Гореть
Автор:  >Hime<
Жанр: ангст, драма, философия
Рейтинг: G
Персонажи: Ласт/Рой (односторонний)
Размер: мини
Статус: окончен
Посвящение:  Ensen, потому что, черт побери, мне кажется, что мы одинаково видим этих героев)))
Срок написания: 25/V - 2012 года
Дисклеймер: Хирому Аракава – законный автор и владелец душ персонажей
Фэндом: Fullmetal Alchemist

Луна освещает лицо спящего мужчины, и Ласт склоняется чуть ниже, жадным взором следя за ускользающей и тонущей во тьме улыбкой, мимолетной, словно надежда на невозможное. Улыбается в ответ так, будто бы он видит ее, и с замиранием сердца касается тонкими пальцами жестких волос. А затем испуганно прячет руки, затаившись, следит за тем, как непослушные прядки падают обратно.
Луна скользит дальше по ночному небу, и розовая полоска на востоке становится все ярче, все отчетливее…
Ласт с сожалением смотрит в окно, и дальше, на круглый циферблат настенных часов – четыре утра. А полковник раньше двух не ложится - это она точно знает. Как никак, приказ следить за Мустангом и в случае необходимости убить его, Ласт выполняет безукоризненно уже не первый месяц. И почему-то чувствует нечто похожее на облегчение, когда в конце дня понимает, что полковнику дарован еще один день, а ей – еще одна ночь подле него. Такая короткая, и такая длинная одновременно, такая нужная и нелепая…
Отец желает извлечь из бурной деятельности Мустанга выгоду, а Ласт, в свою очередь, радуется тому, что Рой, как никто другой, осторожен и предусмотрителен. Ведь только это и спасает его от ее безжалостных рук.
Но… Только ли это?
Раз нащупав в себе даже столь малое сомнение, Ласт каждую ночь прокручивает в голове страшные кадры недалекого будущего: алая кровь, сочащаяся из многочисленных ран, бледное лицо, обезображенное болью напополам с неподдельным удивлением. Такие, как он, не хотят, не могут умереть раньше срока… А ведь это может случится когда угодно, и лишь поэтому она не дает своим мыслям заходить дальше дозволенного. Но приходить к нему в мимолетные ночные часы, пряча за личиной приказа несвойственные гомункулам желания, стало почти необходимостью.
Любоваться его лицом, даже во сне напряженным и сосредоточенным, и не видеть его глаз, честных и жестоких – что может быть лучше, слаще, восхитительнее?
Столько новых слов и чувств – слишком много для нее одной, наполовину человека, наполовину безупречного творения алхимического искусства. Мертвое существо тянется к живому, и в этом притяжении, противоестественном, бессмысленном и безответном, Ласт познает всю ту горечь, что могла бы познать, будь она человеком, настоящим человеком.
Гореть так кем-то, чем-то – до конца, без остатка. Жить, будто бы каждый дарованный день единственный и неповторимый, последний перед неумолимо грядущей вечностью. Любить больше собственной жизни, хрупкой и беззащитной, человека или идею. Мыслимо ли, возможно ли так?
Что за неведомый Творец создал подобных существ – несовершенных и идеальных одновременно, притягательных в своем противоречии, невообразимо прекрасных со всеми своими маленькими и большими недостатками, неосуществимыми мечтами, несгибаемой волей к победе…
И где, в каком месте вершится распределение судеб, путей, предназначений?
Почему кому-то дается Жизнь, а кому-то лишь жизнь, просто жизнь – жалкое подобие, горькая насмешка над истинными желаниями.
Она могла бы быть как он: живой, настоящей, сильной и слабой одновременно, единственной в его жизни. Она могла бы заслонить его собой, подать руку, подставить плечо, терпеть капризы и ходить след в след с кучей бумаг.
Могла бы…
И все же она равнодушно следит за течением подобных мыслей. Увы, это всего лишь мечты, жалкие полумечты, ведь даже мечтать, как настоящий человек, жарко и самозабвенно, она не может. Даже если очень захотеть, горячо и неумолимо…
Раз за разом покидая спальню Роя Мустанга, Ласт оставляет в предрассветной дымке свои неосознанные до конца желания. Какой прок таскать с собой груз этих уродливых зародышей истины? Только люди, глупые люди, нянчатся с подобным недоразумением: день за днем, из года в год…
Желание родиться в другом мире и под другим небом, иной и настоящей, рядом с ним, снова кажется пустым и никчемным. Но лишь до следующей ночи…

***

Его глаза, честные и безжалостные, наконец-то встретились с ее. Лицо Роя, бледное и измученное, алая кровь, раны, близкий конец… Все именно так, как она и представляла много-много раз. Почти так…
Взгляд Роя, жесткий и неумолимый, круг преобразования, начертанный его собственной кровью, и она горит, как никогда, и умирает раз за разом в разожженном им пламени.
Сгореть до конца, без остатка, и все же уйти из этого мира с горькой мыслью – не так, опять так…
А ведь это так просто – гореть.

@темы: Рой Мустанг/Ласт, TV-2 (Brotherhood), Фанфикшен-автор

---

ФБ-2012

[Ханамине]

Дорогие софандомовцы, пора просыпаться, зима прошла и уже подбирается лето. Грядёт ФБ-2012. И вы нужны своему фандому! Команде "Fullmetal Alchemist" требуются:
- фикрайтеры;
- артеры;
- клипмейкеры;
- люди-фотошопы;
- беты/гаммы/дельты/омеги;
- и прочие творческие люди.

Если Вы хотите идти на битву с нами - тыкайте мышкой в баннер или пишите на u-mail юзеру kira_ena. Мы Вас ждём!)

За создание баннера спасибо  Neo ttaemune-

@темы: Ссылки

---

Игра в догонялки. Глава десятая. Комендант Бриггса

[Paume]

Название: Игра в догонялки
Автор: Paume
Бета: Мэй_Чен
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Оливия/Майлз, семейство Армстронг, новые персонажи.
Жанр: гет, драма
Размер: макси
Дисклеймер: Хирому Аракава
Статус: в процессе написания
Саммари: Генерал Оливия Армстронг решительна и добивается всех поставленных целей. Но как она себя поведет, если в ответ на приглашение поужинать получит отказ только на том основании, что она - женщина?
Комментарий: Задумывался сюжет как стеб на пару-тройку глав. Получилась драма с кучей новых персонажей, умеренной жестокостью, интригой и совсем не смешной любовью.

Предыдущие главы

Глава первая. Побег
Глава вторая. Женсовет
Глава третья. Безумие оранжевого цвета
Глава четвертая. Преображение
Глава пятая. Волчья команда
Глава шестая. Границы одиночества
Глава седьмая. Прикосновение
Глава восьмая. Нетерпение
Глава девятая. Правило номер два

Глава десятая. Комендант Бриггса

Глава десятая. Комендант Бриггса
1.
Утро Оливия проспала. Утонула в теплом одеяле. Укрылась с головой и досматривала обрывки снов. Заново ощущала на губах влажность чужого дыхания, прогибалась под уверенными широкими ладонями, прижималась к твердой груди и держалась за грезу, изо всех сил отталкивая надоедливый голос.
– Эванс…
Она застонала от огорчения.
– Эванс! – шепотом звал ее Сташек.
Он подбивал коленом край ее кровати, не давая снова заснуть, и терпеливо выговаривал:
– Эванс, проснитесь!
Оливия распахнула глаза с желанием немедленно его прибить. Она уже схватилась за уголок подушки, когда поняла, что в комнате достаточно светло. Утренние сумерки выхватывали очертания мебели и спорили яркостью с одинокой настольной лампой. Сташек же стоял рядом полностью одетый и явно встревоженный.
– Что?.. – хрипло воскликнула Оливия.
Вместо того, чтобы отойти, Сташек, наоборот, наклонился над самым ее лицом и сказал шепотом:
– Вы все спали и спали. Я думал, что так и надо, но полковник Вольф жутко рассердился на ваше отсутствие…
Оливия сорвалась с кровати. «Черт! Вот же ж черт!!!» Она подхватила со стула стопку одежды, на ходу в душ принялась расстегивать пижаму.
– Я вас подожду, – сказал ей в спину Сташек.
Она захлопнула дверь, метнулась к умывальнику, наскоро сполоснула лицо, в жуткой спешке переоделась. Заправлялась она уже в коридоре, перед дверью к Вольфу одернула мундир, поправила манжеты и вспомнила, что все свои вчерашние заметки и подготовленную отчетность оставила на столе.
– Эванс, – запыхавшийся Сташек чуть не врезался в нее, как и вчера, поскользнувшись на пороге, – вы забыли свою папку.
– Вы не падать умеете? – сквозь зубы выдохнула Оливия.
Она удержала его под руку, и вместе они ввалились в кабинет Вольфа.
Какое счастье, что Вольф высокомерно делал вид, как он ничего не замечает. За пару секунд его невнимания Оливия выхватила папку из рук Сташека, беззвучно прошептала «спасибо», прошла вперед, выпрямилась, звонко щелкнула каблуками и заявила:
– Лейтенант Эванс прибыл, сэр!
Вольф неторопливо оторвался от изучения бумаг на столе, поднял голову и пристроил подбородок на составленных домиком руках. Улыбка его могла соперничать с холодом за стенами Бриггса.
– Прибыли, – сказал он. – Отлично. Выспались, лейтенант?
– Да, сэр! Прошу прощения, сэр!
– Наверное, вы вчера переутомились, – с фальшивым сочувствием поинтересовался Вольф, и у Оливии заныло под ложечкой. – Закончили проверку, Эванс?
– Никак нет, сэр! Думаю, что потрачу еще не меньше двух дней.
– Вы закончили проверку этого года? – отрывисто спросил Вольф.
Его тон не предвещал ничего хорошего, поэтому Оливия, ни секунды не колеблясь, уверенно соврала:
– Да, сэр!
Вольф протянул к ней руку:
– Покажите.
Оливия передала ему свою папку и про себя взмолилась, чтобы Вольф ни к чему не придрался. Тонкие пальцы завораживающе медленно развязывали тесемки, аккуратно переворачивали страницы, Вольф не просто читал, он вчитывался.
«Ах ты сволочь, – не скрывая своего восхищения, думала Оливия, – как же ты хочешь меня подсадить!»
– Действительно, все в порядке, – ровно высказался Вольф, закрыв, наконец, папку.
Оливия затаила дыхание. Если ее предположения верны, то этот мерзавец все-таки…
– Странно только, что в вашей последней записи упоминается дата месячной давности. Позже не произошло ничего, заслуживающего внимание?
– Совершенно ничего, сэр! – не задумываясь, отрапортовала Оливия.
Она честными глазами лжеца смотрела в глаза Вольфа. С минуту он разглядывал ее, отказываясь верить такой наглости, потом откинулся на спинку кресла и спросил:
– А почему вы не отразили в своих записях распределение новобранцев?
– Ишваритов? – вырвалось у Оливии от неожиданности.
Вольф подался вперед, как хищник, почуявший добычу:
– Так вы в курсе! Но в ваших записях этого нет!
– Да, сэр! Нет, сэр! Я проверил бухгалтерские документы, сэр! А с делопроизводством я только ознакомился и не думал, что его следует включать в отчет!..
– Ну что ж, – пробормотал Вольф, – вполне правдоподобно… – И громко: – Придется вам исправить эту оплошность, Эванс. Явитесь ко мне перед обедом с полным перечнем событий за последние два месяца. А теперь свободны!
– Да, сэр!
Оливия выскочила из кабинета, следом за ней вывалился Сташек.
– Эванс… – тут же начал он.
– Заткнитесь, Сташек!
«Дайте мне подумать. Новобранцы-ишвариты!..»
– Если бы рядом была хоть одна женщина, – сказал настырный Сташек, – я бы подумал, что вы влюбились.
Способность Сташека выбивать из головы абсолютно все мысли казалась феноменальной.
– Чтооо?
– Ну, вы не преуспели со вчерашним заданием, хотя позавчера, кажется, его перевыполнили, – размышляя, произнес Сташек.
Оливия быстро оглянулась по сторонам и, убедившись, что никого поблизости нет, зашипела:
– Сташек, вы понимаете, что говорите?
– Не волнуйтесь так, Эванс, – невозмутимо ответил Сташек, – или вы совершенно не хотите знать, что я о вас думаю? Обычно людям это интересно.
Впервые в жизни Оливия потеряла дар речи.
– На первый взгляд – это, конечно же, саботаж. Причем, второй подряд случай.
– Сташек, вам не кажется, что вы делитесь мнением немного не с тем человеком?
– Почему это? – удивился Сташек.
– Полковник Вольф послушал бы вас с большим удовольствием, – сказала Оливия.
– Да, если бы это действительно был намеренный саботаж. Но вы же сегодня проспали!
– Да где же логика в ваших умозаключениях! – воскликнула Оливия.
– Ну, обычно ее мало кто видит, – подтвердил Сташек.
– Старший лейтенант Сташек, можно я пойду, а?
Он вдруг окинул ее цепким взглядом.
– Вы проспали сегодня. Вчера были взволнованы и не смогли выполнить работу. Это вовсе не намеренное пренебрежение. Что-то не дает вам покоя и тем не менее не лишает сна. А вы раньше не влюблялись? С вами такого же не происходило? Ах да, вы не ответите. Я должен догадаться сам.
– По-моему, – чеканя слова, сказала Оливия, – вы самый самоуверенный идиот из всех, каких я знал.
– Сочту за комплимент, – чопорно ответил Сташек и вдруг обезоруживающе улыбнулся: – Эванс, может, пойдем на завтрак? Если поторопиться, мы с вами наверняка успеем.
– У меня от вас голова кругом, – сдаваясь, пробормотала Оливия.
– Ничего, – ответил Сташек, – скоро привыкните.
Всю дорогу до столовой Оливия настороженно косилась на Сташека, опасаясь, что он снова поднимет неприятную тему. А способ его заткнуть Оливия, поражаясь самой себе, никак не могла придумать. Причем, взыгравшее любопытство особо и не хотело его затыкать. Сташек, со своими несуразицами, стал восприниматься как забавная головоломка. Безо всякого желания его разгадывать – ходячая загадка в Бриггсе прельщала Оливию намного больше.

2.
– Одну минуту, – сказала Оливия.
Сташек по инерции прошел еще немного и остановился, оборачиваясь. Оливия не стала дожидаться проблесков его гениальных мыслей и завернула в ближайший туалет.
Она направилась прямо к умывальникам – после разговора с Вольфом хотелось до красных пятен натереть руки мылом.
Дверь тяжело хлопнула за спиной.
И в то же время кто-то громко вскрикнул. Оливия не успела даже насторожиться, когда, с грохотом распахнув кабинку, прямо на нее выскочил человек. Ей оставалось только руки выставить перед собой, чтобы избежать прямого столкновения.
Перед глазами мелькнули растрепанные темные волосы, открытый лоб, ярко-красные щеки, изогнутые черненые брови – невероятно красивое лицо, юное и нежное, с припухшими губами и покрасневшими глазами.
Человек с размаху врезался в Оливию плечом, грубо и сильно. Она схватилась за умывальник, чтобы удержать равновесие. И пока глотала воздух, дверь в туалет распахнулась широко и мощно, грохнув о стену, а из коридора донеслось затихающее эхо торопливых шагов.
Наступившая тишина давила на уши, где-то рядом оглушительно шлепали редкие капли воды. Оливия медленно выпрямилась, рукой оперлась о стену. Холодный кафель посылал дрожь в кончики пальцев.
… Чувство опасности выплескивалось через все границы.
Оливия подобралась, как перед прыжком, не сводя взгляда с кабинки, откуда только что сбежал незнакомый бриггсовец. Дверь все еще лениво покачивалась, насмешливо поскрипывая в такт равнодушной капели в трубах. Внутри кто-то был. Короткие покачивания дверцы выхватывали мелкие подробности – руки, заправлявшие штаны, мощный затылок над воротником-стойкой, мелькнувший локоть, высокие давно нечищеные сапоги.
Когда человек обернулся и толкнул дверцу, Оливия уже была уверена, что это не бриггсовец. Он широко шагнул вперед, посмотрел ей прямо в глаза и нагло ухмыльнулся.
Рядовой из команды Вольфа.
Оливия кожей почувствовала угрозу, живот свело в предвкушении схватки. Она машинально расставила ноги, покрепче упираясь в пол, и встряхнула кистями рук. Губы сжались в тонкую линию, глаза недобро прищурились. Нападать Оливия не желала, но и спускать наглость не собиралась тоже.
Рядовой излучал вызов всем своим видом. Это было неправильно, потому что даже в качестве лейтенанта Эванса Оливия была офицером, и одна только угроза ей могла стоить противнику жизни. Оливия четко просчитывала ситуацию и понимала, что рядовой не мог хорохориться просто так. Очевидно, что он рассчитывал на поддержку, был уверенным в своей безнаказанности после нападения на вышестоящего по званию. Конечно, он мог быть дураком, но в такие удачи Оливия старалась не верить.
«Предположим худшее».
Противник был больше почти вдвое. И готов к нападению.
«Сунешься ко мне – и я тебя убью, тварь, – подумала Оливия, не сводя с него пристального взгляда. – Смотри на меня и пойми это».
Она едва-едва искривила кончики губ – за годы закулисных игр она наловчилась улыбаться почти страшно – и качнулась навстречу.
Рядовой испугался. Он высокомерно вскинул голову, пряча взметнувшуюся в глазах тревогу, и бойко пошел прямо на Оливию. Смелости – или глупости – ему было не занимать.
Оливия вытянулась в струну, сжала кулаки, слегка отвела локти в стороны, чтобы, в случае чего, ударить посильнее. И застыла.
Рядовой пронесся мимо, почти задев грудью ее плечо – она даже не вздрогнула, лишь сморщилась, когда ее обдало застарелым запахом пота и чувством собственной неуязвимости, перемешанным со страхом.
И осталась одна.
Кулаки не желали расслабляться.
Обострившиеся инстинкты орали, что это не все. Что она пропускает какую-то важную деталь.
Машинально, не задумываясь, Оливия привстала на цыпочки и осторожно шагнула к кабинкам. «Конечно же, – подумала она, – рядовые Вольфа не ходят по Бриггсу по одиночке».
Легонько, невесомо, беззвучно она толкала дверцы одну за другой. Кабинки оказывались пусты. Все до последней. Ровно до последней.
Эта дверца скрипнула и медленно откинулась к стене. На унитазе, забравшись на него с ногами, сидел Рэнделл. Он обхватил себя руками и отчаянными, потерянными от ужаса глазами смотрел на Оливию. Всего одно мгновение, а потом свернулся еще больше, спрятал лицо в коленях и затрясся.
Оливию перекосило. Она отступила назад и, усилием сдерживая себя, смотрела, как покачивается дверца, заслоняя от нее чужую трусость. Голос не хотел ее слушаться, сорвался в хрип:
– Все ушли. Здесь никого нет.
Ноги сами развернули ее прочь.
…Сташек ждал в коридоре, присев у стены на корточки и разглядывая потолок. Когда появилась Оливия, он поднялся и спросил:
– Распугали рядовой состав, Эванс?
Оливия не ответила, с запозданием вспомнив, что руки так и не помыла. Ну и черт с ними! Она запихала их в карманы и пошла вперед.
– Так это правда, что в Бриггсе новобранцы-ишвариты? – спросил Сташек.
Праздное любопытство в его голосе было неприятным. Оливия, скривившись, все-таки снизошла до разговора:
– Правда. И что?
– Наверное, много? Кругом одни ишвариты – начиная с коменданта и заканчивая вылетающими из туалетов мальчиками.
У Оливии заныло сердце. Действительно, это был ишварит – из мальчишек, совсем недавно распределенных в Бриггс.
– А вы только на ишваритов внимание обращаете? – огрызнулась она. – Кто второй, помните?
– Рядовой Август Лобст, – без запинки сказал Сташек и с любопытством экспериментатора спросил: – А вы не помните?
«А я не знаю».
– Вам дело?
– Конечно, – счастливо вздохнул Сташек, – не замечал у вас плохой памяти.
Чем дальше, тем больше Оливию нервировал диалог со Сташеком. Он цеплялся к каким-то совершенно непостижимым вещам и делал пугающе верные выводы. Любое слово Оливии он интерпретировал, переосмысливал по законом своей логики, и она не знала, в какой момент он вдруг подловит ее на лжи.
С ним нужно было молчать. Сжать губы и идти вперед.
Уже у входа в столовую он как бы ненароком спросил:
– Они здесь надолго? Потом назад – в Ишвар?
«Кто – они?» – чуть было не спросила Оливия. А потом поняла.
Назад в Ишвар? Тридцать пять прошедших службу в Бриггсе ишваритов?
Еще несколько месяцев назад одно лишь предположение чего-либо подобного каралась бы как государственная измена.
«А сейчас?»

3.
В столовой Сташек по обыкновению вещал ей что-то в ухо, но она его не слушала. Молча и споро позавтракала, унесла поднос в раздаточную, получила порцию бурчания, что спать нужно меньше, и, не глядя на Сташека, который все так же тянулся следом, вышла в коридор.
В коридоре подпирал стенку Брант.
– Я помню, где бухгалтерия, – вместо приветствия съязвила Оливия.
– Мы пойдем другой дорогой, – невозмутимо сказал Брант.
Оливия недовольно поджала губы.
– Лейтенант Брант, конечно же, не женщина, – сказал из-за спины Сташек.
– Что? – едва слышно ахнул Брант.
Больше всего на свете Оливии сейчас хотелось развернуться и покрепче сомкнуть руки на чужой шее.
– Дождетесь, Сташек, – сказала Оливия, в бессилии прикрывая рукой глаза, – вас кто-нибудь однажды прибьет.
Сташеку было все равно. С любопытством разглядывая Бранта, он продолжил:
– Хотя… Эванс, а вы случайно не гей?
– Забавно, – пробормотал Брант.
– Ничуть, – прошипела Оливия.
Нужно было пресекать размышления Сташека немедленно, пока его прыгающие озарения не подкинули ему еще одну мысль. О том, что не только геи интересуются мужчинами, но и женщины.
– Лейтенант Сташек, все понять не могу, о чем вы говорите? – косясь на Оливию, насмешливо спросил Брант.
– О саботаже, – тут же ответил Сташек. – Как это может быть непонятно?
– Ах вот как! – с умным видом протянул Брант.
– Мы идем? – спросила Оливия.
И первая рванула вперед. Брант отчетливо хохотнул ей в спину, после чего догнал и пошел рядом.
– До вечера! – крикнул Сташек.
Оливию тряхнуло от внезапной ненависти.
– Побейтесь об стену, Эванс, – сказал Брант.
– Вашей головой, Брант? Куда мы идем?
– Прямо, два раза налево, по лестнице вверх.
«Спокойно-спокойно, это Брант, умница Брант, которому вовсе незачем боготворить пришлого лейтенанта Эванса».
Успокаиваться не получалось. День не заладился с утра. И каждый час приносил все больше раздражения. Вольф… Ладно, Вольф просто козел, каких поискать, и с этим нужно смириться. Сташеку место исключительно в лабораториях, Виер будет нежно-нежно его любить и холить. Но Брант!..
«Никогда раньше не замечала, что он настолько насмешлив!»
Похоже, Брант невзлюбил лейтенанта Эванса с первой встречи.
«Если так будет продолжаться, я на нем сорвусь…» – с неожиданной усталостью подумала Оливия.
Смирение принесло и спокойствие.
– Мы на крышу? – вслух спросила она.
Брант кинул на нее легкий уважительный взгляд:
– Научились ориентироваться в Бриггсе?
– О да! День на изучение планов потратил, – с сарказмом отозвалась она.
Брант хмыкнул и, на удивление, отстал. Замолчал и просто шел рядом.
Шаги гулким эхом отдавались в узких коридорах. Сапоги отбивали привычный ритм, тяжело ударяясь об пол, ровно и обыкновенно. Почти неспешно. В этой неторопливой музыке Оливия снова находила потерянный покой. И Брант больше не казался ей противником.
Когда они дошли до лестницы, Брант обогнал Оливию и пошел впереди. Под конец он перепрыгнул через несколько ступенек и распахнул перед ней дверь.
В лицо ударил зимний холод, и Оливия запоздала вспомнила, что они все это время шли на крышу.
После полумрака лестницы день оказался ослепительным, небо, все в завитушках облаков, сияло. Темный изгиб стены четкой границей отделял Бриггс от всего остального мира. Фигура Майлза, стоящего у самого края, выглядела тонкой, почти прозрачной. Хрупкой, как тающая на солнце льдинка.
Майлз смотрел на небо. Когда дверь открылась, он обернулся и, мирно улыбнувшись, пошел им навстречу.
– Я буду в бухгалтерии, – сказал Брант.
Оливия про него тут же забыла. Она смотрела на Майлза и с удивлением понимала, что он рад.
«Боже, да ведь это свидание, – подумала она. – Не хватает только цветов и поцелуя в щечку».
Майлз почти шокировал ее, когда, приблизившись, склонился за поцелуем. Она дернула головой, отклоняясь в сторону, Майлз скользнул губами по ее волосам и в ухо шепнул:
– Рад вас видеть, лейтенант Эванс.
В голосе его отчетливо звенела смешинка – беззаботная и легкая, отчего хотелось рассмеяться с ним на пару.
– Ухаживаете? – незлобливо спросила Оливия.
– И не только. Говорят, вы сегодня долго спали?
– Во сне хорошо думается.
– Только лишь думается?
Майлз уже откровенно смеялся. Оливия улыбнулась, заглядывая ему в лицо. Он протянул руку и непринужденно, словно всю жизнь это делал, зарыл пальцы в ее косички, наклонился и поцеловал в губы. Оливия только пошевелилась в ответ, а он уже отпустил ее и выпрямился.
– Меня не будет в Бриггсе до завтрашнего вечера, – просто сказал он.
На мгновение Оливия испытала гнев, что о таком событии ее не поставили в известность раньше, не обсудили с ней, не получили у нее разрешения. И тут же вспомнила, что сейчас решения принимает Майлз. За нее.
– Что-то случилось? – спросила она.
– Ничего достойного вашего внимания, Эванс. Внутренние дела Бриггса и Норд-сити. Если полковник Вольф все-таки заинтересуется, то я отчитаюсь, конечно.
– Почти два дня, – сказала Оливия.
Майлз осветился улыбкой:
– Буду надеяться, что вы успеете соскучиться.
Он несмело качнулся в ее сторону, и она не стала уворачиваться, подалась вперед, закидывая руки, вверх, на широкие плечи, цепляясь в теплый затылок, наклоняя к себе и позволяя прикосновение.
Между их губ плыли облачка пара, а они дышали друг в друга, обмениваясь легкими, ищущими поцелуями. Их тела были запакованы в толстые слои одежды, но Оливия отчетливо ощущала большие ладони на талии, невесомо обхватившие ее, застывшие в томительном ожидании, когда же она разрешит большее, когда им позволено будет забраться внутрь, под пуговицы, к тонкому белью, и дальше – к разгоряченной коже. В какой-то момент Оливия почувствовала, что руки Майлза дрожат мелкой, с усилием сдерживаемой дрожью. Весь он оставался безмятежно ласковым и послушным, и только руки колотились от напряжения.
«Мой», – подумала Оливия с удовлетворением.
Она словно ненароком потерлась животом о его пах. Майлз коротко охнул, дернул руками – словно хотел сжать ее в диких объятиях, но резко одумался и почти отпрянул. Глаза его широко распахнулись и смотрели почти загнанно. Самообладание пока побеждало. Но и дразнить его Оливия больше не собиралась. Она успокаивающе погладила его по голове – от макушки к затылку, опустила руки на шею, на плечи, а потом и вовсе отпустила.
– Здесь холодно, – примирительно сказала она.
– Увы, – разочарованно выдавил Майлз.
Он отодвинулся, отвернулся, расправил плечи, выпрямился.
«Неужели я так на него действую? – мимолетно удивилась Оливия. – Он же совершенно от меня не прячется. Позволяет слабость в моем присутствии…»
– Могу я попросить вас, Эванс, принять от меня небольшой подарок, – сказал Майлз в воздух перед собой.
– Я очень люблю подарки, – выразительно ответила Оливия.
Он слегка повернул к ней лицо и улыбнулся.
– Вы уже несколько раз навещали нашу крышу, и я подумал, что вам, наверное, нравится Бриггс. И зима. Снег…
– Да.
– …Ветер. В той стороне – горы, – он взмахнул рукой, – сегодня их почти не разглядеть. Но когда на небе солнце, их верхушки, как глазурь на пирогах, светятся…
– …сладко.
– Да. Как карамель. Вы любите сладкое?
– Люблю. А вы?
– Мармелад. И кофе.
– А мне нравится мороженое. И кофе.
– О! Это обнадеживает. Есть, значит, что-то, что нас объединяет.
– Я думаю, что еще нам обоим нравится Бриггс, – размеренно сказала Оливия.
– Бриггс – мой дом, – ответил Майлз.
Нежность всколыхнулась от этих коротких слов. Кротких. Оливия встала рядом с ним и дружески переплела свою ладонь с его.
– Какой же меня ждет подарок? – спросила она.
Майлз по-мальчишески ухмыльнулся и повел ее к нише между лифтами и лестницей.
– О боже, что это?
Оливия чувствовала, как ее брови ползут вверх, а губы разъезжаются в улыбке. Чтобы не рассмеяться, она фыркнула и зажала рот ладонью.
– Я подумал, – сдерживая хохот за показной серьезностью, ответил Майлз, – что вдруг вы простудитесь во время своего следующего визита на крышу. Поэтому – вот.
Он отпустил ее руку и первым укрылся между трех стен, продолжая экскурсию:
– Вот здесь, на табуретке, видите? всегда будет стоять термос с горячим чаем… Можно с кофе! Это уж как вы пожелаете, Эванс. Обогреватель. Правда, он слабенький, но зато автономный, руки вам погреет. Разработка нашей крепости, кстати.
Оливия прошла следом.
– А это? – подыграла она.
– О! – сказал Майлз и подхватил с пола большой сверток. – Это, конечно же, спальник.
– Спать на крыше?
– Ну что вы, Эванс! Зимой! На крыше! Как вы могли о таком подумать!.. Но сидеть будет не так холодно.
– Здесь два спальника.
– Я надеялся составить вам компанию.
Она покачала головой, не сводя изумленного взгляда с Майлза.
– Вот уж не ожидал.
Майлз уронил спальник на пол и улыбнулся, за показным весельем скрывая неуверенность.
– Тогда что, – спросил он, – вы принимаете мой подарок?
– В Бриггсе так принято, да?
– Что именно?
– Хм, не знаю, как лучше выразиться… Ухаживание? Вы всех так… обустраиваете?
– Нет! – возмутился Майлз.
– Нда, – пробормотала Оливия, – обогреватель меня потряс. Вы его из лаборатории умыкнули?
– Не умыкнул, Эванс. Я комендант Бриггса, не забывайте, здесь все принадлежит мне!

4.
До самого обеда Оливия не могла отделаться от горького привкуса невысказанной ярости. Ей стоило немалых усилий сдержаться в тот момент, когда Майлз – верный, исполнительный майор Майлз – воскликнул эти высокомерные слова.
«Да как он посмел!..»
Она бесконечно прокручивала в памяти вначале свое недоумение, растерянность – «я ослышалась?..» – а потом яркую, испепеляющую ярость.
Тогда она до боли сжала кулаки и все еще ощущала на ладонях каждый отпечатанный ногтями полумесяц. Она не могла выкинуть из головы Майлза, то, как он резко вскинул подбородок, те интонации, которые проскользнули в его голосе и ту смесь эмоций, в которые он окунул ее одной-единственной фразой.
«Ублюдок!»
Он был неподражаемо великолепен. Она в жизни не ожидала от него не только подобного высказывания, но и того, что он о таком просто подумает!
«Комендант Бриггса!»
Она убежала с крыши, едва поблагодарив – держать злость в узде оказалось слишком сложно. Она ухитрилась улыбнуться Майлзу, сослалась на кучу дел и умчалась стучать сапогами по лестницам и коридорам.
В бухгалтерии она какое-то время тупо перекладывала бумажки с места на место, вся кипя от злости. Потом втянулась в работу, вовремя вспомнив, что, если она не сдаст отчет, то неприятности на сегодня могут не закончиться.
И только начав анализировать, она подумала, что Майлз, вот такой – мальчишески заносчивый, уверенный, насмешливый – он ведь был прекрасен.
Всегда в тени, всегда в подчинении – что она видела в нем раньше? Да она его почти не замечала! Это от мамы не укрылось, что между ними что-то возможно. А она, Оливия, разве она воспринимала Майлза иначе, чем одного из многих? Разве она когда-нибудь могла подумать о нем, как о партнере, как о мужчине?
«Вспомни. Я впервые возжелала его, когда он мне отказал».
Когда довел до белого каления. Когда посмел перечить.
Покорный, мягкий, уступчивый Майлз. Она наслаждалась его нежностью, но без его редких, искренних, неподатливых вспышек она разве его замечала?
«Комендант Бриггса, – подумала она вновь, но уже без злости, спокойно и ласково. – Ах ты мой комендант…»
Даже хорошо, что она успела подумать о нем по-другому. Что не только приторная ярость колыхалась в душе, но и нежность, и понимание.
Все еще на волне обретенных чувств она вчитывалась в один из последних документов и понять не могла, что за чушь там написана.
Она хотела подозвать с разъяснениями Бранта, но не стала.
Она читала и осознавала.
«Комендант Бриггса. Дурак, боже, какой же идиот!..»
Рука задрожала, пальцы медленно, судорожно сжимали, мяли, комкали несчастный лист бумаги, который вовсе не был виноват в том, что хранил на себе приказ, подписанный и.о. коменданта Бриггса майором Майлзом.
О формировании нового подразделения.
Подразделения новобранцев-ишвритов.

@темы: TV-2 (Brotherhood), Майлз/Оливия Мира Армстронг, Фанфикшен-автор

---

Игра в догонялки. Глава девятая. Правило номер два

[Paume]

Название: Игра в догонялки
Автор: Paume
Бета: Мэй_Чен
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Оливия/Майлз, семейство Армстронг, новые персонажи.
Жанр: гет, драма
Размер: макси
Дисклеймер: Хирому Аракава
Статус: в процессе написания
Саммари: Генерал Оливия Армстронг решительна и добивается всех поставленных целей. Но как она себя поведет, если в ответ на приглашение поужинать получит отказ только на том основании, что она - женщина?
Комментарий: Задумывался сюжет как стеб на пару-тройку глав. Получилась драма с кучей новых персонажей, умеренной жестокостью, интригой и совсем не смешной любовью.

Предыдущие главы

Глава первая. Побег
Глава вторая. Женсовет
Глава третья. Безумие оранжевого цвета
Глава четвертая. Преображение
Глава пятая. Волчья команда
Глава шестая. Границы одиночества
Глава седьмая. Прикосновение
Глава восьмая. Нетерпение

Глава девятая. Правило номер два

Глава девятая. Правило номер два.

1.
Ровно до сегодняшнего дня Оливия считала, что знает о поцелуях все. Опыт у нее был немаленький. Даже если отношения не заходили дальше объятий, они все равно дарили ей прелюдию прикосновений.
От Майлза Оливия теряла голову. Она терялась во вкусе его губ. Она напрочь забывала, что должно произойти дальше. И почему-то ей совершенно не хотелось никакого дальше, потому что она еще не до конца распробовала, не усвоила, не насладилась, не отпустила, не дожелала этот язык, эту мягкость, эту отзывчивость, волосы под ладонями, тело под коленями, щеку под щекой, чужое дыхание в собственном рту…
Она ненароком наткнулась на холодное железо, обвившее заведенные вниз за голову руки, и вздрогнула, вспомнив. Отодвинулась, едва подавив стон.
Майлз потянулся за ней следом. Припухшие губы дрожали, глаза потемнели от желания, грудь под толстой тканью мундира ходила ходуном, как после долгого бега.
– Ты… сводишь меня с ума…
Оливия всего лишь подумала об этом, а Майлз сказал вслух. Искренность была ему к лицу.
«О боже, что я делаю!» – с ужасом подумала Оливия. Рука сама потянулась к его щеке, погладила, кончики пальцев дотронулась до зигзага бачков. Майлз дернулся, почти вырвался из пут, склонился к ее руке, потерся щекой о всю ее ладонь, напрашиваясь на ласку.
Оливия шумно выдохнула и только тогда осознала, что задерживала дыхание, плененная его откровенной покорностью.
«Хорошо же. Ладно».
Будь, что будет.
Пуговицы плотно сидели в петлях. Майлз откинул голову, чтобы хотя бы таким образом помочь ей их расстегнуть.
– У тебя слишком маленькие руки.
– И что с того, – огрызнулась она.
Пуговицы были слишком крепко пришиты. Пока Оливия добралась до Майлзова пояса, у нее уже тряслись руки. Она остановилась, отдыхая, а может – успокаиваясь, ткнулась ладонями в его плечи.
Майлз, не отрываясь, смотрел ей в лицо, снизу вверх, глаза его потемнели до страшного, смертельно кровавого цвета. Оливия наклонилась к нему, уткнулась лбом в лоб и закрыла глаза. Он шевельнулся, приподнял подбородок, скользнул носом по ее носу и легко поцеловал.
«Зачем?..»
Она опять утонула в поцелуе. Майлз целовался так же, как и жил. Его страсть не выплескивалась фонтанами, не вспыхивала, не рвалась. Она ровно горела – почти безмятежно, сладко, тепло до горечи. Прикосновения длились и длились. Сосредоточиться на них оказалось так просто, позабыть не только об окружении, но и о самой себе… Целуя Майлза, Оливия исчезала, оставались только ее губы, и им было несравненно хорошо.
Не открывая глаз, не прерывая нежных покусываний, одной рукой она погладила его висок. В ответ Майлз застонал ей в рот, прервал поцелуй, повернул голову и ухватил губами за палец.
Оливия вздрогнула, отпрянула, распахнула глаза и невидяще уставилась на Майлза. В его взгляде царило неприкрытое вожделение. У Оливии перехватило дыхание, рука на его лице мелко задрожала, все ощущения стремительно рванули в кончики пальцев. И когда Майлз медленно-медленно наклонил голову и вобрал в рот уже два пальца, она впервые ахнула – Майлз сосал ее пальцы, и между ног разгоралось безудержное пламя. Оливия качнулась на сведенных коленях, застонала, сил отнять руку у нее уже не было.
Майлз улыбнулся ей, глядя снизу вверх. Не торжествующе – тепло.
«Если бы я оставила ему руки… Если бы… Боже… Как бы это было?!..»
«…Неправда. Я же не могу кончить только от… вот этого…»
«…Разве так бывает?...»
Одной рукой она вцепилась ему в волосы, с ужасом смотрела и не могла отвести взгляд, как он тянет в себя ее пальцы, вытягивая всю ее от самого естества, снизу вверх, напрягала колени, сводила бедра и чувствовала, как содрогается низ живота, наполняется слабой пульсацией, нарастающей в такт каждому покусыванию, облизыванию, посасыванию…
«Боже-боже-боже…»
Она напряглась, сжала бедра, от кончиков пальцев к влагалищу прокатилась последняя обжигающая волна, и Оливия на мгновение растаяла в оргазме – неглубоком, трепетном, нечаянном.
Она отняла руки, откинулась на пятки, ее колотила мелкая дрожь. Между ног было мокро. Она остывала и замерзала.
– Что случилось? – хрипло, как со сна, спросил Майлз.
Она помотала головой.
– Нет. Ничего.
«Я всего лишь кончила. Почему ты этого не увидел?»
Она наклонилась, поцеловала его в щеку и тут же отстранилась, хотя он потянулся следом, как привязанный.
– Подожди, – сказала она, чтобы изгнать разочарование из его взгляда.
«Подожди. Я тоже…»
Тело все еще было неподъемным от охватившей недавно слабости. Хорошо, что на Майлзовой рубашке пуговицы расстегивались легко. Маленькие, почти прозрачные. Оливия размыкала их одну за другой, за рутинным занятием успокаивая дыхание.
«Раз ты не догадался, то я и повода не дам тебе об этом думать…»
Под рубашкой была майка.
– Что ж на тебе так много всего надето-то… – пробормотала Оливия себе под нос и запустила под майку сразу обе руки, в коротком объятии обхватывая Майлза за спину.
Он охнул и слабо рассмеялся – смех отдался Оливии прямо в ухо, которым она прижималась к его груди.
– Прости, об этом я не подумал.
Теплый. Упругий. Податливый. Как возможно от тебя отказаться?
Оливия выпрямилась, коротким движением закатала на нем майку под самый подбородок и уставилась на непривычно темную кожу. Казалось, что его грудь вот-вот проглотит белые ладошки Оливии, утащит, засосет – широкая, мужская по сравнению с ее маленькими женскими ручками, пусть и шершавыми, сильными, но все равно крошечными, нежными, почти прозрачными. Блуждать по такой гладкой коже – руками и взглядом – было чудесно. Губами – просто изумительно.
Оливия легкими поцелуями пробежалась по распахнутому перед ней телу, впитывая в себя непривычный запах и легкую дрожь. Не удержалась от соблазна – и лизнула, попробовала на вкус. Майлз ощутимо вздрогнул.
«Соленый…»
«Отзывчивый…»
Позабыв про все на свете, Оливия дала волю языку, раз за разом наслаждаясь пробегающими по телу Майлза судорогами наслаждения. Она спускалась все ниже и ниже, неторопливо целуя грудь, живот, пупок, стараясь засунуть язык под ремень брюк. Майлз отвечал крупной дрожью на каждое ее прикосновение и едва слышно постанывал.
Брюки на Майлзе ей мешали. Оливия, не прерывая поцелуя, принялась расстегивать ремень, потом пуговицы. Пальцам было трудно, они все время возвращались в одно и то же место – погладить через ткань возбужденную плоть и в очередной раз рассказать Оливии, что она желанна.
Прикоснуться к члену Майлза хотелось до умопомрачения. Когда язык все-таки прорвался за преграду ремней и резинок и ненароком коснулся сочащейся головки, Майлз резко дернулся. Он вскинулся под ней, подкинул пахом, Оливия не удержалась, пятки соскользнули с его коленей, ноги разъехались по обе стороны от его бедер, и вот уже она сидит на нем, бесстыдно оседлав, и ни о чем не думает, кроме того, что добралась-таки до него…
Рукой забраться под чужие трусы – что может быть проще?
Ладонью обхватить вызывающе торчащий мужской член – что может быть легче?
Уверенность в собственной притягательности и власти – что может быть приятней?
Майлз нетерпеливо вскидывал бедра, раз за разом приподнимаясь, чтобы скользнуть в ее руке. Совершенно обезумевший, разгоряченный, бесстыдный. Когда Оливия отпустила его, он громко застонал.
– Эванс, чтоб тебя!..
Оливия съехала с его коленей на пол, раздвинула ему ноги, положила локти на бедра, потянулась вперед и вобрала в рот восхитительное, упрямо твердое тепло. Неторопливо, до самого горла, одним простым тянущим глотком.
– А!..
Майлз тяжело, сорванно захрипел.
Оливия закрыла глаза, поплыв в море ощущений.
Он был горячий.
Напряженный.
Оливия расслабила губы и провела по стволу снизу вверх.
Медленно.
Смакуя.
Ей казалось, что сейчас Майлз должен был зарыдать. Он оправдал ее ожидания, всхлипнув над головой. Не выпуская член изо рта, Оливия довольно улыбнулась и снова вобрала его до самого основания.
«Как давно я так не делала…»
Вверх-вниз, сжать губы, расслабить, языком пощекотать уздечку, и снова – вниз-вверх, подразнить, легонько пробежавшись языком по головке, слизнув смегму…
Включить в игру пальцы, оттянуть кожицу вниз и в то же время высасывать непроизвольную дрожь…
– Да… – стонал Майлз. – Здесь… Вот тут… Эванс… Еще… Ну же!..
Оливия возбудилась от одних только его вскриков. Еще никогда она не испытывал такого желания наплевать на последствия и вскочить, с силой нанизаться на этот восхитительный член и отталкиваться от него, чтобы бесконечно падать обратно – в крик, в стон, в наслаждение, в безумие...
Наверное, будь у Майлза больше выдержки, она бы повторно кончила вместе с ним.
Но он не стал ждать. Или просто не сдержался.
– …Сейчас…
Он содрогнулся, и увлекшаяся Оливия почувствовала во рту его вкус, а потом только поняла, что он изливается.
Она точно знала, что должна отстраниться и вытереть губы. Она всегда так делала.
Наверное, она растерялась.
Непроизвольно сглотнула. И, не почувствовав совершенно никакого отвращения, проглотила все до капли.
Майлз расслабленно вытянул ноги по обе стороны от Оливии и прерывисто дышал, приходя в себя.
А Оливия удерживала во рту все еще подрагивающий член, ошарашенно запоминая, что сперма, оказывается, на вкус холодная, как мята.
Она в последний раз поддела языком мягкую кожицу, Майлз дернулся и недовольно зашипел:
– Эванс! Осторожнее!
Оливия откинулась на пятки и посмотрела на него снизу вверх.
У Майлза оказался замутненный взгляд, покрасневшее лицо и блестящий от пота лоб.
– Эванс, ты гребаный извращенец, – внятно сказал Майлз. – Может, ты не возбуждаешься без связывания?
Это Майлз сидел тут перед ней с приспущенными штанами и выставленным на показ членом. Это Оливия была застегнута на все пуговицы. И все равно почувствовала себя голой. Совершенно обнаженной. Вывернутой наизнанку. И грубо истоптанной. Ударенной наотмашь.
Нужно было цинично скривиться и заявить что-нибудь развернутое о послеоргазменном поведении лиц из категории майоров.
Но даже просто выдержать гримасу Оливии не удалось.
Настолько уязвимой она давно себя не ощущала.
Она отвернулась, рванулась к дверям, крутанула ключ, с силой толкнула от себя дверь и, не закрывая, помчалась куда глаза глядят.

2.
Давным-давно, когда Оливия была еще упрямой девчонкой, она стояла перед мамой, гордо выпятив подбородок, и прятала свою чудовищную обиду за непринужденными словами о том, что «нет, мама, мы расторгли помолвку, нет, мама, мы просто не сошлись характерами, нет, мама, мы не намерены поддерживать дружеские отношения…» Позже она признала, что не просто сдерживала слезы и переживала провал. Она хорохорилась и убеждала саму себя, что абсолютно ничего страшного не произошло. Подумаешь – разошлись!
…Поссорились…
…Не уступили…
Любовь – взаимное доверие, сказала ей мама в ответ.
Оливия не любила, когда она неодобрительно поджимала губы и говорила короткими фразами. Потому что тогда мама оказывалась права на все сто.
«А ведь я забыла, как верить», – подумала Оливия.
Ее двадцать лет давно потерялись в памяти. С каждым годом она все больше убеждалась, что была молодая, горячая, нетерпеливая и местами даже глупая. Понимание приходило маленькими открытиями. Вроде сегодняшнего.
«Последний раз я доверила себя тогда, в юности…»
А все, кто был рядом с ней позже, прошли скомканным хороводом один за другим. Никто из них не удостоился ее доверия. Никому она не вкладывала в руки такого оружия. Она постоянно держала оборону, щит, пробить который никто был не в состоянии.
Как получилось, что рядом с Майлзом все стены вдруг испарились? Оливия даже не заметила, что осталась беззащитной.
«Как же он ранил меня!..»
…Она вихрем пронеслась по лестнице наверх, в единственное на земле место, где ее ждало спасение.
Она выскочила в холод. Ветер швырнул ей в лицо осколки снега. Остудил. И нежно-нежно успокоил.
Оливия сделала несколько шагов, приблизилась к краю. Ее колотило от привычной ярости. Она обхватила себя руками за плечи и вдохнула полной грудью.
…Перед ней до самого горизонта стелился снег, бесконечный и равнодушный.
Глядя сверху вниз на белоснежное полотно, Оливия сказала самой себе:
– Игра не стоит свеч, – и не поверила тому, что сказала.
Она не умела признавать себя проигравшей. А еще – уязвимой. И беспомощной.
– Он ничего для меня не значит, – сказала она твердо.
«Я готов», – прозвучал в голове отголосок Майлзовых слов.
– Я всего лишь хотела его.
«Я кончила от одного прикосновения… Как девочка».
– Я ему отсосала, – добавила она отталкивающего цинизма.
«Я выпила его».
– Это был последний раз. У меня достаточно дел помимо соблазнения Майлза.
«Я уже его соблазнила».
– Меня не должно это так задевать! – крикнула она.
«Он дорог мне. Я его люблю-люблю-люблю!»
– Боже мой, как же я попала, – простонала она.
«Сама, – издевательски пропел внутренний голос, – все сама, своими собственными руками».
Она повелась на его откровенность, на его покорность, на его спокойствие и безмятежность. Она погналась за недостижимым обладанием. И сама не заметила, как увязла по самую макушку. Настолько, что Майлз одной фразой заставил ее спасаться бегством. Несколько резких слов – и она ранена в самое сердце.
– Это не я, – сказала Оливия, и голос жалобно утонул в грохоте ветра.
«Это я. Я – которая влюбилась в Майлза».
– Я не смирюсь, – сообщила Оливия в пустоту перед собой.
«Я уже делала так. Достаточно просто забыть о нем. …Если получится, конечно».
– Я хозяйка своих желаний, – как заклинание, произнесла Оливия.
«А память я как-нибудь потерплю».
Она стояла на ветру, не замечая холода, с застывшим лицом. Оставшийся без пуговицы ворот, как сумасшедший, колотил ее по горлу. Косы выделывали над головой дикий танец. А Оливия напряженно искала глазами линию горизонта и составляла для себя новый план поведения в Бриггсе, где Майлз интересовал ее исключительно как информатор. И не более.
«Я больше не подставлюсь».

3.
Шинель была тяжелая и теплая. Она ласково окутала плечи Оливии, заставив вздрогнуть всем телом.
Первым порывом было желание рвануть ее с себя и швырнуть в лицо неслышно подошедшему Майлзу. Но Оливия вовремя взяла контроль над чувствами, походя мысленно похвалила себя и только потом неторопливо развернулась к Майлзу лицом. Насмешник лейтенант Эванс взглянул на своего нечаянного любовника:
– Спасибо за шинель, майор, у вас здесь на удивление холодно.
Майлз выглядел смущенным. В руках он вертел цепь, намотанную на одно из запястий.
– Я думаю, что должен извиниться, – сказал он.
– То есть? – с почти что искренним недоумением спросила Оливия.
– Не думал, что все пройдет так… эмоционально. Эванс, я вас обидел, не так ли? Нет, не отвечайте. Кто вас знает, чем вы мне сейчас ответите. Промолчите, прошу вас… Послушайте. Вы… ты… я никогда раньше… Ты поверишь мне, если я скажу, что с тобой пережил самый невероятный оргазм за всю свою жизнь? Никогда раньше наслаждение не было таким… острым, наверное… Даже определить не могу!..
Он помялся, усмехнулся своим мыслям. Оливия молчала, разыскивая в уме, как же понимать услышанное – как опоздавший комплимент или все-таки недовольство.
– Обычно сразу после я начинаю материться… – сказал Майлз.
– Что?
– Я ругаюсь, Эванс. А сегодня ты вышиб мне все мозги…
– Высосал, – с сарказмом прокомментировала Оливия.
– Именно, – несмело улыбнулся Майлз. – Я очень смутно помню, что тебе сказал. Ты же поэтому здесь стоишь, верно? Нет, молчи, не отвечай…
Оливия проглотила всю свою иронию и послушно промолчала.
– Не убегай от меня больше, пожалуйста, – просительно сказал Майлз. – Без объяснений, по крайней мере.
Он замолчал, продолжая стоять напротив и смотреть на нее. До нее не сразу дошло, что он ждал ответа.
– То есть вы ждете объяснения? – в конце концов спросила разумная часть Оливии.
– Обещания, – поправил ее Майлз.
– Не рановато ли для обещаний? – со вспыхнувшим вдруг раздражением поинтересовалась Оливия.
– Я могу начать первым, – вскинув голову, сказал Майлз.
– Тогда вперед!
«Ну чем же я думаю! – тут же разозлилась на себя Оливия. – Разве можно подначивать Майлза!»
Он не заставил себя ждать с ответом.
– Мне понравилось тебе подчиняться. Я принимаю это правило. Я обещаю придерживаться его во всех ситуациях, которые будут касаться нас двоих.
Его голос прозвучал не столько серьезно, сколько торжественно. Как на присяге.
– Вот как! – с трудом выдавила Оливия.
Он опустил взгляд на свои руки и, словно только заметив цепь, размотал ее и уронил под ноги.
– Обещаю не прикасаться к тебе, пока ты сам мне не позволишь, – с легкой печалью сказал Майлз.
Оливия молчала. Странно, но в ней даже удивление не всколыхнулось. Словно где-то на подсознании она знала, что все ее грандиозные планы, все самоуговоры, все попытки сохранить независимость, отгородиться от нерациональных чувств – разлетятся, как карточный домик, стоит только Майлзу искренне сказать, что он хочет продолжать их отношения.
«Хорошо», – хотела согласиться Оливия, но молчала. Только пристально смотрела в лицо Майлза, не отрываясь и не мигая. Слова поражения не хотели срываться с языка.
Майлз расценил ее молчание по-своему.
– Ты же позволишь мне однажды прикоснуться к тебе? – неуверенно спросил он.
У Оливии бешено заколотилось сердце.
«Что же ты делаешь со мной?» – мысленно закричала она.
Майлз несмело протянул к ней руку.
– Мне можно трогать твои волосы?
Он осторожно коснулся ее макушки. Оливия застыла. Он бережно зарыл пальцы в мелкие косички, провел рукой, как расческой. Осмелев, сделал небольшой шаг и оказался непозволительно близко. Перед глазами Оливии маячили пуговицы расстегнутого мундира, а плечо оказалось практически под ухом, оставалось только голову чуть-чуть склонить, и можно было лечь-прижаться-обнять-поцеловать-застонать-закричать-любить…
Оливия стояла неподвижно.
– Мне можно прикасаться к твоему лицу? – над самой головой прозвучал голос Майлза.
Он двумя руками обвел ее лицо от висков до подбородка, стиснул в ладонях и приподнял, чтобы встретить взгляд.
– Мне можно тебя целовать? – спросил он и наклонился к ее губам.
Они целовались жарко и самозабвенно. Нежность и осторожность были отброшены прочь. Оливия вцепилась в его волосы, заставляя стонать не столько от наслаждения, сколько от внезапной боли. Он же дал волю рукам, дотрагиваясь, дотягиваясь до нее и в открытый рот выдыхая:
– Вот здесь?
– Да! – с рычанием отвечала она. Или яростно: – Нет! Не тронь!
– Шея? – спрашивал Майлз.
– Да! – стонала Оливия и изгибалась под его руками.
Он наклонялся ниже и оставлял засос на подставленной нежной коже.
– Ладони? – спрашивал Майлз.
– Да! – кричала Оливия.
Он тут же поднимал руки вверх, чтобы переплести свои пальцы с ее, судорожно вцепившимися в его волосы.
– Запястья?
– Да!
Он до синяков впивался в ее тонкие запястья.
– Плечи?
Она неразборчиво мычала в его рот, и он осторожно пытался пробраться ей за шиворот, расстегнуть хоть одну пуговицу мундира.
– Грудь? – нетерпеливо спрашивал он.
– Нет! – она прикусывала ему губу и дергала за волосы.
Он вскрикивал и отдергивал руки, перемещал их ниже.
– Живот? – почти без надежды спрашивал он.
– Нет! – плакала она.
Он стремительно опустился перед ней на колени.
– Бедра?
Он приник к ней так горячо, что у нее сил не было вырваться.
– Нет…
– Я не слышу, – пробормотал он и двумя руками обхватил ее под коленками, поднимаясь все выше и выше.
«ДА!»
– Нет. Нет! Майлз, нет!
– А я хочу, – упрямо сказал он.
– Не сейчас, – пообещала она.
И он ее отпустил. Уронил руки. Прислонился лбом к ее животу и шумно вдохнул ее запах.
– Холодно, – сказала Оливия дрожащим голосом, – ты замерзнешь.
Она скользнула рядом на колени и неловкими пальцами принялась засовывать костяшки пуговиц в петли его мундира. Он безропотно вынес эту заботу, только вжимался губами в ее волосы и гладил по спине.
…Поздно вечером, когда Оливия, лежа под теплым одеялом, перебирала в памяти прожитый день, она не могла прогнать с губ глупую улыбку.
«Я была счастлива…»

@темы: TV-2 (Brotherhood), Майлз/Оливия Мира Армстронг, Фанфикшен-автор

---

[Paume]

Название: Игра в догонялки
Автор: Paume
Бета: Мэй_Чен
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Оливия/Майлз, семейство Армстронг, новые персонажи.
Жанр: гет, драма
Размер: макси
Дисклеймер: Хирому Аракава
Статус: в процессе написания
Саммари: Генерал Оливия Армстронг решительна и добивается всех поставленных целей. Но как она себя поведет, если в ответ на приглашение поужинать получит отказ только на том основании, что она - женщина?
Комментарий: Задумывался сюжет как стеб на пару-тройку глав. Получилась драма с кучей новых персонажей, умеренной жестокостью, интригой и совсем не смешной любовью.

Предыдущие главы

Глава первая. Побег
Глава вторая. Женсовет
Глава третья. Безумие оранжевого цвета
Глава четвертая. Преображение
Глава пятая. Волчья команда
Глава шестая. Границы одиночества
Глава седьмая. Прикосновение

Глава восьмая. Нетерпение

Глава восьмая. Нетерпение

1.
Оливию нестерпимо тянуло вверх. Пешком по лестницам, забивая дыхание усталостью, гнать себя ввысь, к небу, пропитанному снежным запахом, к огромному черно-белому пространству, чтобы остановиться уже на крепостной стене, усесться на самом краю, свесить вниз ноги и выдохнуть весь этот бесконечный день, все то счастье, весь восторг, чтобы выкричаться в ледяной яростный ветер и наконец-то поверить.
Она едва-едва удерживала себя на месте, закручивая эмоции в клубок, ненавидя бумажные дела, серые стены бухгалтерии, снующих туда-сюда суетливых подчиненных. Она заставляла себя не думать о Майлзе, не вспоминать, не сейчас, потом, вечером, ночью…
Перед тем, как уйти, он повернулся к ней лицом, прижался лопатками к двери и, не отрывая от нее расширенных, недоверчивых глаз, сказал:
– Я готов попробовать.
Ее замутило, внезапно закружилась голова. Не поддаваясь, Оливия дерзко тряхнула косичками:
– Попробовать что? Поцелуи по углам?
Он облизнул враз пересохшие губы:
– На ваш выбор, лейтенант Эванс.
Она позволила себе торжествующую улыбку:
– Завтра, майор Майлз.
Он громко сглотнул, кадык на шее дернулся. Низ живота Оливии свело от желания – подбежать, потеряв голову, вцепиться, наклонить к себе – и вырвать, сцеловать с тонких губ безумно пьянящий запах.
Она неподвижно стояла, тяжело опираясь о край стола, и смотрела на Майлза, не скрываясь и не прячась. Исподлобья, как перед атакой, безо всякой нежности, напряженная, яростная, злая. Неприкрытое чувство собственности искажало ее лицо притягательной в своей некрасивости гримасой. Все, что было в ней настоящего – она выставила перед Майлзом, словно обнажила клинок и с размаху ткнула острием ему в лицо.
«На, смотри! Это я!»
Она отпустила на волю все свои желания, всю жажду обладания, все одиночество, швырнула ему под ноги ярким прыгучим бисером – чувства полыхнули в ее глазах, отражаясь, как в зеркале – в его!
«Я хочу тебя!»
Майлз отшатнулся бы от нее, если бы не упирался в дверь, но только откинул назад голову и стукнулся затылком. Он задыхался в лавине ее чувств, но не прекращал их поток – не уходил, мучительно дожидаясь, пока она смилуется над ним, вспомнит о нем и прекратит давить. Он пережидал, безропотно поддаваясь ее взгляду, паника в его глазах оседала, плавилась под льющимся напором и сменялась смирением.
Оливия вдруг очень четко поняла, что подавляет его, а он принимает это и меняется. Прямо здесь, сейчас перестраивается под нее, под ее чувства и желания.
Испуг ярко вспыхнул в ее глазах, Майлз вздрогнул, уловив перемену, облегченно расслабился. И не успела Оливия даже сделать попытку извинения, как он слабо улыбнулся, проговорил:
– Завтра.
И закрыл дверь с той стороны.
…Она не пошла обедать. Вместо этого рванула наверх, надменно игнорируя попадавшихся на пути бриггсовцев. Она вела себя, как дома, и никто не посмел ее остановить, когда она шагнула на лестницу и загрохотала сапогами по ступеням. Она вывалилась из дверей, со стоном подставляя под холодный воздух разгоряченное лицо. Руки покраснели еще на последних пролетах лестницы, мороз пробрался под мундир, ветер вцепился в штанины, стремясь их сорвать, заплетенные в веревочки волосы вздыбились, обжигая хлесткими ударами.
На ней не было теплых вещей, холод согнал ее с любимого места на краю. Она не желала идти вниз, чувства кипели в груди, и она жадно вдыхала колкий ледяной воздух. Она спряталась в нишу между лифтами и лестницей, присела на корточки, привалившись спиной к стене и сложив руки на коленях. Ветер снаружи визжал в отчаянии, что не может до нее добраться. А Оливия неподвижно замерла, невидимая и недоступная, чтобы через несколько минут соревноваться в спокойствии с вечным северным снегом.
Она смотрела в зиму, и почему-то видела лето. Воспоминание – как ощущение – пришло само собой и принесло с собой понимание.
«Как глина», – подумала она.
Она закрыла глаза и вспомнила, как девочкой на одном из морских курортов строила замки из песка. И была она к тому времени уже не маленькая… Ах да! Она играла с Кэтрин. Добросовестно сгребала песок, укладывала его, выстраивая что-то похожее на дом. Кэтрин была в восторге. А Оливия с каждой рассыпавшейся башенкой и рухнувшим подземельем ярилась, как драконица. Пока не зашвырнула в море ярко-красное ведерко, не наорала на заревевшую сестру и не проигнорировала удивленные глаза Алекса. Она бы и от мамы убежала.
– Это всего лишь песок, – сказала мама, крепко удерживая дочку за упорно выдергиваемую ладонь.
– Я хочу купаться! – крикнула Оливия, стремясь убежать.
– А вот есть глина… – протянула мама самым секретным из всех секретных голосов.
Оливия остановилась, распахнув глаза во всю ширь. Слово ей было незнакомо.
– Глина?
Она больше не упиралась и не вырывалась, и мама потянула ее за руку, как трехлетку:
– Идем.
Глина не рушилась. Может, память о том дне и потускнела, и Оливия уже слабо помнила, где именно жил гончар, к которому она пришла вместе с мамой, и какой у него был дом, и как он сам выглядел. Зато она отчетливо помнила гончарный круг, бликующий на свету, вазу, которая выросла из неопрятного куска, как цветок – живой, искристый, порывистый. И саму глину в пальцах – тяжелую, совсем не похожую на песок. Оливия помнила, как мяла в руках маленький кусочек – и он отзывался на каждую прихоть ее ладошек. Шарик, кружочек, змейка, лодочка. Он прогибался, изгибался, плющился и скомкивался по ее желанию. И в то же время оставался целым – цельным, как и вначале.
Как Майлз.
Оливию испугало то, как он поддался ей. Как потянулся и раскрылся, ничего взамен не потребовав. Вкус его губ до сих пор дрожью проникал под кожу. Оливия мягко провела языком по своим губам, вспоминая. Майлз оказался податливым до отчаяния. Воспоминание о том, как он чуть ли не плавился под ее взглядом, кружило голову и нагоняло шокирующие мысли.
«Интересно, он выполнит любое мое желание?»
Наверное, ветер все-таки нашел, как забраться в ее убежище, потому что Оливию пробрало холодом до самых костей. Она вскочила, выбежала под открытое небо, и дальше – к лестнице, спускаясь вниз и сдерживая свои фантазии стремительными движениями.
Она всегда была осторожна в своих желаниях. Если знаешь, что нельзя – даже не думай об этом. Жаль, что чувства разумом не утихомирить.
После яростной юношеской влюбленности в ее жизни не раз появлялись мужчины. Реагировала она на них уже не настолько ярко. И почти ничего не ждала. Наученная водопадом озлобленных слез, криком, ненавистью, она стала равнодушной к мужским требованиям. Если они не совпадали с ее желаниями, отношения рушились в один момент. Будучи молодой, жизнелюбивой и радостной, она попробовала прогнуться под требования своего любовника. Она честно выдержала почти год, после которого навалилась дикая депрессия. Разочарование вышибло из нее всю любовь и доверие, оставив черную озлобленность. Все последующие отношения строились цинично и даже грубо. Никому она не позволяла заглянуть в себя, но никто особо и не хотел. Она выставила на всеобщее обозрение себя – Снежную королеву, и успешно отпугивала всех, кто мог подумать о ней, как об обычной женщине.
Она привыкла сама обращать внимание на противоположный пол. Она привыкла сама выбирать себе партнера – на вечер или на месяц. И она не привыкла к отказам.
Майлз первый ей отказал. И оказалось, что это болезненно. Сегодня же он от нее ничего не потребовал, наоборот, позволил вторгнуться в свою жизнь – пусть пока только до завтра, но он не стал обдумывать, не стал раздуваться от гордости, просто взял и впустил.

2.
На ужине Оливия поняла, что просчиталась. Пока неугомонный Сташек что-то вещал ей в ухо, она смотрела в тарелку, тупо ковыряясь вилкой, и не решалась поднять голову. Внезапное решение поддразнить Майлза и заставить его нетерпеливо ждать завтрашнего дня отрикошетило по ней самой.
«Почти пятнадцать часов до встречи, – тоскливо поняла она, – пятнадцать часов нервного ожидания. Что я буду делать, если он передумает?»
Она оттолкнула от себя тарелку и схватила кружку с чаем. От резкого движения кипяток выплеснулся ей на руку, и Оливия зашипела, перехватывая кружку другой рукой и усиленно тряся пострадавшей.
– Ой, Эванс, – воскликнул Сташек, – держите салфетку!
Она приняла у него салфетку.
– Дайте я ваш чай подержу!
– Отстаньте, – буркнула Оливия и поставила кружку на стол.
– Как вы – в порядке?
«Ну как можно сочувствовать настолько непереносимо?!»
– Да.
Оливия смяла салфетку в руках, примеряясь, куда бы ее швырнуть. Сташек попытался выхватить ее со словами:
– Эванс, позвольте я…
Оливия вскипела:
– Сташек! Да отстаньте же от меня!
Он отпрянул, с удивлением разглядывая ее. Несколько человек от соседнего стола обернулись на вскрик, и Оливия пристыженно прикрыла рукой вдруг вспыхнувшее лицо.
– Хм, – вполне вменяемо вдруг сказал Сташек, – вы, случайно, не переживаете, что запороли мою вчерашнюю работу?
Ощущение близкого разоблачения всколыхнуло кровь, и Оливия, моментально отбрасывая эмоции, медленно подняла голову, чтобы посмотреть на Сташека. Она даже брови приподняла в удивлении:
– Я что сделал?
– Подправили планы крепости.
Он говорил настолько убежденно, что Оливия с внезапным восторгом даже не стала оправдываться.
Сташек не спрашивал. Похоже, он вычислил ее еще в середине дня, а может, и раньше, когда расстилал планы перед Вольфом, или когда ползал у дверей на коленях. Глядя на его отрешенное лицо, Оливия готова была поверить даже в последнее. Сташек не задавался вопросами, что произошло, он уже это знал, а интересовался только – почему. Он не выказывал ни обиды, ни злости, ни раздражения. Одно лишь любопытство.
– Что? – протянула Оливия изумленно.
– Нда, – сказал Сташек, – жаль. А было бы здорово понять, откуда вы узнали о лаборатории рядом с жилыми корпусами.
– Вы несете какой-то бред, – понижая голос, сказала Оливия.
Сташек ни на мгновение не встревожился и не смутился.
– Почему? – с легкой обидой спросил он.
– Если я правильно вас понял, – сказала Оливия, чувствуя, как дрожь предвкушения пробирает до костей, – кто-то саботировал вашу работу?
Сташек мигнул, прозревая.
– Кроме вас к моей работе не было доступа ни у кого. Саботаж? Какое-то… слишком громкое слово, вам так не кажется?
– Разве ни у кого? А чай вам кто приносил? А уносил?
Сташек крепко задумался, потом покачал головой:
– Ну что вы выдумываете, Эванс. Кроме вас – никто! Не хотите признаваться, так и скажите.
Он обиженно поджал губы и даже на мгновение отвернулся.
– Я просто хотел, чтобы вы не переживали по таким пустякам, – пробормотал он в сторону, – а вы – саботаж, саботаж!..
– Я никакого отношения не имею к той напраслине, что вы на меня сейчас возводите, – отчетливо произнесла Оливия, усиленно давя в себе неуместный хохот, – но, лейтенант Сташек, честное слово, настроение вы поднимать умеете, как никто другой.
Он стремительно обернулся, и она, словно нечаянно, ему улыбнулась.
Вполне удовлетворенный, Сташек перестал дуться, как ребенок, и снова занялся ужином.
Незначительная пикировка взбудоражила Оливию, привнесла в ее чувства бесшабашности и дерзости. Она смело нашла взглядом Майлза, дождалась, когда он посмотрит на нее. А потом непринужденно поднесла ко рту чайную ложечку и медленно, высунув язык, ее облизала. Майлз подавился воздухом, как выброшенная на берег рыбина, краснея и совершенно не скрывая своего смущения. Сидящий рядом Брант что-то ему сказал, Майлз резко ответил, и по тому, как Брант наклонил голову и в притворном отчаянии закрыл лицо руками, Оливия предположила, что Майлз его послал.
Она поднялась из-за стола, Майлз вскочил одновременно с ней. Они почти столкнулись в дверях, Оливия юркнула вперед, Майлз шагнул следом, ухватил ее за локоть, толкнул к стене. Она запрокинула голову, без страха вглядываясь в его шальные глаза. Из столовой вышли несколько человек, покосились на них, но прошли мимо. Майлз на чужое внимание даже бровью не повел.
– Эванс… – выдавил он из себя.
Оливия хмыкнула:
– Эк вас проняло, майор. Я и не ожидал.
Он с силой впечатал кулак в стену, почти задев одну из косиц – Оливия не вздрогнула, только холодно улыбнулась.
– Что с вами, майор? Голову теряете? – Она привстала на цыпочки, оттолкнулась от стены и прямо ему в рот зашипела: – Не верю! Я ведь совершенно не в вашем вкусе…
– Именно, – перебил ее Майлз, наклоняясь и практически касаясь ее губ своими. – Черт бы вас побрал, Эванс! Вы правы на все сто! Вы абсолютно не в моем вкусе – мелкий, язвительный заморыш! У меня никогда не было такого, как вы…
Она вывернулась, отодвинулась по стене в сторону.
– Вот как! – протянула едко. – Так вы от избытка любопытства клюнули…
– Прямо сейчас, – непререкаемым тоном заявил Майлз.
– …на незнакомца, – словно не слыша, пропела Оливия.
Он попытался снова схватить ее за локоть, но она нырнула ему под руку и оказалась у него за спиной. Он развернулся, она отпрыгнула от него и с угрозой произнесла:
– Мы договорились. Завтра.
– Сейчас, – ответил он. – Я не буду ждать.
– Еще как будете, – уверенно заявила Оливия. – Не надо думать, что знаете меня лучше всех, майор, не гребите меня под общую гребенку со всеми своими партнерами. Обещаю – таких, как я, вы не встречали. Я хочу, чтобы вы всю ночь провертелись, изнывая от неизвестности. Пофантазируйте-ка, майор – это развивает воображение.
Краем глаза она заметила, что из столовой вышел Брант и остановился у дверей, напряженно наблюдая за ними. Майлз тут же стушевался, выпрямился, заложил руки за спину.
Оливия зло передернула плечами.
– Спокойной ночи!
Она быстрым шагом рванула прочь, успев услышать, как Брант насмешливо бросил:
– Не заплутайте, Эванс.
Оливия засыпала с улыбкой на губах – Майлз посмел огрызнуться. А она победила его в крошечной битве характеров.
Все будет хорошо.
Завтра.

3.
Утро началось с нагоняя.
Вольф, безобразно надменный, сделал ей публичный выговор за то, что она не успела прошерстить все документы, а остановилась на последних двух месяцах.
Оливия мужественно пропустила мимо ушей все оскорбления в свой адрес. Она чуть не танцевала в нетерпении побыстрее оказаться подальше от Вольфа. И поближе к Майлзу.
– Да, сэр! – с рвением соглашалась она со всеми указаниями Вольфа, и в конце концов он метнул на нее такой испепеляющий взгляд, что она наконец-то поняла, что перегибает палку.
Она примчалась в бухгалтерию и только там осознала, что Вольф приказал вернуться к документам прошлого года и еще раз проверить несколько дат.
Работа не сумела ее захватить. Она нервничала, не хотела сосредотачиваться, хотела думать только о предстоящей встрече.
В обед вместо Майлза появился Брант. Он принес ей папку с секретарскими журналами, впихнул в руки и сказал:
– Через два часа. У входа в столовую.
У нее хватило самообладания на сарказм:
– Сводничеством занимаетесь, лейтенант?
Он отозвался с показным равнодушием:
– В Бриггсе так легко замерзнуть насмерть, Эванс. Не боитесь заблудиться в нежилых корпусах?
– И не надейтесь, – сказала она, – крысы найдут дорогу даже с тонущего корабля.
Он хмыкнул и ушел.
Оливия еще какое-то время держала в руках бумаги, пока не пришла к выводу, что сегодня поработать ей не судьба и лучше расслабиться и напрячь бухгалтерию принести ей внеочередной кофе.
Как ни странно, при виде неподвижно ожидающего ее Майлза мандраж испарился. Ровной походкой Оливия приблизилась к нему и официально отрапортовала:
– Лейтенант Эванс прибыл по вашему приказанию, сэр!
Майлз кинул на нее невозмутимый взгляд, кивком пригласил следовать за собой и повел в сторону производственных помещений.
Идти за человеком, который обычно сам находился у нее за спиной, было странно. И весело. Нестерпимо хотелось наступить ему на пятки.
– В это время здесь никого не бывает, – сказал Майлз, распахивая перед ней дверь.
Оливия шагнула внутрь, быстро ориентируясь.
– Это что, какая-то дежурная подсобка?
Он запер за ними дверь, у Оливии свело живот от одной мысли, что они наедине и что Майлз-то сильнее.
– Почти, – небрежно отозвался Майлз, опуская ключ от двери в карман. – Главное – здесь есть отопление, душевая и диван.
Он попытался дотронуться до Оливии, но она, словно не заметив, шагнула вперед, разглядывая комнату. Майлз не стал за ней гнаться, видимо, решил, что никуда лейтенант Эванс от него не денется. А Оливия неторопливо обошла комнату по периметру, на ходу комментируя все, что видела:
– Швабры, ведра – вроде понятно, а стол зачем – письма писать?
– Чай пить.
– …сидя на диване.
Она распахнула створки шкафа и разочарованно протянула:
– Я думал, здесь спецодежда будет.
– Не обязательно.
– …но это…
Она вытянула ворох замков-ключей-цепей и громыхнула им об пол.
– Вы уверены, что это не пыточная?
– Оставьте в покое шкаф…
– … точно! Мне же стоит обратить внимание на диван! Кстати, майор, что вас сегодня так задержало? Я думал, что вы с самого утра мне проходу не дадите. Учитывая ваше вчерашнее нетерпение…
– Дела, – откликнулся Майлз.
– Дела – это очень хорошо. Без дел жизнь совершенно скучная… И что за дела?
– Вас не касаются, Эванс.
– Что, правда? – фальшиво удивилась Оливия.
Она вернулась к шкафу и принялась из общей кучи выдирать отдельно замки, отдельно цепи, а каждому ключу искать свою скважину.
– А мне кажется, что у вас сейчас дела исключительно одного характера, и меня они очень даже касаются…
– Лучше бы вам казалось, что вы испытываете мое терпение!
Оливия выдернула самую длинную цепь в то же мгновение, когда Майлз шагнул к ней, чтобы схватить за шкирку. Цепь вжикнула в воздухе. Майлз едва успел отшатнуться, впрочем, в быстроте его реакции можно было и не сомневаться.
Оливия прекратила крутить запястьем, и цепь веревкой провисла до самого пола, звякнув в резко наступившей тишине.
– Осторожно, Майлз, – холодно прошелестела Оливия.
Они еще с полминуты стояли друг против друга. В глазах Майлза пылал красный огонь – Оливия, как завороженная, не могла отвести от него взгляда.
В конце концов Майлз сдался. Он уселся на диван – старый кожаный обшарпанный диван, Оливия уразуметь не могла, откуда такое допотопное чудовище взялось в ее крепости – и ответил на все ее вопросы разом:
– Сегодня я сопровождал Вольфа и всю его компанию на испытательный полигон. Наш главный инженер, капитан Виер, демонстрировал дальность танковых пушек. Вам полезна эта информация, Эванс?
– Конечно, – не стала отпираться Оливия. – Сташек был с вами?
– Да.
– Что Вольф у него спрашивал?
– Вы смеетесь? Вольф его игнорировал!
– Правда? Вот глупец – Сташека нужно холить и лелеять. Майлз, сделайте доброе дело, а? Завербуйте Сташека, а то он все, что вслух не произнес, завтра в отчетах напишет.
Майлз подавился смешком:
– Эванс, вы всерьез?
– Всерьез-всерьез. Вольф без Сташека в жизни не разберется в Бриггсе. Мне показалось, что ваш Виер это уже отлично понял.
– Я приму ваши слова к сведению. Этого довольно?
– Вполне. Мои соображения за сегодня вас интересуют?
– Говорите уже…
– В прошлом году, в середине лета при полигонных испытаниях были повреждены три пушки, по документам их списали на запчасти в лабораторию.
– И что? Обычное дело. Бриггс специализируется на порче всяческого непригодного оборудования.
– Я не знаю, о чем думает Вольф, но лично мне в голову пришло, что летом прошлого года произошло восстание в Лиоре. Вот только не знаю, были ли там замечены пушки… Может, пробьете по своим высоким каналам?
Майлз сразу ничего не ответил. Оливия не спеша, аккуратно переступая громоздкими сапогами с пятки на носок, зашла с тыльной стороны дивана и остановилась, разглядывая светлую макушку.
– Эванс, – недоверчиво сказал Майлз, – у вас очень богатое воображение… знаете ли…
Он беспомощно запнулся и развел руками.
Оливия потянулась вперед и дотронулась до фейерверка волос.
– Но ведь Вольф что-то хочет найти, правда? – тихо поинтересовалась она.
Майлз застыл.
Оливия медленно обхватила ладонью торчащий короткий хвостик и потянула на себя и вниз. Майлз безропотно откинул голову.
– У тебя волосы, как проволока, – прошептала Оливия.
Он попытался улыбнуться. Получилось слишком нервно, кончики губ задрожали, складываясь в умоляющую линию.
Оливия выпустила его волосы, положила руку ему на плечо, притягивая к себе. Из другой руки со слабым звоном выскользнула цепь, змеей сворачиваясь у ног.
Майлз шевельнул губами. Без единого звука, словно воздух в легких вдруг кончился. Оливия сама не заметила, как наклонилась. Майлз потянулся к ней, поднял вверх руки, легонько обнял за шею. И было непонятно, кто кого поцеловал. Невесомо, нежно, бережно. Губы порхали над губами, слегка прихватывая, прикусывая, посасывая. Языки изредка сталкивались, гладили друг друга. Сладкие, горячие, осторожные.
Оливия пила мягкость тонких губ. Обжигающее дыхание Майлза влажно пахло сладким чаем, и, вдыхая его, Оливия постепенно теряла голову.
Мысли в голове играли в чехарду. Ощущения переселялись в низ живота, в груди подскакивало сердце каждый раз, когда язык касался краешка чужих зубов – зубы должны кусаться, почему же эти-то такие нежные!
Когда предательски подкосились руки, и Оливия чуть было не рухнула сверху на Майлза, ей с трудом удалось вернуть себя в рамки разумности. Она устояла на ногах, оторвалась от мучительно мягких губ, немного отстранилась. Майлз все так же придерживал ее за шею и, запрокинув голову, вглядывался в ее лицо широко распахнутыми глазами. Оливия не стала выбираться из легкого объятия, тяжесть его рук на шее была приятна.
– Отдай мне ключ, пожалуйста, – попросила Оливия.
Майлз нервно облизнул губы, в его глазах промелькнуло беспокойство и тут же исчезло, сменившись желанной покорностью, от которой Оливию моментально вогнало в дрожь, в стремление снова приникнуть к горячему рту и никогда – никогда больше! – от него не отрываться.
Майлз отпустил ее шею, трясущейся рукой потянулся к поясу, достал ключ и отдал Оливии.
– Молодчина, – прошептала Оливия, снова наклоняясь и целомудренно целуя его в щеку.
Кожа оказалась мягкой и такой же притягательной, как и губы, как Майлз – податливая, искушающая, нежная.
Оливия выпрямилась. В одной руке она зажимала ключ, на вторую наматывала с пола цепь.
– Пойдем со мной.
– Почему? – хрипло спросил Майлз.
– Мне здесь не нравится.
– А мне – нравится.
– Не упрямься, – уговаривая, как ребенка, сказала Оливия, – помнишь, вчера, ты сам сказал, что выбираю я? А это место выбрал ты. И меня не спросил.
Он вдруг согнулся на диване, сгорбившись, закрыв лицо руками, и глухо спросил:
– Что, по-твоему, ты делаешь?
Оливия обошла диван и остановилась напротив Майлза.
– Я устанавливаю правила.
Он горько хмыкнул в ладони:
– Секс по правилам?
– По моим правилам. Или ты забыл, что я особенный? Таких, как я, у тебя никогда не было.
Майлз поднял голову и пристально посмотрел ей в глаза:
– Нет, я помню, но иногда ты меня пугаешь. Я… мне тяжело тебе возразить.
Оливия серьезно кивнула:
– Я знаю. Я вижу. И… вообще-то, мне это не нравится. Я постараюсь осторожно, хорошо? И ты всегда можешь отказаться. Но правила – обязательны. Мы договоримся?
Он молчал, только смотрел ей в лицо, запрокинув голову – над наглухо застегнутым мундиром шея казалась совершенно беззащитной.
– Прошу тебя, – выдавила Оливия.
Майлз тяжело вздохнул и откинулся на спинку дивана:
– Итак, правила.
– Номер один. Правила устанавливаю я. А ты им подчиняешься – и тогда мы продолжаем, или нет – но тогда мы сразу все прекращаем, расходимся безо всяких обид. Как тебе – приемлемо?
– К моему мнению ты намерен прислушиваться?
– Обязательно.
– А прямо сейчас?
– Конечно. Достаточно попросить.
– Я хочу остаться здесь.
Она не ответила, и Майлз, запинаясь, сказал:
– Прости, что принял решение, не предупредив тебя. Я прошу тебя – давай мы никуда не будем уходить.
– Ну да, здесь тепло, диван и душ. А еще дверь запирается на замок, и коридоры, по которым в это время никто не ходит. Думаешь, раз ты больше, то сильнее?
– Я ничего подобного не имел в виду!...
– Так я тебе и поверил! Зачем ты забрал ключ, когда запер дверь?!
– Конечно же, чтобы ты не удрал! Ты прекрасно это понимаешь. Теперь ключ у тебя. Ну же – ты уходишь? Или мы уходим? Или все-таки остаемся?
Оливия небрежно кинула ключ ему на колени:
– Верни на место. Можешь дверь не отпирать.
Майлз с готовностью подчинился. Поднялся – два шага вперед, скрежет замка, два шага назад, – и после секундной заминки, снова опустился на диван. Посмотрел на Оливию снизу вверх и, нервничая, спросил:
– Что дальше?
– Правило номер два.
Оливия снова обогнула диван, оказавшись у Майлза за спиной. Он проводил ее глазами, положил голову на спинку, чтобы видеть ее.
– Вытяни руки, – понизив голос до шепота, попросила она.
Майлз, не отводя взгляда, поднял руки. Оливия медленно и осторожно начала наматывать на скрытые манжетами запястья концы цепи.
– Что ты делаешь? – с тщательно скрываемым беспокойством спросил Майлз.
– Хочу, чтобы ты запомнил второе правило, – она прямо встретила его взгляд. – Ты всегда волен сказать «нет», и я тут же остановлюсь. Мне сделать это? Мне остановиться?
– Нет, продолжай пока.
– Хорошо.
Она обвила цепью его руки, достаточно слабо, при желании, из нее легко можно было выпутаться. Свободный конец цепи Оливия потянула вниз и замотала на ножку дивана. Майлз все так же сидел, запрокинув голову и внимательно наблюдая за ней. Он разрешил ей почти до боли завернуть назад руки и время от времени сжимал и разжимал ладони.
Оливия наклонилась.
– Правило номер два, – сказала она. – Ни при каких обстоятельствах я не разрешаю тебе ко мне прикасаться. Никогда, ни единым пальцем. Понятно?
Он закрыл глаза, как будто спрятался, и Оливию от пяток до затылка пробил панический страх, что она все-таки переборщила со своими желаниями. Она судорожно рванула на себе ворот, железная пуговица отскочила, забренчала по железному полу. Майлз вздрогнул и открыв глаза, посмотрел прямо на нее.
– Иди ко мне, – сказал он.
Не властно и не покорно. Взвешенно, разумно и спокойно.
– Мне все понятно, Эванс. Я готов. Иди ко мне.
В очередной раз обходя чертовый диван, Оливия думала, что этот мужчина ей нужен. Она забралась к нему на колени с ногами, села на пятки, а круглыми коленками уперлась ему в низ живота.
…Она никогда в жизни не думала, что может так испугаться. Потерять его.
Как легко она может его потерять.

@темы: TV-2 (Brotherhood), Майлз/Оливия Мира Армстронг, Фанфикшен-автор

---

Игра в догонялки. Глава седьмая. Прикосновение

[Paume]

Название: Игра в догонялки
Автор: Paume
Бета: Мэй_Чен
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Оливия/Майлз, семейство Армстронг, новые персонажи.
Жанр: гет, драма
Размер: макси
Дисклеймер: Хирому Аракава
Статус: в процессе написания
Саммари: Генерал Оливия Армстронг решительна и добивается всех поставленных целей. Но как она себя поведет, если в ответ на приглашение поужинать получит отказ только на том основании, что она - женщина?
Комментарий: Задумывался сюжет как стеб на пару-тройку глав. Получилась драма с кучей новых персонажей, умеренной жестокостью, интригой и совсем не смешной любовью.

Предыдущие главы

Глава первая. Побег
Глава вторая. Женсовет
Глава третья. Безумие оранжевого цвета
Глава четвертая. Преображение
Глава пятая. Волчья команда
Глава шестая. Границы одиночества

Глава седьмая. Прикосновение

Глава седьмая. Прикосновение.

1.
Брант подчеркнуто вежливо попрощался и внимательно проследил, чтобы Оливия действительно зашла в отведенные им со Сташеком комнаты. Она заперла за собой дверь, уткнулась в нее лбом и только спустя полминуты услышала в коридоре удаляющиеся шаги. Как лейтенант Эванс она была в бешенстве от поведения Бранта – намеренно показательного. Как генерал Армстронг – чувствовала глубокое удовлетворение от безупречных манер своего секретаря.
Она повернулась спиной к двери и наконец-то обратила внимание на свое временное обиталище.
В комнате царил полумрак. Похоже, Сташек был приверженцем яркого света настольных ламп. А также расслабленного сидения под столом.
Оливия подошла ближе.
Он не обращал на нее никакого внимания. Сидел, отстраненно разглядывая полотна бумаги, разложенные у себя на коленях. Справа на полу расположилась коробка, полная простых карандашей и круглых ластиков. Один из карандашей Сташек сжимал в зубах, похлопывая им себя по носу. В руке крутил ластик. По левую сторону от Сташека высился стул с настольной лампой и кружкой горячего чая на нем. Не глядя, Сташек тянулся к кружке, дотрагивался до ее бока, рассеянно поглаживал и опускал руку.
– Горячо? – поинтересовалась Оливия.
– А?
Он поднял голову, раскрыл рот, карандаш выпал и скатился по бумагам на пол.
Сташек смотрел на нее, словно впервые увидел. Она изобразила лицом вопрос и дождалась слегка неуверенного:
– Лейтенант Эванс?
На мгновение Оливия поверила, что Сташек действительно с трудом вспомнил, кто она такая.
– Эванс! – наконец-то воскликнул он. – Черт, здесь так темно, я просто вас не разглядел.
– Ничего, – ответила Оливия, – по-моему, вам это нисколько не мешает. Что вы делаете?
Он доверчиво улыбнулся.
– Полковник Вольф попросил меня отметить лабораторные помещения. Вот – планы крепости. Все ярусы. Здорово, правда?
Оливия едва удержалась от гримасы. Вольф, скотина, ищешь, к чему придраться? Чтобы не пугать Сташека своим негодованием, Оливия отвернулась. Глядя в сторону, спросила:
– Разве вы знаете, где находятся служебные помещения лаборатории?
– Нет, – легко признался Сташек. – Я немного поспрашивал, но мне мало что ответили. Так что я просто размышляю, где бы они могли быть. Ну, или где бы я их разместил. Полковник сказал, что такой вариант его тоже устроит. А завтра он собирается их обойти. Вот я и сижу тут…
Он поднял голову и снова улыбнулся. Глядя на круглое лицо с наивной улыбкой, Оливия в нерастраченном гневе сжимала челюсти так, что зубы сводило. Она никогда не брезговала пользоваться добросовестностью подчиненных, но всегда чувствовала ту черту, за которой недосказанность руководства превращается в обыкновенную подлость. Сташеком было слишком легко манипулировать, он явно родился избыточно доверчивым, поэтому и казался ненормальным. Но играть на его наивности Оливия никогда бы не стала. В отличие от Вольфа.
– Я уже скоро закончу, – сказал Сташек. – Хотите, возьмите чай. Он на столе в термосе.
Она подошла к столу, молча открутила крышку термоса и налила себе кипятка в стоящую рядом кружку. Ногой пододвинула к себе второй стул и села так, чтобы видеть, что рисует Сташек.
Он положил на пол ластик, оставил без внимания выпавший и укатившийся под стол карандаш, заменив его новым из коробки, и поставил на плане верхнего яруса крестик точно там, где команда Оливии корпела все последние недели над улучшением дальности прицела крепостных пушек.
Вот умная зараза!
– Откуда у вас чай? – спросила Оливия.
– А, – Сташек по-кошачьи довольно улыбнулся, – это меня лаборатория обхаживает.
Он снова кинул карандаш, тот укатился, как и предыдущий, под стол, и Оливия подумала, сколько же их там уже собралось. А Сташек наконец-то ухватил чашку и шумно отхлебнул. Оливия громко прыснула. Сташек снова улыбнулся:
– Ага, мне тоже смешно. Как будто от того, принесут ли мне на ночь чай или нет, я думать буду по-другому.
Иногда Оливии казалось, что Сташек вовсе не безнадежен. Конечно, он не понимал, что с ним вытворяет Вольф, но в то же время оказался достаточно сообразительным, чтобы распознать в презенте подкуп.
Как бы то ни было, она хотела видеть его в Бриггсе.
Она первой пошла спать. Умылась, переоделась в душевой и скользнула под одеяло. Сон пришел очень быстро, наполненный низким бубнением Сташека. Ей приснились чертежи Бриггса с яркими крестами, перечеркивавшими не отдельные помещения, а целые корпуса. Глупый Сташек с набитым карандашами ртом. Вольф со звериным оскалом на породистом лице. И Майлз – с безнадежно закрытыми глазами, такой, каким был когда-то давно, много лет назад, когда она впервые увидела его.
…Утром, едва только Сташек скрылся за дверью душа и зашумел водой, Оливия, путаясь в одеяле, выбралась из постели. Не теряя времени на поиски обуви, босиком она прошлепала к столу, наклонилась и нашла на полу один из карандашей и ластик.
Планы в беспорядке были раскинуты по всему столу. Оливия по одному разворачивала их перед собой, внимательно изучала, а потом стирала крестики там, где считала нужным, и ставила в других местах, если видела необходимость. Как бы ни готовился Бриггс к приезду комиссии, но ждал ее не раньше чем через неделю. Оливия вовсе не была уверена, что персонал лаборатории успел узаконить последнюю контрабанду оружия из Драхмы. Поэтому не отказала себе в лишней страховке. Сташек умница – он наверняка увидит изменения, но позже, после того, как предъявит планы Вольфу сегодня после завтрака. И может быть, лейтенанту Эвансу повезет, и Сташек в своей непрактичности просто не догадается, что саботаж устроил его сосед по комнате.
Сташек выключил воду непозволительно быстро, наверное, совсем замерз. Оливия зашвырнула карандаш и ластик обратно под стол, расстелила бумаги, имитируя тот же беспорядок, что и раньше, и, не таясь, пошла к душу.
Они столкнулись со Сташеком в дверях.
– Вы проснулись? – спросил Сташек.
– Как вода? – спросила Оливия.
– Холодная еще, – ответил Сташек.
– С вами разве поспишь, – буркнула Оливия и зашла в душ.
Она крутанула краны, отошла в сторону и прислонилась спиной к стене. Ноги окоченели на ледяном полу, вода не хотела согреваться и острыми брызгами плевалась в воздух, неоформившиеся мысли вертелись вокруг Вольфа и целей его проверки, а Оливия даже не пыталась понять, по какой из этих причин ей было так беспросветно холодно.

2.
Что-то происходило в Бриггсе. Неприятное, ускользающее от понимания.
Недобрые взгляды в спину, когда она вместе со Сташеком спешила на утреннее собрание к Вольфу, казались вполне ожидаемыми. Бриггсовцы молчаливо уступали им дорогу, рядовой состав прилежно отдавал честь, но Оливия не могла отделаться от чувства неправильности, словно Бриггс действительно в чем-то провинился перед Централом, а она – комендант крепости – это пропустила. Сташек беззаботно, чуть ли не в припрыжку, спешил вперед, она отставала от него ровно на полшага и прикладывала неимоверные усилия, чтобы только не глазеть по сторонам, только не смотреть, даже украдкой, на отворачивающиеся лица, не ловить двусмысленные взгляды, а главное – не поддаться панике и не обернуться.
Подмышкой она судорожно стискивала папку с куцым отчетом о вчерашней работе, сапогами ровно отмеряла шаги – размеренно, как дышала. И удерживала на лице спокойное выражение. У нее по привычке получалось. Даже Сташек, у самой двери вдруг рассыпавший все свои рулоны с планами прямо ей под ноги, не вызвал ни малейшего раздражения. Оливия, не задумываясь, перескочила через захламленный порог и вошла в кабинет, пока Сташек ползал на коленках и, чертыхаясь, быстро собирал бумаги.
Вольф не постеснялся стребовать для себя кабинет рядышком с приемной генерала Армстронг. Достаточно просторный, с отдельной жилой комнатой, скрытой за дверью у окна, с рядами шкафов по обе стенки, с двумя столами – собственным, развернутым ко входу, чтобы видеть всех входящих, – и для подчиненного состава – вытянутого по центру кабинета. Не смотря на то, что стульев явно хватало, все, кроме полковника, стояли. Оливия скользнула равнодушным взглядом в сторону, отмечая, что Ранков не явился, что рядовые выглядят слишком довольными – как коты, объевшиеся сметаны, что Рэнделл явно плохо спал и, судя по сжатым кулакам, нервничает, а Вольф, не скрываясь, за всеми наблюдает. И за ней, Оливией, в том числе.
Она одним четким движением вскинула руку, оттарабанила приветствие. Вольф кивнул и обратил все внимание на Сташека. Оливия расположилась рядом с Рэнделлом и уставилась на шкафы напротив.
Вольф расслабленно сидел в кресле за столом, откинувшись на спинку и заложив за голову руки. Оливия поймала себя на мысли, что, будь он менее воспитан, закинул бы на стол ноги. Что, впрочем, было бы на порядок правильнее. Правдивее и честнее. Оливия очень рано научилась различать порядочных людей и тех, которые стремились ими казаться. С каждой минутой наблюдения за Вольфом он не нравился ей все больше и больше. Его поведение было лживым, напитанным ядом лицемерия и задрапированным правилами воспитания. Поступкам человека, который каждый раз делает выбор между навязанной извне моралью и собственной беспринципностью, страшно доверять. Зависеть от него – страшно вдвойне.
Когда Сташек наконец-то закрыл за собой дверь, Вольф наклонился к столу, сложил руки домиком и светски поинтересовался:
– Лейтенант Сташек, вы справились с заданием?
Рэнделл поежился от его тона. Оливия кинула на рядового короткий взгляд.
А Сташек, как ни в чем не бывало, лучезарно улыбнулся, протопал к столу и вывернул перед Вольфом всю свою ношу.
– Да, полковник.
Он почти лег грудью на широкий стол, разворачивая рулоны с планами и тут же взахлеб начиная рассказывать, где и зачем понаставил крестики, почему именно крестики и именно карандашом. Вольф едва заметно кривил губы, редкими кивками поощряя Сташека продолжать рассказ. Хотя, по мнению Оливии, Сташека можно было и не поощрять: увлекшись, он не обращал внимания на то, какое впечатление производит.
В конце концов Вольф не выдержал:
– Отодвиньтесь от стола, лейтенант. Вы заслоняете мне свет.
Сташек с готовностью отскочил на пару шагов и замолчал, дружелюбно ожидая реакции начальства. Вольф неторопливо перебирал планы, разглядывая их и не решаясь задавать Сташеку какие-либо вопросы. А спустя минуту молчания и вовсе переключился на Оливию.
– Как ваши успехи, лейтенант Эванс?
В отличие от лейтенанта Сташека, который предпочитал говорить живым разговорным языком, Оливия в совершенстве владела официальным. Не дрогнув ни одним мускулом на лице, она доставила себе удовольствие, растянув несколько моментов о вчерашней работе в пятиминутную речь с кучей сложных оборотов и казенных слов. Вольф в упор смотрел на нее, и его выражение не предвещало ничего хорошего лейтенанту Эвансу, посмевшему пробежаться по тоненькой грани между показной исполнительностью и скрытой издевкой. Оливии было все равно. В Бриггсе она чувствовала себя дома.
Заканчивая говорить, она приблизилась и положила на стол невесомую папку с пометками о вчерашней работе.
– Здесь только основные моменты. Подробный отчет я готовлю. Сегодня у меня по плану проверка входящей и исходящей документации, а также распоряжений и их исполнение за прошлый год. К текущему я перейду завтра.
Вольф изящно взмахнул длинными пальцами, безмолвно приказывая ей замолчать.
– Хорошо, – он положил на папку ладонь, погладил шероховатую поверхность, потом, не открывая, подхватил и отодвинул на край стола. – Сегодня, Эванс, вы начнете с документации за этот год, а точнее, за последние полгода.
На волне недавней дерзости она посмела перечить:
– Но мне уже подобрали подшивки с документами, это прорва работы, полковник!..
– Ничего, начнете заново, – с неприятной ухмылкой прервал он ее.
Оливия подавилась следующей фразой, захлопнула рот и вытянулась в струнку, щелкнув каблуками:
– Да, сэр!
– Отлично, – процедил Вольф. – Распишите мне подробно все распоряжения из Централа и этапы их выполнения, а также охватите всю документацию, которая писалась только здесь. Простое перечисление – я сам все проанализирую. Вам ясно, Эванс?
– Да, сэр.
– Тогда свободны. И не забудьте сделать отчеты для майора Ранкова.
– Да, сэр!
Оливия отдала честь и поспешила выбраться из кабинета. Закрывая дверь, она краем уха слышала, как Вольф с плохо скрываемой брезгливостью произносит:
– Так что вы здесь отметили, лейтенант Сташек?

3.
Оливия приблизительно представляла, какие документы хочет найти Вольф. На рубеже смены власти можно придраться к одним только датам распоряжений. Достаточно просто наткнуться на неисполненный приказ сверху, не вдаваясь в то, что он был подписан фюрером Кингом, а получен в Бриггсе уже после его падения. Кроме того, на этот же период пришелся не вполне законный приезд Кимбли, плюс необъяснимое ни с какой точки зрения появление гомункула и последовавшие за ним разрушения, плюс загадочная смерть генерала Рейвена, плюс сам переворот, не принесший репрессий только потому, что победителей не судят.
Чтобы не возникало никаких вопросов, Оливия откорректировала абсолютно всю документацию за то неприятное время, не дожидаясь, когда появится проверка, еще месяц назад. Это был самый разумный ход с ее стороны как руководителя. Причем, ход весьма предсказуемый. Никогда Оливия не недооценивала своих противников, а значит, Вольф ищет какие-то другие зацепки. Знать бы еще – какие.
В одном полковник сыграл ей на руку: он заставил Бриггс присмотреться к ней внимательней. В принципе, именно этого Оливия и добивалась. Пристального внимания. Как к личности лейтенанта Эванса, так и к его роли в команде комиссии.
Она возликовала, когда Брант оправдал ее ожидания и навис над ней горой – высоченный, чопорный и безупречно прямой. Сказочно грозный!
Оливия непринужденно закинула ногу на ногу, обхватила колено руками и с самым невинным видом подняла голову, чтобы посмотреть Бранту в лицо.
– Мы договаривались, что сегодня вы продолжаете проверку прошлого года, – ничем не выказывая своего недовольства, сказал Брант.
Он не показывал эмоции, Оливия просто знала, что он в ярости, но, как и всегда, превосходно держал себя в руках. Самый корректный человек Бриггса.
Она мило ему улыбнулась:
– Именно, лейтенант Брант. Я и вы, мы с вами договорились.
Он позволил себе дернуть плечом, все-таки выражая свой гнев. Она прекрасно понимала Бранта. Кому приятно переделывать одну и ту же работу по прихоти пришлого начальства?
Оливия молча ждала, пока Брант найдет подсказку в ее словах.
– Может, вы все-таки займетесь уже подготовленными документами, а мы тем временем подберем вам новые?
– Увы, – сказала Оливия. – Сегодня мне приказано проверить только текущий год. Последние пять-шесть месяцев.
Она намеренно не выделила интонацией слово «приказано». Ей нравилось наблюдать, как Брант резко прозревает, прокручивает в голове только что произнесенные слова, находит в них скрытый смысл, и, сразу не справляясь с выражением лица, вопросительно приподнимает брови, словно поверить не может, что услышал правильно. А потом округляет глаза и немного – рот, словно беззвучно произносит: «О!» Еще до того, как он захлопнул свое удивление на замок служебной отчужденности, Оливия миролюбиво попросила:
– Будьте так добры, лейтенант Брант, принесите мне книгу регистрации входящих документов. Вы же секретарь генерала Армстронг? Книга находится в вашем ведении?
Он в один момент вернул самообладание, моргнул, вытянулся еще больше, выпрямился почти по стойке смирно.
– Да. Конечно. Одну минуту.
Брант все-таки одарил ее напоследок странным взглядом, и Оливия в ответ едва-едва скривила губы, подтверждая – да, лейтенант, ты не ошибся, Эванс не простой исполнитель, Эванс хитрит, тебе интересно, что там, за его высокомерной ухмылкой?
Брант вышел из кабинета, оставив Оливию одну командовать бухгалтерией.
Спустя полчаса она уже забыла о нем. Полнейшая сосредоточенность превратила ее мысли в тонкий прямой луч, направленный исключительно на анализ ситуации. Последнюю половину года Оливия помнила на порядок лучше прошедшего, пусть событий там и было намного больше, зато недавно. Бумаги не задерживались в руках надолго, понимание, о чем речь, приходило практически сразу, Оливия помечала себе цепочку событий и продолжала искать недостающие сведения.
И не видела на Бриггс никакого компромата.
Документы были в полном порядке.
Что именно искал в них Вольф? Что он хотел найти, что, черт возьми, его так интересовало!

4.
Майлз появился, когда Оливия уже с трудом могла думать о чем-либо, кроме кипы бумажек у себя на коленях. Наверное, часа через два после ухода Бранта.
Он бесшумно вошел в кабинет, отрывистым жестом выставляя всю бухгалтерскую братию за дверь. Где-то там, в коридоре, промелькнуло озабоченное лицо Бранта, Оливия перехватила его взгляд прежде, чем дверь скрыла его от ее глаз.
Майлз подошел к ней совсем близко, притянул за спинку свободный стул, развернул его задом наперед и уселся лицом к лицу с Оливией, сложил руки на спинке и опустил сверху подбородок. Он снова был без очков – наверное, уже принципиально не прятался.
Оливия откинулась назад, чтобы хотя бы так сохранить дистанцию.
Ей нельзя было настолько сильно погружаться в работу. Все еще прокручивая в голове последнюю логическую цепочку, она никак не могла сосредоточиться на появлении Майлза. Мысли готовы были смешаться и окончательно сбить с толку, поэтому Оливия отложила папку на стол и взяла записную книжку, чтобы конспективно изобразить ускользающие размышления. Она распахнула блокнот на заложенной странице, левой рукой неловко крутанула ручку, и та вырвалась из пальцев и покатилась на пол, под стул Майлзу.
Оливия замерла. Майлз, не вставая, лениво наклонился, дотянулся до ручки и поднял ее с пола. В его ладони она почти терялась, причем не одна только она – Оливия тоже растерялась. Мысли все-таки сбежали из головы, все умозаключения, построенные при чтении двух десятков бумажек, ускользнули безвозвратно.
Оливия забрала ручку, впихнула ее назад в блокнот и кинула на стол.
Сожалеть о потерянном времени она не стала, сложила руки на коленях и ответила Майлзу открытым взглядом.
На самом деле она Майлза ждала. Вольф со своими особыми указаниями не мог не вызвать вопросов. Она сама, откровенно подкинувшая Бранту информацию к размышлению, рассчитывала хотя бы на осторожный интерес. Майлз не стал обманывать ее ожиданий, пришел сам, и она стремительно просчитывала, что именно может ему рассказать, не вызывая к себе подозрений.
Кивнув на стопки папок на столе, Майлз спросил:
– Вы уже с ними расправились?
– С этими еще нет, – быстро ответила Оливия. – А вот тот шкаф мы с вашей бухгалтерией перебрали уже практически полностью.
Он кивнул.
– И много нарушений?
– Да нет. Вы считаете, что у вас что-то может быть не в порядке?
Он улыбнулся:
– Наоборот, я считаю, что нас и проверять-то незачем.
Оливия вежливо промолчала.
– Полковник Вольф рассчитывает все-таки что-то найти?
Она и не подозревала за Майлзом способность задавать откровенные вопросы. И столько терпения в ожидании ответа.
– Мне сложно судить о том, на что рассчитывает полковник Вольф, – наконец-то сказала она.
– Я прекрасно вас понимаю, лейтенант, – без паузы отозвался Майлз. – И все же столь проницательный человек, как вы, наверняка может составить мнение о том, о чем судить сложно…
– Столь проницательный человек, как я, не ведется на неприкрытую лесть, майор Майлз.
– А на что он ведется? Чего вы хотите, Эванс?
«Боже, какой же из тебя хреновый дипломат, Майлз, – с легким огорчением подумала Оливия, – Брант на порядок лучше».
– С чего вы взяли, что в состоянии мне это предложить? – спросила Оливия.
Впервые с начала беседы в глазах Майлза скользнула неуверенность. Тем не менее он продолжил:
– Действительно, пока я не знаю, о чем речь, вряд ли я вам это предложу. Не рискнете ли вначале произнести свое желание вслух?
– Чтобы вы знали?
– Да, чтобы я знал.
– А вы не знаете?
Он выпрямился на стуле, оперся руками в колени, не отрывая от нее вдруг снова ставшего робким взгляда.
– Нет. Я не знаю.
Можно было бы прямо спросить, какого черта он тогда сюда самолично приперся. По какой причине на своем мини-совете с Брантом они решили, что майор Майлз выпытает у лейтенанта Эванса на порядок больше информации, чем кто бы то ни было другой. Можно было посочувствовать Майлзу, который решился воспользоваться необъяснимой симпатией со стороны Эванса, причем явно впервые – то-то разнервничался. А можно было взять и перевернуть все вверх ногами.
– Вы лжете, – сказала Оливия. – Только я не продаюсь, майор Майлз.
Он выдохнул с заметным облегчением и даже слегка улыбнулся:
– Я тоже.
Оливия на миг прикрыла глаза, загоняя подальше смешинки и наполняя себя изумлением, чтобы ответить:
– Вы что?... Вы что же – решили?... О!
Прозвучало достаточно убедительно, потому что Майлз покраснел, тут же опустил голову и ткнулся лбом в спинку своего стула.
– Лейтенант Эванс, – глухо сказал он, – мне ужасно стыдно, что я заподозрил вас в недостойных желаниях. – Он поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза. – Простите меня, пожалуйста.
Слова прозвучали легко и просто. Абсолютно непринужденно. И искренне.
Оливия на миг потеряла дар речи, захлебнувшись от восхищения.
«Наверное, вот так вот и тонут в любви, – смиренно подумала она. – Я всегда считала, что знаю Майлза, и что, конечно же, он мне нравится. Наивная простота. Я только-только стала его узнавать, и каждую секунду, проведенную с ним, влюбляюсь и влюбляюсь. До восторга...»
– Ладно, чего уж там, – неуклюже выдавила Оливия, – проехали.
Майлз снова уронил подбородок в уложенные на спинке стула ладони. Уже безо всякого напряжения и уж точно без задних мыслей. Оливия усмехнулась ему в лицо.
– Давайте меняться? – предложила она.
– Возвращаемся к предыдущему вопросу? – Майлз вопросительно приподнял брови и, потешаясь, вкрадчиво спросил: – Чего вы хотите, Эванс?
– Того же, что и вы, Майлз. Информации.
– Вам рассказать, на чем можно подловить Бриггс?
– Нет. Расскажите лучше, на чем вас ловит Вольф в мое отсутствие. В лаборатории, например.
– О! Значит, сообща ваша команда ничего не обсуждает.
– Решили поразмышлять вслух, майор?
– А вы думаете исключительно про себя?
Его внезапная резкость уколола похлеще шила. Оливия моментально вскипела и, наклонившись вперед, прошипела:
– Мои мысли дорого стоят, чтобы раскидывать их направо и налево.
Он вздрогнул, от расслабленности не осталось и следа, и Оливия тут же пожалела, что вспылила. Извиняясь, она как можно миролюбивей произнесла:
– Полковник Вольф не любит ишваритов.
– Вы не открыли мне ничего нового, – сухо отозвался Майлз.
– Вы принимаете его неприязнь только на свой счет, майор. Такая субъективность грозит непоправимыми ошибками. Каким образом вы оказались в Бриггсе? Когда? Вы уверены, что ваше начальство не нарушило никаких правил в связи с вашим переводом?
– Уверен, – честно ответил Майлз. – На самом деле я аместриец. А внешность унаследовал от деда.
– Вот как, – съехидничала Оливия, – почему же вы сразу об этом Вольфу не сказали?
Он сжал губы, смолчав, и метнул на нее убийственный взгляд.
– Ваша непредусмотрительность, майор Майлз, – констатировала Оливия и продолжала: – Вольф раскапывает события совсем недавнего времени. Он интересуется распоряжениями из Централа и откликами на них самой крепости. Он проверяет лаборатории и, насколько я понимаю, ищет неучтенку. Конкретнее я бы сказал, если бы вы дали мне информацию о том, какие вопросы задает Сташек, где он бывает и когда выполняет прямые распоряжения Вольфа. О том, чем занят Вольф, я вообще не в курсе. И Ранкова нельзя сбрасывать со счетов, даже если он только и делает, что напивается в своей комнате до потери пульса.
– А вам не кажется, что от меня вы требуете намного больше информации, чем можете предложить взамен?
– Я еще ничего не предложил, майор. Я ограничен стенами вашей бухгалтерии и бумажками, которые усердно перебираю, и мне этого мало для понимания обстановки. Я не требую от вас доверия, мне не нужны секреты вашей крепости. Всего лишь – Вольф. Вы мне – то, что он оставляет на поверхности. Я вам – то, что он пытается скрыть. Что вас смущает?
– Вы хотите продавать нам не факты, а свои домыслы.
Оливия расплылась в сияющей улыбке.
– Мне нравится, что вы до этого додумались! – воскликнула она.
Майлз закатил глаза:
– Эванс, по-вашему это весело?
– Нет! – она хихикнула. – Это здорово. Люблю здравомыслящих людей. Давайте так – я пересказываю вам не только свои выводы, но и факты. Ответы на интересующие вас вопросы, и делайте с ними, что хотите. Думайте и сопоставляйте сами. Надеюсь, к моему мнению вы тоже будете прислушиваться. По рукам?
Майлз недоверчиво приподнял брови:
– По рукам.
Оливия вскочила с места, выбрасывая руку прямо под нос Майлзу. Он отпрянул, уставившись на протянутую ладонь.
– Ну же, майор, это не клятва и не договор, скрепленный подписью. Всего лишь устное соглашение.
Он решился:
– Хорошо, по рукам.
Он хотел легонько хлопнуть ладонью о ее ладонь, но она предугадала его движение. И в тот момент, когда почувствовала его тепло, крепко сжала руку. Он слабо дернулся, но не вырвался, замер, изумленно глядя в ее лицо снизу вверх.
– Ой, – хриплым шепотом сказала Оливия, – ты горячий.
– Эванс, – сдавленно сказал Майлз.
Она вцепилась в его пальцы двумя руками. Мрачная решимость загорчила в горле, не позволяя объясниться.
Майлз глубоко вздохнул и низким голосом произнес:
– Эванс, не надо, пожалуйста. Вы совершенно не в моем вкусе.
Почему он не оттолкнул ее, почему не забрал руку, зачем соблазняет ее едва слышной дрожью в голосе?
Оливия медленно наклонилась над его лицом, глаза в глаза – винный красный окончательно опьянил, губы в губы – она почти коснулась их, когда прошептала:
– Ты не можешь ничего знать о моем вкусе. Разве ты меня попробовал?
И она его поцеловала.
«Как в омут с головой».
Мягко, осторожно она провела сомкнутыми губами по линии его губ. Майлз замер на своем месте, не шевелясь. Она разомкнула хватку, отпуская его, чтобы одной рукой опереться на спинку стула, а второй нежно приподнять за подбородок и поцеловать снова. Отдельно верхнюю губу, отдельно нижнюю, медленно впитывая все трещинки, изучая, закрыв глаза, едва порхая чуть приоткрытым ртом.
– Нежный, – выдохнула она, чуть не плача, – боже мой, какой же ты нежный.
И Майлз дрогнул, он вскинул руки, зарывая их в ее косички, притягивая голову к себе, и приоткрыл рот, поддаваясь ей.
«Горячий…»
Она скользнула языком по внутренней стороне его губ, провела по зубам, ошпарилась о чужой язык, влажный, оробевший. Она дернула головой, освобождаясь от его рук, собственническим жестом потянула плененный подбородок вверх и смяла влекущие губы жаждущим поцелуем, жестко раскрывая, возбуждая легкими укусами и наслаждаясь ответом. Майлз тянулся следом, Оливия чувствовала, что его начинает потряхивать. Он пытался ухватиться за нее, вцепиться в волосы, обнять за шею, за талию, она прерывала его, скидывая с себя его руки. И целовала, целовала, словно умирая от жажды. В конце концов Майлз смирился. Он уронил руки на колени, утонув в поцелуе, позволив ей вести, поддавшись пылу и побежденный ее настойчивостью. Оборвать прикосновение он тоже позволил Эвансу.
Оливия резко оттолкнула его от себя. Он мотнул головой, в шоке распахивая глаза, она отшатнулась, сбивая стул за спиной. Оба загнанно дышали.
– Черт! – зло выпалила Оливия.
– Да уж, – отозвался Майлз.
Оливия громко сглотнула и, едва сдерживая крик, спросила:
– Ну, как я вам на вкус?
Майлз обессилено запрокинул голову назад и засмеялся. Ее перекосило, кулаки сжались, она ринулась вперед... когда он выдохнул:
– Удивительно! Это было удивительно!

@темы: TV-2 (Brotherhood), Майлз/Оливия Мира Армстронг, Фанфикшен-автор

---

Игра в догонялки. Глава шестая. Границы одиночества

[Paume]

Название: Игра в догонялки
Автор: Paume
Бета: Мэй_Чен
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Оливия/Майлз, семейство Армстронг, новые персонажи.
Жанр: гет, драма
Размер: макси
Дисклеймер: Хирому Аракава
Статус: в процессе написания
Саммари: Генерал Оливия Армстронг решительна и добивается всех поставленных целей. Но как она себя поведет, если в ответ на приглашение поужинать получит отказ только на том основании, что она - женщина?
Комментарий: Задумывался сюжет как стеб на пару-тройку глав. Получилась драма с кучей новых персонажей, умеренной жестокостью, интригой и совсем не смешной любовью.

Предыдущие главы

Глава первая. Побег
Глава вторая. Женсовет
Глава третья. Безумие оранжевого цвета
Глава четвертая. Преображение
Глава пятая. Волчья команда

Глава шестая. Границы одиночества

Глава шестая. Границы одиночества.

1.
Оливия распахнула глаза, выскакивая из сна в глубокую ночь. Тишина мягким одеялом окутывала комнату. Бриггс неторопливо вздыхал генераторами с нижних ярусов, вплетая свою размеренную колыбельную в неслышное дыхание сотен спящих людей, наполняя темноту уютом и спокойствием. Далеко-далеко, за не одной дверью от нее, очень редко прорывались единичные звуки, добавляя в общий гул глухие всполохи.
Оливия знала эту тишину.
Так спал ее дом.
Каждую ночь на протяжении нескольких лет Оливия дышала в унисон с Бриггсом и его обитателями. Каждую ночь она уплывала в крепкие объятия сна. Каждую ночь – и много лет подряд. Одна – в собственной комнате.
Она знала, что ее разбудило. Чужое присутствие.
Легонько щелкнул выключатель за плотно прикрытой дверью в душевую, кромешная темнота сдала позиции, разбежавшись по прямоугольнику щелей, пропустивших слабый свет.
Оливия повернула голову, различая стоящую в нескольких шагах от нее пустую кровать. Небрежно откинутое одеяло горой высилось на ней, безмолвно вопя, что только что рядом с Оливией спал человек. Вот только руку протяни – и можно было до него дотронуться.
Вчера, когда их по двое заселяли в комнаты, Оливия даже не задумалась об этом. Порадовалась мимоходом, что ей в соседи достался Сташек, а не кто-нибудь более хитрый и глазастый, быстро забежала в душ, переоделась в безразмерную теплую пижаму, чтобы поскорее спрятаться под одеялом, и провалилась в сон.
Мысли пришли сейчас. Нежным поцелуем они добрались до самого сердца, едва коснулись его, чтобы тут же пушинками разлететься по бережно хранимым воспоминаниям. О том времени, когда проснуться рядом с кем-то было для нее нормально.
В крохотной комнатушке общежития в академии вторую кровать занимала светленькая девушка из провинции, веснушчатая, с волосами цвета пшеницы. Она спала в одной и той же позе, на боку, лицом к краю, подложив локоть под ухо, неслышно вздыхая во сне. Оливия всегда просыпалась первой и несколько минут бездумно смотрела на нее. Потом протягивала руку и дотрагивалась пальцем до кончика ее носа. Девушка мгновенно распахивала глаза и тут же улыбалась, Оливия улыбалась ей в ответ. Не то, чтобы они дружили, но тем не менее делить утро на двоих было приятно. И вечер. И тихие перешептывания после отбоя. И девчоночьи хихикалки с закрытыми глазами.
Все закончилось вместе с учебой. Оливия не успела попереживать по поводу расставания – яркий мир и новые возможности кружили голову. Она оставила себе только память о теплой кровати по соседству с собственной.
Спустя несколько лет туда же добавились еще воспоминания. Не о страсти, не о ревности и даже не о первой влюбленности.
Подушка, на которой тогда покоилась ее голова, была теплой. Чужая рука, обнимающая ее, пахла табаком. Под одеялом было горячо и сладко.
Она отчетливо помнила об этом, словно только вчера кусочек ее жизни превратился в воспоминания. Не о том, что она посчитала предательством. Не о равнодушии и не о собственном ответном бешенстве. Нет. Она старательно забыла, чего хотела от дорогого человека. Ей нужны были изматывающая любовь и страстная самоотдача. Она вымарала из памяти эти чувства – они разрушили их отношения. Тогда она не желала ровной влюбленности, и поэтому сама отказалась от человеческого тепла рядом.
Позже она привыкла просыпаться одна в своей постели. Она привыкла начинать утро в комнате, где была единоличной хозяйкой. Она больше не стремилась нарушать свой распорядок. Она была им полностью довольна. Ей оказались не нужны любовные отношения, которые переворачивают мир вверх тормашками – с этим она замечательно справлялась сама. Сейчас, положа руку на сердце, она бы не променяла существующий покой на внезапное пробуждение вместе с человеком рядом. Это было бы неудобно. И раздражающе. Кто-то – кто делит с ней ее утро.
За закрытой дверью зашумела вода, на секунду взвыл кран, до Оливии донеслось приглушенное ругательство. Желание запустить в дверь чем-нибудь тяжелым – вроде кованого сапога – оказалось почти непреодолимым. Она стиснула руки на груди и глубоко вздохнула, сдерживаясь.
В то же время… Хотя бы раз. Один разок – проснуться на твердом и теплом плече, уткнувшись в чужую шею, обняв руками и ногами широкое обнаженное тело. Утонуть в покое, который может подарить только мужчина.
Чтобы он не врывался в ее жизнь, а просто оказался рядом. Чтобы не стремился устанавливать свои правила, а жил по тем, которые определила для себя и окружающих сама Оливия. Чтобы был незаметен и незаменим. Большой. Упрямый. Спокойный. Размеренный, как ровная дорога…
Майлз, тенью следующий за ней на протяжении нескольких лет.
Тот, кого она хотела.
Тот, к кому стремилась.
И кого не могла найти в своем одиночестве.
Она подняла над собой руки и локтями загородила лицо. Все мысли возвращали ее к Майлзу.
Шум воды прекратился, и тишина навалилась так резко, что Оливия вздрогнула. Она опустила руки, еще не зная, притворяться ли, что продолжает спать, или нет.
Перед тем, как выйти, Сташек деликатно выключил в душевой свет, тихо прокрался к кровати. Оливия вначале с недоумением наблюдала, как лихорадочно он одевался. Потом до нее дошло – да он же замерз! Боже, какой мальчишка!
Учитывая, как тихо было в коридорах, утро началось только намеком. В это время в крепости теплую воду в кране приходилось ждать не один десяток минут. Сташек оказался слишком нетерпелив и принял душ, какой есть, а теперь даже в темноте было видно, что его колотит от холода. На удивление, Оливии показалось это смешным. Нет, не то, что упрямец вымерз, а сам факт его такого детского упрямства. И то, что он подхватился ни свет, ни заря, и то, как неуклюже пытался ее не разбудить. Оливия даже не ожидала от себя, что с юмором сумеет прочувствовать такой момент.
Сташек, наконец, оделся и на цыпочках направился к окну, где тут же налетел на скрытый в темноте угол стола. Судя по дробному стуку рассыпавшихся мелочей, он сбил с него подставку для ручек. Вид перепуганного мальчишки, нырнувшего под стол, заставил Оливию фыркнуть. Она присела на кровати и приглушенно сказала:
– Сташек, что вы мучаетесь, включите свет.
Он затих, а потом промолвил:
– Я думал, что вы спите.
– Да нет, – легкомысленно отозвалась Оливия, – уже проснулся.
– Я топал, как слон, да? – смущаясь, спросил он.
– В любом случае я бы проснулся – я очень чутко сплю. Может, завтра вы встанете попозже?
– Увы, – без капли вины отозвался Сташек, – боюсь, меня сгрызет нетерпячка. Наверное, я должен был вас предупредить, что с самого раннего детства я жаворонок.
«Можно было догадаться! – с иронией подумала Оливия. – Ребенок абсолютно во всем!»
Вслух же она сказала:
– Ах, жаворонок! Боитесь, что можете пропустить важное событие?
Он наконец-то нащупал настольную лампу и щелкнул выключателем. Повернулся к Оливии, и она ясно увидела его добродушное лицо, освещенное желтоватым светом.
– Эванс! – воскликнул он шепотом. – Как вы не понимаете! Мы же с вами в Бриггсе!
У Оливии в удивлении поползли вверх брови.
– Да, в Бриггсе, – осторожно ответила она. – И что?
Он в несколько шагов оказался возле ее кровати.
– Эванс! Но ведь Бриггс – это самая таинственная крепость Аместрис. Подумайте хотя бы только о том, что практически все оружейные новинки за последние пять лет берут свое начало здесь!
– Ну да, – согласилась она, – здесь великолепная база для научных исследований, для испытаний, в конце концов…
– Много бы дали эти испытания, если бы не люди, которые здесь служат! – в голосе Сташека Оливия впервые расслышала насмешку. – Здесь работают лучшие умы нашей страны. Лучшие инженеры!
У нее вдруг перехватило дыхание от внезапно нахлынувшей тревоги. Она-то хотела прибрать к рукам Сташека, а Сташек оказался не так уж и прост. Его самого интересовали ее инженеры.
«Не отдам! Мое!!!»
– Вы представляете, сколько всего у них может быть нереализованного!..
«Очень даже представляю».
– …Того, на что не хватило времени или материальной базы! Представляете, сколько разработок у них только на бумаге, а?
– Вы что, думаете, с вами поделятся этой информацией? – едко поинтересовалась Оливия, перебивая его речь.
Он вздохнул и искренне ей ответил:
– Я очень попрошу. Очень-очень!
Вначале она не поняла, что он сказал. То есть, слова были знакомы, но обычно Оливия слышала их от людей, с высокомерием глядящих на весь мир. От людей, заранее знающих, что им в их просьбе не откажут. А потому произносящих эту фразу с двусмысленным подтекстом, с намеком, от которого по коже разбегаются мурашки бессилия.
В устах Сташека слова прозвучали с давно забытой интонацией. И спустя пару секунд Оливия почувствовала потрясение, когда узнала ее – так дети обращались с просьбой к богу. Что верно, то верно – в Бриггсе не бывало людей, подобных Сташеку. У Оливии не было никакого опыта по общению с великовозрастными детьми. И тем не менее ей до жжения в руках захотелось прямо сейчас, сию секунду завести Сташека к тому же Виеру и дать возможность одним глазком взглянуть на исследования. Искусить его, подразнить его кусочком тайны. И навсегда привязать его к Бриггсу.
– Эванс, я смешон, да?
Нет, какие-то мозги у него все-таки были. Но насколько перекрученные!!!
– Не думаю, Сташек, – стараясь говорить как можно серьезнее, покачала головой Оливия. – Как вы сказали – здесь работают лучшие умы нашей страны. Уверена, они разберутся, что ваша жажда знаний совершенно бескорыстна.
Он улыбнулся.
– Я тоже так подумал. Я попросил вчера лейтенанта Бранта принести мне официальный перечень текущих разработок, чтобы пропланировать проверку. Вы уже спали, когда он это сделал. На столе одна папка с документами для меня. А одна – для вас.
Конечно, кто бы сомневался в исполнительности Бранта. Намеренной исполнительности…
– Для меня? – воскликнула Оливия.
– Ну да. Майор Ранков сказал, что вы вплотную займетесь бухгалтерской отчетностью, и лейтенант Брант любезно принес в нашу комнату предварительные отчеты. Мы сможем просмотреть их перед завтраком.
Оливия тут же припомнила, как брезгливо Ранков смотрел на нее, проснувшись вчера в поезде. Как потянулся в карман за фляжкой и, никого не стесняясь, сделал несколько глотков явно крепкого спиртного напитка.
Вот ведь попала! Пока Ранков будет расслабляться в обнимку с бутылкой, ей, похоже, придется провести инспекцию всего делопроизводства.
– Да вы справитесь, Эванс, – миролюбиво сказал Сташек. – Подумаешь, Ранков! Он обычно всех своих помощников так кидает.
– А вы, значит, в курсе?
– Я с ним третий раз еду. И знаете что – ни один из его помощников ни разу не опозорился.
«Ну да, – кисло подумала Оливия, – я буду первой».

2.
Она трижды прочитала принесенные Брантом документы.
Стоически вытерпела завтрак.
Перед дверью в бухгалтерию вздохнула как можно глубже.
И нырнула.
Цифры плясали перед глазами, слова были абсолютно бессмысленными. Она тонула в них, отчаянно пытаясь выбраться на поверхность. Все вопросительные взгляды она встречала высокомерным пренебрежением. Молчала и молила хоть о какой-то логике в жутких расчетах. Вплоть до обеда она старательно делала вид, что изучает отчетность. Она шпыняла персонал от одной папки к другой. Читала, не понимала ровным счетом ничего и требовала новую. Бухгалтера носились вокруг нее туда-сюда, как пчелы вокруг улья.
Она почти утонула. Неминуемый позор заставлял ее крепче сжимать зубы, улыбаться еще неприятней, цедить слова с неприкрытой злобой.
А упрямство вскидывало руку за очередной бумагой и разрисовывало блокнот очередной гипотезой.
Краем глаза Оливия все время видела Бранта. Он вальяжно развалился на стуле напротив, так же, как и она, перебирал документы, и не сводил с нее внимательного взгляда. Он не вглядывался в ее намеренные каракули, но она перестраховалась и писала левой рукой. Он большей частью молчал, и она с остервенением искала ниточку взаимосвязи в груде отчетов, только чтобы его молчание из подозрительного превратилось в одобрительное.
К обеду она вынырнула. Один листок с подробностями – и система начала выстраиваться.
За окном потемнело, она потянулась, включила настольную лампу, переложила пару папок, открыла следующую и впервые наткнулась на ошибку. Если раньше она просто не понимала, что перед ней, то теперь явно видела недочет. Она обрадовалась и тут же огорчилась, вспомнив, что проверяет своих же подчиненных.
– А почему у вас здесь приход и расход не совпадают?
Она сама почувствовала, что задала вопрос без равнодушия, а с искренним огорчением. Брант вскинул голову, словно ослышался. Главный бухгалтер был уже у ее стола.
– Позвольте, лейтенант Эванс?
Она передала папку и потянулась за следующей, одновременно пытаясь спрятаться от недоуменного взгляда Бранта.
Бухгалтерия зашевелилась, разыскивая объяснения найденной ошибки, а Оливия уже штудировала продолжение.
У нее получилось уходить в расчеты с головой. Разобравшись с основными принципами, стало очень интересно прослеживать бумажную жизнь Бриггса. Теперь практически за каждой цифрой она видела событие и людей.
Через какое-то время Брант присоединился к шушукающимся бухгалтерам.
«Черт! Ну неужели нарушение такое серьезное!»
Оливия не выдержала и подошла к ним сама.
– Ну что?
– Пока ничего, – холодно ответил ей Брант. – Мы сейчас поднимем документы лаборатории…
В голове Оливии что-то щелкнуло. Лаборатория! Вечно ноющая лаборатория, доставшая ее жалобами на крючкотворов из отдела делопроизводства.
– Дайте сюда! – перебила Оливия Бранта, протянув руку.
Он с подозрением вручил ей папку.
Так и есть, вредная лаборатория, решившая своевольно составить документы в том виде, в каком она считала нужным, и ленивая бухгалтерия, оставившая все на самотек.
– Нет у вас тут ошибки, – злорадно сообщила Оливия, выдирая листик, – разберетесь с лабораторией сами, – она швырнула лист на стол перед Брантом. – Переписывайте вот это, и не забудьте пересчитать свой расход в литрах, а не в штуках.
Брант впился в документы глазами, а как только до него дошло, начал расплываться в улыбке – не менее злорадной, чем у самой Оливии.
«Да уж, – хмыкнула Оливия, направляясь к своему месту, – за такую подставу лаборатории сегодня не поздоровится!»
А дальше она просто провалилась в рассуждения и заметки на полях, медленно и непреклонно заканчивая проверку прошедшего года.
Ее никто не трогал, и она не заметила, что день подошел к концу.
Она почти рассердилась, когда кто-то потянул у нее из рук очередную папку. Вскинула голову с намерением ругать и гневаться.
…Рядом стоял Брант.
– Эванс, – мягко сказал он, и она поразилась его мягкости, – уже совсем поздно, вы опоздаете на ужин.
Не споря, она послушно отдала папку.
Брант отошел к полкам, и она заметила, что они одни в кабинете, похоже, что все уже действительно закончили работу, а Брант остался с ней и сейчас складывал по местам папки с документами.
Она встала из-за стола, выпрямляясь и наконец-то чувствуя, как затекли спина и плечи. Она шагнула вперед и пошатнулась – Брант мгновенно обернулся. Она оперлась руками о стол и взглядом рявкнула Бранту, чтобы он не смел к ней приближаться.
– Устали, Эванс? – с насмешкой спросил он, возвращаясь.
Она оттолкнулась от стола, высокомерно вскинула голову и, не удостоив его ответом, направилась к выходу. Он догнал ее в два шага и протянул ей забытый блокнот:
– Ваши записи, лейтенант Эванс.
– Спасибо, лейтенант Брант.
Она царственно кивнула и просочилась мимо. Офицерскую столовую она была в состоянии найти и без него.

3.
Оливия стойко сохраняла равнодушие. Неторопливо наполнила поднос, задрав нос повыше, надменно обошла столы с бриггсовцами. Нашла Сташека, проигнорировала его сияющую улыбку, пропустила мимо ушей монолог на тему: «Бриггс – это здорово!», села, разложила столовые приборы, словно не в столовой ужинала, а на званом вечере у матушкиных подруг.
И не удержалась, повернула голову и посмотрела в сторону собственного пустующего места.
Брант что-то сосредоточенно обсуждал с хозяйственниками. А Майлз, прикрыв глаза и делая вид, словно его и нет тут вовсе, внимательно их слушал.
У нее не ухнуло сердце, не забилось быстрее, не перехватило дыхание, мысли не спутались. Она с удовлетворением осознала, что спокойно смотрит на Майлза. Жаль только, что глаз невозможно оторвать.
Большой.
Уверенный.
Спокойный.
Мир Оливии сворачивался вокруг него. Где-то далеко Сташек нес свою чушь, переговаривались сидящие напротив соседи, стучали ложки-вилки по тарелкам и чашкам, подвигались стулья, люди вставали и садились, проходили мимо, на мгновение загораживая от нее Майлза. Мир стремительно съеживался, уменьшался, отторгал все на свете. Кроме Майлза.
Оливия смотрела, как он коротко улыбнулся на неслышную ей реплику Бранта. И не было ничего светлее этой легкой улыбки. Как он чуть наклонил голову на бок, и ей уже было все равно, к кому он обратил свое внимание.
Мир перекосился, утянув с собой Оливию, приковав ее внимание только к одному человеку. Майлз неожиданно оказался центром ее вселенной. Ей было приятно смотреть на него. Ей нравилась его степенность. Та самая сдержанность, которую в мгновение ока сметала волнительная импульсивность и подростковая порывистость. Скупые жесты, правильные до мелочей – наклон головы, кивок, пожатие плеч. Даже то, как он подносил ко рту вилку, было восхитительно. Как он посмотрел на нее…
Она была уверена, что знает, какого цвета его глаза. Красные, как и у всех ишваритов. Верно?
Оказалось, что нет. Оказалось, что в центре мира даже цвет глаз не бывает таким, как у всех. Винные, хмельные. Зрачок скорее коричневый, чем черный, а цвет радужки непостоянен, как искрящееся в бокале вино.
Оливии показалось, что границы ее нового мира затрещали, неумолимо сужаясь, скукоживаясь, пока не превратились в точку на дне этих глаз. Хлоп! Она вздрогнула, словно наяву услышав, как защелкнулась за спиной крышка крошечной шкатулки под названием «мое существование».
Внутри не было страшно. Внутри было спокойно и тепло. Внутри винные глаза вопрошающе заглядывали ей прямо в душу.
Она знала, что нужно сделать.
Бесполезно бороться с желанной неизбежностью. Бесполезно вырываться из пьянящего мира. Бесполезно искать другой выход. Пусть вся жизнь – это непокорность и борьба, но можно же бороться за неизбежность, а не против.
В тесной шкатулке маленькую-маленькую Оливию теплым туманом окутывал беззлобно насмешливый взгляд.
«Увы, мне мало шкатулки».
Губы сами дрогнули в улыбке, кончики потянулись в разные стороны. Она знала, что смешно наморщила нос, знала, что синева сверкнула в глубине глаз, знала, что нелепые косички дернулись, когда она, смеясь, тряхнула головой.
Шкатулка разлетелась россыпью осколков. Мир стремительно набирал краски. Майлз, широко раскрыв глаза, в потрясении смотрел на нее, потом быстро отвернулся, наклонился над столом. Подхватился, словно что-то вспомнил. И сбежал, выпрямив спину и отбиваясь от ее настойчивого взгляда. Мир Оливии растянулся до коридоров, по которым мчался Майлз, до крепости, в которой он жил, до страны, которой он служил, до вселенной, где кружилась его душа наяву и во сне. Раньше в мире Оливии был просто подчиненный майор Майлз, частичка Бриггса. Она долго держала его на расстоянии от себя, отчаянно желая большего и сдерживая свои желания железной волей.
«Я больше не буду с этим бороться».
Она не станет ломиться в жизнь Майлза. Нет.
Никаких требований, никаких просьб.
«Мой мир огромен – он впустит меня вместе с тобой».
Оставшийся за столом Брант перехватил ее взгляд, и в ответ на его сосредоточенную серьезность она легкомысленно рассмеялась. Он не узнал ее, никто не узнал ее. Они все подозревали – Оливия видела, как мучительно они пытаются припомнить, на кого похож лейтенант Эванс, но разгадка настолько неправдоподобна, что не принимается даже в виде гипотезы. И она делала все, что только возможно, чтобы подчеркнуть разницу между Эвансом и Оливией Армстронг.
Косички – какая замечательная идея. Они просто вгоняют в ступор.
Смех – неужели я умею так смеяться? Наверное, мне давно не было так весело!
Бег – все годы в Бриггсе я мечтала, откинув прочь высокое положение, бежать во весь дух по длинным коридорам.
Похоже, я действительно люблю. И мне это нравится. Бесконечно нравится…

4.
Давно она так не уставала. От искрометной деятельности, от длительного напряжения ума. Целый день решать задачи – она не старалась так со времен учебы в академии, когда три дня подряд пялилась в учебник, готовясь к экзаменам. Она почти забыла, какими изматывающими могут быть умственные усилия. В последнее время она уставала не от поисков решений, а от пустого ожидания – когда места себе не находишь в четырех стенках собственного кабинета, когда отвлекаешь себя пустыми разговорами или чаепитиями, когда просто отдаешь приказ и ждешь час, два, ночь, сутки, неделю – как же они там, те, кто доверил ей свои жизни и право решать за них, и господи-пусть-с-ними-все-будет-хорошо. Успех приносил с собой агрессивное торжество, гримасу яростной радости и ни капли спокойствия.
Сегодняшний день подарил ей другой вид победы – тяжелое удовлетворение. Она оказалась на высоте даже там, где почти ничего не мыслила, выехала на природной сообразительности и опыте. Разобралась и получила высший балл. Поставила его себе сама с почти забытой юношеской бескомпромиссностью. Зачет, Оливия Армстронг.
Она валилась с ног от усталости, но радость от осознания проделанной работы выплескивалась через край, заставляя местами переходить с шага на подпрыгивающий бег. Она не задумывалась, куда спешит – понятно же, что домой. Металлический пол не успевал гудеть под ее легкими шагами – она привычно мчалась вперед, забыв, что никто не следует позади.
Неудивительно, что она выскочила в коридор офицерского жилого корпуса Бриггса. Оставалось пройти мимо гостиной, повернуть налево…
…Взрыв хохота разнесся по коридору.
Она резко остановилась, спохватившись.
Мимо гостиной и в коридор налево. Первая дверь – и ее личные апартаменты. Комнаты генерала Оливии Армстронг.
«И что же вы здесь забыли, лейтенант Эванс?»
Усталость схлынула, сменившись тревожным напряжением. Интересно, если кто-нибудь сейчас выйдет в коридор, оценит ли он ее присутствие, как попытку шпионажа?
Она сделала несколько шагов вперед и подумала, что надо бы повернуть назад…
Дверь в гостиную была приоткрыта. Там веселились вовсю, обсуждая события сегодняшнего дня, офицеры Бриггса. Еще шаг – и Оливия расслышала слова.
– …А потом он берет ложку и пытается ею наколоть листья салата!
Смех вырывался за дверь, беззаботный и заразительный. Еще не зная, о чем идет речь, Оливия уже готова была усмехнуться.
– Рассеянность присуща гениальным людям.
Сухой до официоза голос Виера резанул своими чувствами. Виер злился. Виеру совершенно не нравилась даже беззлобная насмешка, словно это над ним смеялись.
Нет, не над ним, – поняла Оливия. И тут же представила, как зачарованный чудесами крепости Сташек на глазах всего офицерского состава воспользовался ложкой в качестве вилки.
Смеяться над Сташеком не хотелось.
– Я удивляюсь вам, лейтенант Уайт. Вы же заканчивали инженерные курсы пару лет назад. Разве вы не слышали о лейтенанте Сташеке?
Гостиная притихла. Лейтенант Уайт пристыженно молчал.
– Ну, так расскажите нам о Сташеке, Виер, – мягко, стараясь сгладить неловкость, произнес новый голос. – Он настолько известен?
«Брант».
Оливия неслышно передвинулась ближе к двери, прислонилась к стене, почти уткнувшись лбом в наличник.
– Лейтенант Сташек выпустился восемь лет назад, – размеренно, словно читая лекцию, объяснил Виер.
Восемь лет, как закончил учиться?!
Брант, похоже, еще не понимал.
– И что? – с едва заметной насмешкой спросил он.
– А то, что сейчас лейтенанту Сташеку, если мне не изменят память, только двадцать пять. Во сколько лет вы закончили Академию, Брант?
– Вот черт, – после недолгой паузы высказался Брант.
По гостиной пронесся легкий смешок.
– Теперь закономерный вопрос, не так ли? – все так же сухо заявил Виер. – Давайте, Брант, задавайте.
– Сташек все еще лейтенант?
– Именно! Заметьте, его не понижали в звании. Один раз отличили новыми нашивками, но сути это не меняет. Как вышел он из Академии лейтенантом, так лейтенантом и ходит, пусть и старшим.
– Отсутствие честолюбия? – предположил Брант.
– В точку! – воскликнул Виер. – Никакого честолюбия, голая жажда знаний, одержимость, я бы сказал. Необыкновенный человек. А вы – вилка! ложка! Я вообще не уверен, что он заметил то, над чем вы весь вечер хохочете.
«Так их, Виер! Поучи глупых мальчишек!»
– Лучше расскажите, как там наше делопроизводство, – продолжал Виер, обращаясь к Бранту. – Эта штабная крыса никого не укусила?
«Ага! Теперь обо мне!»
– Крыса? – хмыкнул Брант. – Да какая это крыса? Крысеныш штабной.
«Ах, как вам хочется похохотать!» – с внезапным раздражением подумала Оливия.
– Крысеныш, – простонал враз вернувший себе голос Уайт.
– Пронырливый, – сказал Брант, – въедливый, злой, жадный и дьявольски умный.
– Стой-стой! – воскликнул Виер. – Это уже комплименты!
– А кто сказал, что я его критикую? Бухи на цыпочках вокруг него ходили. Штабные крысы все обычно жирные и ленивые, а этот словно летает. Маленький, наверное, – в голосе Бранта проскользнула мягкая ирония, – не крыса. Крысеныш…
– Всем внимание! – воскликнул Уайт, перекрывая общий хохот, – лейтенант Брант признается, что ему симпатичен мужчина!
«Разжалую», – подумала Оливия.
– Уймитесь, Уайт, – скучающе заметил Виер, – лейтенанту Бранту нравятся женщины, и это всем известно.
Он сделал эффектную паузу и ехидно уточнил:
– Синеглазые.
«Синеглазые женщины? – не сразу понимая, подумала Оливия. – Синеглазые?..»
Слава богу, на это заявление никто не рискнул посмеяться.
Брант равнодушно промолвил:
– Вы, Виер, совершенно нетактичны. Никогда не замечали?
– А вы, Брант, абсолютно романтичны. Никогда не надоедало?
Оливия решила развернуться и уйти. Вот прямо сейчас. Сию секунду. «Я не хочу это слышать».
– Соблазните Эванса, Брант! – выкрикнул в общей тишине Уайт. – У него тоже синие глаза!
«Боже, да заткните ему кто-нибудь рот!»
Из гостиной в коридор отчетливо долетели звуки борьбы, вскрик, Оливия мстительно сжала кулаки, больше всего на свете желая сейчас ударить идиота собственноручно.
«Так его!.. И выкинуть через окошко на снег. Чтобы дурь из головы выветрилась».
– Хватит. Оставьте, – на правах старшего скомандовал Виер.
И снова тишина.
Оливия осторожно попятилась назад от двери.
– А лейтенант Эванс тот еще крысеныш, – задумчиво сказал Виер.
Оливия замерла, вся превратившись в слух.
– Синие глаза, карие глаза, какое это имеет значение? – продолжал неторопливо Виер. – Вы же заметили, Брант, верно?
«Да им просто в удовольствие подначивать друг друга!» – гневно подумала Оливия.
Она стояла у двери, подслушивая разговор своих подчиненных и ровным счетом ничего не могла сделать, чтобы его прекратить.
– Красные, – ответил Брант Виеру.
– Совершенно верно. Вы молодец, что заметили. Похоже, лейтенанту Эвансу по душе только один цвет глаз. И это красный.
– Да, я заметил, – пробормотал Брант едва слышно.
– …Заблудились, лейтенант Эванс?
Оливия подскочила на месте, развернулась, рука от испуга сама вскинулась вверх, отдавая честь.
– Так точно, сэр! – звонко отпечатала она.
Дверь позади распахнулась, Брант над самым ухом вопросительно произнес:
– Майор Майлз? Лейтенант Эванс?
Майлз все слышал, в этом не было никакого сомнения. Оливия смело смотрела прямо ему в глаза. Он пытался рассердиться на нее, она видела это, но у него не получалось. Все вытесняло изумление. Открытый, словно все его чувства лежали у нее на ладони, Майлз тщетно скрывал интерес.
– Лейтенант Брант, – он отвел от нее взгляд и посмотрел поверх ее головы на Бранта, – будьте так добры, проводите лейтенанта Эванса, – снова взгляд на нее, – в гостевой корпус.
– Да, сэр. Лейтенант Эванс?
Она снова отдала честь и, лихо разворачиваясь на каблуках, послала Майлзу мимолетную улыбку – покрасней, майор! да! вот так! А потом послушно отправилась за Брантом.

@темы: TV-2 (Brotherhood), Майлз/Оливия Мира Армстронг, Фанфикшен-автор

---

Игра в догонялки. Глава пятая. Волчья команда

[Paume]

Название: Игра в догонялки
Автор: Paume
Бета: Мэй_Чен
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Оливия/Майлз, семейство Армстронг, новые персонажи.
Жанр: гет, драма
Размер: макси
Дисклеймер: Хирому Аракава
Статус: в процессе написания
Саммари: Генерал Оливия Армстронг решительна и добивается всех поставленных целей. Но как она себя поведет, если в ответ на приглашение поужинать получит отказ только на том основании, что она - женщина?
Комментарий: Задумывался сюжет как стеб на пару-тройку глав. Получилась драма с кучей новых персонажей, умеренной жестокостью, интригой и совсем не смешной любовью.

Предыдущие главы

Глава первая. Побег
Глава вторая. Женсовет
Глава третья. Безумие оранжевого цвета
Глава четвертая. Преображение

Глава пятая. Волчья команда

Глава пятая. Волчья команда

1.
Разглядывая руки полковника Вольфа, Оливия неожиданно для себя увлеклась. Очень красивые руки. Ухоженные, узкие, с необыкновенно длинными пальцами. Ровные вытянутые ногти, бледная холеная кожа. Руки музыканта.
Полковник Вольф держал направление лейтенанта Эванса перед глазами, ухватив лист двумя пальцами за самый уголок. Оливия никогда раньше не видела, чтобы кто-то таким образом изучал документы. Вольф вполне серьезно вникал в каждое написанное слово и задавал вопросы слегка скучающим тоном уверенного в себе человека. Оливия стояла перед ним навытяжку, изумляясь своей способности так выделываться перед вдруг обозначившемся начальством, и безразличной скороговоркой тарабанила ответы на вопросы.
Мужские руки завораживали. Они плавно уронили направление на стол, Оливия проследила бумажный путь восхищенными глазами. Полковник Вольф начал подниматься из-за стола, и Оливия отвлеклась от его ладоней – она не помнила, чтобы встречала раньше людей такого типа.
Полковник Вольф был худой и высокий, скорее даже вытянутый, словно отражался в кривом зеркале. Очень короткие седые волосы топорщились аккуратным ежиком, осветлевшие с возрастом голубые глаза прятались под тяжелыми веками. Тонкая линия губ была похожа на давно заживший порез. Длинное лицо оказалось невыразительным лицом замкнутого в себе человека. Он поднимался из-за стола, а впечатление создавалось, словно он был только что сложен на стуле, как зонтик, и вот сейчас, прямо на глазах Оливии разгибался, раскладывался, прямой, худой, острый и опасный, как армейский нож.
– Вы почти опоздали, лейтенант, – лениво протягивая гласные, произнес Вольф.
Оливия не стала скрывать вопросительного выражения лица.
Вольф оказался щедр на ироничные усмешки, адресованные младшим по званию:
– Через три часа у нас поезд. Вам придется очень быстро собраться… Бегом!
И Оливия побежала. Не рассуждая, отложив на потом все мысли.
Хватая чемодан и отправляясь рассчитываться с администрацией, она подпустила к себе раздражение, неторопливо, позволяя злости угнездиться в еще утром вполне радужных надеждах на то, что знакомство с Вольфом пройдет гладко. В принципе, жаловаться пока было не на что. Она все-таки не опоздала, и не сказать, что произвела неприятное впечатление.
Злость и раздражение потянули за собой знакомую мстительность. Подбегая к перрону и оглядываясь в поисках нужного вагона, она недобро кривила губы.
За двенадцать минут до отправления поезда она вошла в купе. Полковник Вольф кивнул на свободное место у дверей, и она села, а подумав минутку, даже откинулась назад. В руках не хватало привычной рукояти шпаги, поэтому она сунула их в карманы. И только тогда подумала, что кому-то очень скоро придется пожалеть о превращении Груммановского «не ранее, чем через полторы недели» в «сегодня через три часа».
…Поезд неспешно колыхался по рельсам.
Оливия краем глаза разглядывала попутчиков, старательно делая вид, что вот-вот задремлет.
Напротив нее, укрывшись шинелью почти с головой, спал майор Ранков. До того, как он спрятался от посторонних глаз, Оливия признала, что действительно видела раньше его в штаб-квартире Централа. Обрюзгший, с недовольно поджатыми губами и совершенно равнодушным взглядом, он производил впечатление горького алкоголика, которого только что оторвали от бутылки и заставили тащиться к черту на кулички. Оливия таких типов терпеть не могла.
По левую руку от нее, у окна, сидел старший лейтенант Сташек – круглолицый, громкий, порывистый… Как ребенок! Он болтал без умолку, и Оливия смирялась с его присутствием только потому, что говорил он отнюдь не глупости. Размахивая руками, то наклоняясь вперед к Вольфу, то чуть не подскакивая от восторга, он рассказывал о новой технологии охлаждения крупнокалиберного оружия, иногда вычерчивая в воздухе графики и ссылаясь на формулы. Оливии было всерьез интересно.
Вольф вежливо слушал Сташека, поддакивая в нужных местах. Он так старательно делал доброжелательный вид, что Оливию чуть не тошнило. Увлеченный мальчишка искренне делился знаниями, Вольф, улыбаясь ему, казался вампиром, высасывающим из него вместо крови информацию. Глупый Сташек не замечал, что сам по себе значит для собеседника меньше пустого места, он только не разливался соловьем, а Вольф явно с усилием заставлял себя заглядывать ему в глаза, настолько тот был ему неприятен.
Сташек рассказывал, мимоходом задевая смежные темы. У Оливии замирало сердце, когда она представляла, какой клад в мозгах у этого мальчишки. Уже спустя несколько минут его грамотного монолога она начала строить планы, как бы удержать его в Бриггсе, с кем познакомить, чтобы он заинтересовался, чем подкупить. Похоже, Вольф думал о том же, не сводя с него пронзительного взгляда. Оливия слегка косилась в сторону полковника, обдумывая, каким образом будет отбивать у него Сташека.
– Ох! Извините!
Сташек совсем неудачно вскочил, взмахнув руками и зацепив пуговицей на обшлаге одну из косиц Оливии. Теперь он стоял, глядя на нее горящими глазами и улыбаясь от уха до уха.
– Все в порядке, – как можно равнодушнее ответила Оливия.
Сташек снова плюхнулся на сиденье и продолжил говорить, как ни в чем не бывало.
«Слишком наивный, – подумала Оливия. – В Бриггс такие не попадают».
Бриггс – оплот отщепенцев. Большей частью разжалованных, наказанных, преследуемых.
А этот ребенок, похоже, в окружении своих учебников и справочников жизни вообще не замечает, никакой – ни счастливой, ни отвратительной.
«Хочу, – капризно подумала Оливия, – хочу в лабораторию такого инженера».
А Сташек пел свои формулы, не зная, кто на него уже наложил свои загребущие руки.

2.
Их сопровождали трое рядовых. Они тихо переговаривались у окошка с соседним купе, изредка поглядывая на сидящую у дверей Оливию. Все трое были ровесниками Сташека, но явно намного мудрее и опытнее в житейских вопросах. Они не привлекали к себе внимания, один из них иногда выходил в тамбур, старательно делая вид, что он вовсе и не курить ходил.
– Ну что? Чай? – резко прерывая Сташека, спросил Вольф.
Оливия вздрогнула, Сташек впервые неуверенно замолчал, а Вольф приказал:
– Эванс, позовите Рэнделла, пусть сделает чаю.
Оливия высунулась в коридор и передала:
– Рэнделл? Чаю, пожалуйста.
Рядовой, который время от времени выходил в тамбур, дернулся, с паникой возвращая Оливии взгляд, но после секундного замешательства и четкого: «Есть!», отправился в начало вагона за чашками и кипятком.
Оливия снова откинулась на спинку сиденья. Странно, что такого страшного в том, чтобы принести чай?
Расторопный Рэнделл явился спустя пару минут. Он зашел в купе с подносом, Сташек, видя, что у него заняты руки, быстро выдвинул откидной столик у окна. Рэнделл наклонился вперед и аккуратно поставил на него чашки. Оливия отчетливо видела, что у него едва-едва подрагивали руки.
Рэнделл не успел отодвинуться и удрать – Вольф схватил его за воротник и чуть было не опрокинул на стол, на чай и на себя.
– Рэнделл, вы что, курили?
Рядовой оперся о стол, чтобы не упасть, его голос сорвался:
– Всего один раз, сэр! Правда! И не в вагоне, а перед отправкой, на перроне…
Вольф с силой отпихнул его от себя. Отшатываясь, Рэнделл зацепился за ноги Ранкова и свалился за порог. Оливия вся подобралась. Она пыталась понять, что не так может быть в человеке, который курит, но ничего особо страшного в голову не приходило.
Вольф развернулся к двери и нарочито медленно закинул ногу на ногу.
– Разве я не запретил вам курить, Рэнделл? – ласково спросил он.
Оливия почувствовала холод в груди – садизма она от Вольфа не ожидала. Он производил настолько интеллигентое впечатление, что она почти перестала искать в нем подвох. Но этот тон и эта поза ударили, как яркий свет после черного подземелья – так же ослепительно и нещадно.
– Пятьдесят и пятьдесят, – произнес Вольф, не меняя интонаций.
Рэнделл громко сглотнул и тут же развернулся в стойку для отжиманий. Голова его оказалась у самых ног полковника, носки уперлись в ковровую дорожку коридора, за пределами купе. Со своего места Оливия видела, как, посмеиваясь, за ним наблюдали оставшиеся в коридоре двое сопровождающих.
Рэнделл начал с опоры на кулаках, равномерно опуская и поднимая безупречно ровный корпус и считая вслух. Достаточно быстро, в одном темпе, не задерживаясь и не показывая волнения или усталости. Вольф разглядывал его с нездоровым интересом, покачивая в такт движениям ногой. После пятидесяти Рэнделл поменял опору с кулаков на ладони. Так было намного сложнее, усталость брала свое, но он упрямо не сбавлял скорости.
– Пятьдесят.
Рэнделл подкинул себя на ноги, вытянулся смирно. Он тяжело дышал, на его лице отражалось обреченное ожидание. Вольф молчал, Сташек ошеломленно хватал ртом воздух.
Выдержав эффектную паузу, Вольф неспешно проговорил:
– Свободны, Рэнделл.
Рядовой вылетел за дверь.
Сташек судорожно вздохнул.
Оливия слегка вытянула поджатые ноги.
Вольф взялся за чай.
– Угощайтесь, Сташек, – с улыбкой сказал он. – У вас, наверное, в горле уже пересохло…
Сташек послушно потянулся за чашкой. Оливия старательно не смотрела в их сторону. Она и так знала, что мальчишка перепуган, он слишком прост, чтобы объяснить себе, что произошло, поэтому страх – его первейшее чувство. Впрочем, можно ожидать, что Вольф несколькими репликами сейчас же вернет его доверие. Хитрый лис, обхаживающий глупого цыпленка…
Нет, ну кто бы мог подумать! Учитывая, как испугался Рэнделл, это уже не первый случай, и, похоже, раньше он так легко от Вольфа не уходил. Наверное, в этот раз сам Вольф не хотел никого слишком шокировать – ни Сташека, ни Эванса. Но как он смотрел на Рэнделла… Оливия припомнила, и ее чуть не стошнило.
За время службы она навидалась всякого. К некоторым вещам она не просто не привыкла – она не позволила себе привыкнуть. Любой может спустить с тормозов свои самые низменные желания, а она считала себя хозяйкой своих желаний. Поэтому просто не выносила людей, которые шли у них на поводу. Особенно облеченных властью. Всех, кто, как только что Вольф, чуть не облизывался на абсолютно зависимых от них подчиненных. Можно было уже даже не гадать, по какой причине талантливый администратор вдруг подался делать военную карьеру. Жажда власти, причем, в самом извращенном ее проявлении.
Спотыкаясь о подобных Вольфу, Оливия каждый раз чувствовала себя оскорбленной, осознавая, что это величайшее слово может иметь такое искаженное значение. Она знала цену власти, она знала вкус власти, и она жаждала той самой – реальной, чудовищной в своей грандиозности власти, которая возносит вверх и подпитывается в первую очередь уважением.
– Эванс, берите чай, – впервые обратившись к ней, проговорил Вольф.
Оливия чуть было не вздрогнула. Молча поднялась и взяла чашку. Вольф поймал ее взгляд, когда она садилась на место. Намеренно равнодушный, змеиный, под названием «вы все поняли, Эванс?».
На удивление, она почувствовала себя польщенной. Быть Эвансом стоило ей некоторых трудов. Она молчала и не высовывалась, не реагировала на события и делала вид, что ничего особенного из себя не представляет. Она была уверена, что все это у нее получается не просто хорошо, а отлично. Тем не менее Вольф оценил ее, как темную лошадку, которая стоит предупреждения.
Может, будь предупреждение менее агрессивно, Оливия бы смирилась. Но на прямые угрозы реагировать адекватно она не умела. Она понимала, что должна опустить глаза в чашку и притихнуть еще больше, но не подчинилась разуму. Она выдержала взгляд, и пусть это было совершенно некстати и слишком вызывающе, но она не сумела позволить себе стушеваться перед этим садистом. В ответ она получила намек на кривоватую ухмылку «даже так, Эванс?», а в льдистых глазах прочитала обещание и предвкушение.

3.
Обещания начали сбываться буквально через несколько часов. Предвкушение было настолько явным, что Оливии хотелось неторопливо вытянуть из кобуры пистолет и разрядить в насмешливо искривленное лицо всю обойму.
– Рэнделл составит вам компанию, – закончил Вольф и отвернулся.
Рядовой тут же соскочил в сугроб. На ходу натягивая тонкие перчатки, он поспешил к Оливии. Ей ничего не оставалось, как подчиниться.
Какой же козел!
По колено проваливаясь в снег, Оливия зашагала вперед, не оглядываясь на Рэнделла.
Наверное, Вольф считал, что своим приездом осчастливит не только Бриггс, но и Норд-Сити.
Просчитался!
Учитывая, как вытянулась его и без того длинная физиономия, он действительно не знал, что Бриггс запрещает местным появляться в приграничной области, а, значит, никто не поедет в крепость, даже ради важной комиссии.
Связаться с Бриггсом из города он не удосужился, видимо, рассчитывая сделать сюрприз. Поэтому и остался, как дурак, в машине в паре километров от крепости. Зато у него появилась возможность отыграться на лейтенанте Эвансе и рядовом Рэнделле. Именно они сейчас топали в Бриггс как за разрешением, так и за транспортом. И по крайней мере один человек злорадно наблюдал, как они гребут по колено в снегу. Оливия спиной чувствовала этот взгляд, с остервенением продираясь вперед.
– Лейтенант Эванс, сэр…
Рэнделл долго держался и подал голос только через полчаса безмолвного движения.
– Что? – недовольно откликнулась Оливия.
– А мы не заблудились?
– Нет.
– Темнеет уже…
– Вижу.
Оливия оглянулась через плечо. Рэнделл плелся следом за ней, весь в снегу от бесконечных падений. Лицо у него покраснело, ресницы заиндевели, руки он безуспешно пытался прогреть подмышками. Матерчатые перчатки ему совершенно не помогали, ботинки даже близко не походили на зимние, что уж говорить о шинели.
– Скоро придем, – выдавила Оливия, отворачиваясь.
Оставленная машина уже скрылась где-то за горизонтом, утонув в снегу, как в тумане.
Впереди тоже был снег, пелена, практически сливающаяся с небом.
И ни одного намека на Бриггс.
Оливия замерзла не меньше Рэнделла, в полной мере ощутив, что значит мундир из отвратительной шерсти. «Это последний раз, когда я надеваю такое дерьмо», – думала она, заталкивая руки в рукава. Холод уже давно пробрался под самую майку, а застава все никак не появлялась.
Спустя какое-то время Оливия могла думать только о том, чтобы их с Рэнделлом наконец-то увидели из Бриггса. Две ползущие черные точки уже давно должны были насторожить наблюдателей.
«Ну где же вы, черти!»
Они выступили из снега, как призраки. Не дожидаясь приказа, Оливия послушно подняла руки. Рэнделл повторил за ней следом. Нервничая под прицелом винтовок, Оливия несколько раз повторила, кто они такие, откуда и куда направляются. Не разрешая опустить руки, их повели на заставу, на ходу снова расспрашивая. На морозе Оливия осипла за несколько минут, а войдя в помещение, раскашлялась от резкого перепада температур. Их помучили еще какое-то время. Проверили документы, провели малоприятный обыск. Оливия терпеливо ждала, когда звонки в Норд-Сити и Централ подтвердят правдивость их слов. Рэнделл, такой же измученный, безучастно стоял с ней рядом.
В какой-то момент им разрешили сесть и погреться у печки. Оливия стянула рукавицы, протянув посиневшие ладони к огню. Рэнделл с трудом справился со своими перчатками и присел на соседнюю скамейку. Покосившись на него, Оливия разлепила потрескавшиеся от холода губы.
– Где ваши рукавицы, Рэнделл?
– У меня их нет, – отозвался рядовой.
– Вы что, не знали, куда едете?
Он вдруг нервно хохотнул:
– Я вообще не знал, что еду.
– Что так? – стараясь говорить как можно незаинтересованней, спросила Оливия.
Рэнделл сжал челюсти, скрипнув зубами.
– Да так, – процедил он.
Оливия отстраненно отметила, что рядовой страдает отсутствием доверия к старшим по чину. Она не стала допытываться подробностей, промолчала, и, похоже, Рэнделл это все-таки оценил – он слегка расслабился и позволил себе негромкий вздох. Оливия смотрела, как он сжимает и разжимает у слабого огня замерзшие руки, и прикидывала, по какой статье можно привлечь к трибуналу полковника Вольфа. Перечень ее не вдохновил, а, наоборот, разозлил до предела. Она резко встала, спиной ощутив, как от ее внезапного движения Рэнделл подавленно съежился.
Она уставилась на дежурного сержанта, оставшегося с ними в комнате, и смотрела на него до тех пор, пока тот не просто не обратил на нее внимание, а встревожился, подскочил и чуть было не вытянулся смирно. Тогда она жестко усмехнулась и задала вопрос:
– Как долго нам здесь ждать?
– Совсем недолго, господин лейтенант! Машины уже отправились, скоро ваши спутники появятся здесь.
– Пять минут? – мягко-мягко, так, что сержант дернулся, уточнила она. – Или десять? Пятнадцать? Полчаса?
– Скорее, полчаса, сэр…
– У вас есть запасные рукавицы?
– Простите, что?
– Зимние рукавицы. Мой рядовой потерял свои рукавицы, пока мы к вам добирались. Выдайте ему запасные, сержант!
– Да, сэр!
Сержант по-строевому развернулся и только потом понял, что выполняет приказ пришлого лейтенанта с птичьими правами. Оливия с усмешкой наблюдала, как до него дошла вся абсурдность ситуации, но в своих людях она была уверена – пусть и без особого желания, но сержант достал из ящика с обмундированием толстые меховые рукавицы и принес Рэнделлу.
Смотреть, как рядовой неуверенно их принимает, по ходу роняя одну, тоже было забавно. Он взглянул на Оливию, и она подарила ему надменную улыбочку в ответ. Сержант, разглядев вблизи руки Рэнделла, жалостливо вздохнул:
– Как же ты так… Пойду-ка я вам чаю согрею, что ли.
– Спасибо, – пробормотал Рэнделл, прижимая к груди неожиданный дар, – я их верну.
– А как же, – добродушно согласился сержант, – куда же ты денешься, обязательно вернешь.
Намеренно не глядя на Рэнделла, Оливия снова присела рядом с ним. Она чувствовала, как он украдкой разглядывает ее и, похоже, не может никак объяснить себе, что же только что произошло.
«Да, рядовой, тебя только что пожалели. Посочувствовали. И чуть-чуть помогли. Интересно, ты забыл о том, что так иногда бывает или не знал никогда?»
– Вот и чай подоспел…
Она вздрогнула и резко повернулась. Сержант стоял рядом и протягивал две кружки.
– Давайте, ребята, – дружелюбно сказал он, – погрейтесь после мороза.
Рэнделл первым потянулся к кружке, Оливия – следом. Уже не скрываясь, с заметной насмешкой она следила, как Рэнделл попытался пригубить кипяток, обжегся, отстранился и с неловким благоговением уставился в кружку. Он был весь, как на ладони – действительно ошарашенный теплым приемом сурового Бриггса. Очень вовремя ошарашенный, очень полезно очарованный.
«Я не спущу с тебя глаз, Рэнделл», – решила Оливия.
Она наклонилась к собственной кружке, вдохнула ароматный пар и чуть не закашлялась.
– Да, – радостно высказался дежурный, – это вам не какая-то городская смесь, а малина с липой, самое то, что надо, если замерзнуть пришлось.
Неожиданная радость буквально затопила Оливию. Ровно до этого момента она и не понимала, насколько была напряжена. Она настойчиво гнала мысли о собственном разоблачении всю дорогу до Бриггса, закидывала их так далеко, что они даже не всплывали в памяти, а только незаметно портили настроение. Она лживо уговаривала себя, что ей все равно – узнают ли ее в Бриггсе, она почти уговорила себя, на периферии точно зная, что не переживет насмешек в спину. Она ни на мгновение не верила, что сумеет провести свою крепость, ровно до этого момента – пока не получила в руки кружку с отвратительным травяным чаем.
«Ненавижу малину, ненавижу липу, – с облегчением подумала Оливия, – я так ненавижу траву в чае, что об этом-то Бриггс точно до конца жизни помнить будет!»
Она наклонилась над кружкой и храбро сделала глоток. Сержант одобрительно ей улыбался.
Он не узнал ее. Он не заподозрил ее.
Иначе никогда не рискнул бы предложить генералу Армстронг, в каком бы виде она ни находилась, чаю с этой ужасной мерзопакостной травой.

4.
В какой-то момент тишина и спокойствие их чаепития были нарушены. Двери открылись сразу с двух сторон. С улицы в тепло ввалились продрогшие члены команды Вольфа и несколько человек бриггсовцев. Они не разговаривали, но тем не менее шумели достаточно, принеся с собой запах мороза, снег на ботинках и холодный воздух. С противоположной стороны открылась дверь, впуская спустившихся встречающих – Майлза, Бранта и троих из хозяйственного подразделения.
Обе группы моментально сблизились, Майлз представился, Вольф тоже держал себя в рамках официальной вежливости.
Оливия забыла про кружку в руках. Где-то на подсознании ее разум пытался докричаться до ее чувств и заставить ее хотя бы не глазеть так откровенно. Не докричался – Оливия не могла оторвать взгляд от Майлза.
«Безумие, какое безумие…»
– Что, ишваритов никогда не видели, лейтенант Эванс?
Она чуть не выронила кружку. Она почти дернулась. Она с трудом спрятала свои чувства. Оборачиваясь к Рэнделлу, она жаждала придушить его за одну эту минуту ее слабости, которую он подсмотрел. Но Рэнделл осторожно не встретил ее взгляда, он уставился себе под ноги и явно трусил.
«Вот черт! Да он меня просто предупредил!»
– Видел, – тихо ответила она, – но не майоров.
«Майор-ишварит, – дошло наконец-то до нее, – Майлз, идиот, какого черта ты без очков!?»
Она снова посмотрела на него, загнав подальше чувства и открыв разум.
«Интересно, кто из нас свихнулся больше – я, влюбившись, или он – поверив аместрийцам».
В любом случае, ее безумие пока что никого не подставляло, кроме нее самой.
В то время как Майлз, открыто афишируя свою расовую принадлежность, точно так же открыто ставил под удар весь Бриггс, их всех, прикрывших его несколько лет назад.
«Какой же дурак! Идейный, храбрый, гордый и прямолинейный!»
После переворота он бредил восстановлением Ишвара и ишваритов в своих правах. Ей едва-едва удавалось его сдерживать, она никак не могла вбить в его голову, что еще рано, что нужно подождать, что Аместрис не готова вот так просто отказаться от многолетней войны. От расового нетерпения. От геноцида.
Она перевела взгляд на Вольфа, одним махом осознавая, ЧТО за человека к ним направили и зачем. Он смотрел на Майлза с едва заметным изумлением, оставаясь в строгих официальных рамках. Его прекрасные пальцы нервно разминали белые перчатки в сцепленных позади руках. И ему было совсем не все равно, какой национальности человек стоял перед ним.
За общим гулом Оливия не услышала, а угадала, в какой момент Вольф наконец-то произнес ожидаемые ею слова:
– Майор Майлз, позвольте поинтересоваться. Вы ишварит?
«Дай свой обычный ответ! – взмолилась Оливия. – Пожалуйста! Ты аместриец во втором поколении!»
– Да, я ишварит.
«Идиот! Еще спроси, не смущает ли Вольфа этот факт!»
Ей до зуда в ладонях не хватало клинка. Вот прямо сейчас. Мысль, что Вольф играет с ее Майлзом точно так же, как еще утром играл со Сташеком, ударила в голову жарким гневом. А то, что Майлз – один из самых умных ее подчиненных! – вот так вот запросто ему поддается… Ей до дрожи хотелось его пристрелить.
Она стремительно наклонилась и стукнула кружкой об пол, расплескав недопитый чай. Рэнделл подпрыгнул рядом.
– Идем, – сказала она ему.
Они пробрались к Вольфу, подождали, пока он обратит на них внимание, кивнет в ответ на их смирно и отвернется. Они стали вольно, и Оливия, словно ненароком, посмотрела на Майлза. Она вложила в свой взгляд все презрение, какое только могла собрать в себе, она наполнила его ненавистью, она добавила туда жажду убийства и много-много аместрийской честности. И она знала, что там знакомая Бриггсу синева.
Нет, Майлз ее не узнал. Он хотел отпрянуть, но только чуть дернул головой назад, встретив ее взгляд. Она знала, что пылает. Ей нужно было, чтобы он вспомнил, как пять лет назад его провожали точно такими же взглядами. Ей нужно было, чтобы он понял: вся их команда – такие же люди из Централа, что и пять лет назад. И что они способны растоптать его только потому, что он ишварит. И растопчут, пусть он только даст им малейший повод.
Легкая паника, отразившаяся в красных глазах, удовлетворила Оливию. Настороженность к соратнику сменилось настороженностью к неизвестному противнику – жаль, что поздновато. Оливия отвернулась, ожидая, когда же, наконец, их распределят в гостевой корпус, и она сможет отдохнуть и подумать более основательно. И когда они уже шли по коридорам, ее догнала еще одна мысль. Опрокинувшая в холодный пот. «Тридцать пять ишваритов. У меня в Бриггсе еще целое подразделение неумех из Ишвара. Мальчишек, которых непонятно кто подверг призыву. У меня тридцать пять мишеней для озабоченного Вольфа. Вот же ж черт!!!»

@темы: TV-2 (Brotherhood), Майлз/Оливия Мира Армстронг, Фанфикшен-автор

---

Глава четвертая. Преображение

[Paume]

Название: Игра в догонялки
Автор: Paume
Бета: Мэй_Чен
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Оливия/Майлз, семейство Армстронг, новые персонажи.
Жанр: гет, драма
Размер: макси
Дисклеймер: Хирому Аракава
Статус: в процессе написания
Саммари: Генерал Оливия Армстронг решительна и добивается всех поставленных целей. Но как она себя поведет, если в ответ на приглашение поужинать получит отказ только на том основании, что она - женщина?
Комментарий: Задумывался сюжет как стеб на пару-тройку глав. Получилась драма с кучей новых персонажей, умеренной жестокостью, интригой и совсем не смешной любовью.

Предыдущие главы

Глава первая. Побег
Глава вторая. Женсовет
Глава третья. Безумие оранжевого цвета

Глава четвертая. Преображение

Глава четвертая. Преображение.

1.
Когда Оливия, вволю набродившись по городу, заявилась домой, у порога ее уже ждали пакеты со всеми ее многочисленными покупками. Над ними, сложив руки на груди, возвышалась мама, и ничего приятного ее вопросительное молчание не предвещало.
– Привет, – стараясь говорить непринужденно, улыбнулась Оливия. – Извини, что утром не дождалась тебя за завтраком.
– Что это? – вместо ответа мама указала рукой на пакеты.
– О, ничего особенного! Я прошлась по магазинам.
Ей хотелось подхватить все покупки и оказаться с ними в своих комнатах сию же минуту.
– По магазинам? – иронично переспросила мама.
– В этом есть что-то странное? – начиная злиться и не понимая, чем заслужила внезапную воспитательную беседу, ответила Оливия.
Она с вызовом посмотрела маме в глаза. И почувствовала укол в сердце, когда любимое лицо дрогнуло, губы изогнулись, сдерживая волнение, а взгляд вдруг наполнился тревогой. Казалось, мама выпрямилась еще сильнее, руки сжались в кулаки.
– Ты. По магазинам. С одеждой! – воскликнула она.
Ах, вот оно что! Оливия совершила кое-что предосудительное. Действительно, зачем ей готовая одежда, если все Армстронги (да, из поколения в поколение!) шьют ее на заказ?
Как же тяжело общаться с родными. Особенно когда вовсе не хочется посвящать их в свои планы.
Пристально глядя на мать, Оливия постаралась забыть про гнев и как можно мягче сказала:
– Не верится, правда?
– Не то слово, – с придыханием, словно она только что бежала, сказала мама.
– Мам, – Оливия сделала к ней шаг.
– А ну стой, где стоишь! – прикрикнула мама. – Подлизываться вздумала! Ты что накупила, дочка? В каком торговом квартале ты прогуливалась? Для малоимущих?
– Именно, – твердо сказала Оливия. – Ну, что дальше?
– Ты!...
– Да. Я купила себе готовую униформу, и шерсть там просто отвратительна. Зато мундир хоть как-то на мне сидит, а брюки не спадают. Я купила носков, трусов и маек. Несколько рубашек, которые ужасны, но я надеюсь спрятать их под мундиром. А еще зимние ботинки. Темные очки, чтобы снег не слепил глаза, нож, который спрячу в карман, блокнот в искусственной коже и ручку, мама, безо всякого золота!
– Зачем? – тихо поинтересовалась мама.
«Не твое дело!»
Оливия проглотила закономерную реплику и как можно упрямее заявила:
– Не скажу.
Это вышло необыкновенно по-детски, но маме словно и нужен был именно такой тон. «Я поддаюсь ей, как девчонка!»
– Что ты затеяла, Оливия?
Она поежилась, внезапно подумав, что может быть, действительно зря все это делает.
– Это мое дело.
– Снова, значит, не суйтесь, – с горьким неодобрением сказала мама.
– Нет, просто я хочу еще раз над этим подумать, – честно сказала Оливия.
– Зная тебя, не сомневаюсь, что на попятную ты уже не пойдешь.
– Тогда ты очень хорошо меня знаешь.
Мама какое-то время собиралась перед очередным высказыванием. Оливия чувствовала, что той так же неловко отчитывать взрослую дочь, как и самой Оливии выслушивать от нее упреки.
– Когда ты подала документы в военную академию, – наконец, ровно произнесла мама, – ты точно так же стояла передо мной, упертая и бескомпромиссная. Для меня вот такое твое состояние означает только то, что ты ломаешь всю свою жизнь…
– Я не ломаю! – перебила Оливия.
– Ты не ломаешь, – согласилась мама, – ты перекраиваешь. Берешь ножницы и разрезаешь все свое существование на кусочки, а потом складываешь из них что-то совершенно невероятное. Ты меняешь свою жизнь полностью, оставляешь старье за спиной и начинаешь с чистого листа. Оливия, я верю в тебя и в твои возможности, но мне каждый раз страшно до панического ужаса, что что-нибудь в осуществлении твоих желаний пойдет не так. И да – может, сегодня я волновалась бы меньше, если бы не знала, что ты влюблена.
Она была необыкновенно трогательна в своем таком беспомощном волнении за дочь. Впервые за все годы Оливия почувствовала ответственность за нее, словно они поменялись ролями, и уже не мама делала все возможное, чтобы у ее дочери сложилась жизнь, а Оливия прикладывала все усилия по складыванию своей жизнь таким образом, чтобы мама поменьше за нее беспокоилась. Она вдруг увидела свою мать совершенно другими глазами, как просто женщину, которая умеет любить и бояться, болеть и радоваться, которая умеет быть слабой и всеми силами старается выглядеть сильной. Она защищала своих детей так долго и бестрепетно.
«Теперь наша очередь тебя защищать».
В порыве Оливия подошла к маме и обвила руками шею, как в детстве.
– Мамочка моя, все будет хорошо, – прошептала она ей в шею.
И подумала о том, что очень, очень-очень-очень хочет, чтобы у нее все получилось.

2.
Добравшись, наконец, до своих комнат, Оливия кинула пакеты у дверей и тут же направилась к шкафу. Она распахнула дверцы, присела на пол и выгрузила перед собой содержимое редко открывающегося ящика со старым хламом под названием «на память». Она быстро перебирала кучу совершенно ненужных ей брелков, платочков, ленточек, оставшихся с детства. Там даже был старенький карманный словарь с кретского, с которым она носилась до перевода на границу. Тоненькая пачка писем, обвязанная красным шнурком – в восемнадцать она с ума сходила от любви к их адресату. Влюбленность прошла за пару месяцев разлуки, а письма она ценила за шикарный стиль повествования, поэтому и хранила, как напоминание о тех словах, которым здравомыслящие девушки не должны доверять.
Сейчас все это было совершенно ей ненужным. Она откидывала одну вещицу за другой, пока не добралась до ситцевой сумочки с принадлежностями для шитья. Кроме иголок, ниток, ножниц и какой-то старинной, еще в детстве начатой вышивки в пару десятков крестиков, оттуда торчали ее первые лейтенантские нашивки. Оливия отложила сумочку в сторону, а оставшуюся на полу мелочевку сгребла в одну кучу и запихала обратно в шкаф.
Она выложила нашивки на туалетный столик и мельком взглянула на себя в зеркало. Раздумывать ей не хотелось. В этом мама была абсолютно права.
Оливия отправилась в ванную и ожесточенно смыла с себя всю косметику. Потом вернулась, придвинула к зеркалу кресло, устроилась поудобнее, тряхнула головой так, что волосы тяжелой гривой обволокли лицо. Она смотрела на себя и думала, что сожалеть не будет. Она очень четко представляла, что делает, зачем делает и как ей обыграть эти изменения, если что-то пойдет не так, как она рассчитывает.
Она собрала волосы вместе, причесала их и проворными пальцами заплела относительно ровную косу.
– Ты готова? – спросила она саму себя.
Отражение ответило ей яростным в своей целеустремленности взглядом.
Оливия взяла со столика ножницы, перекинула косу вперед и безжалостно ее отрезала. Длинные локоны осыпались на пол. Остатки упрямо расправились кругом, неровными кончиками едва доставая середины шеи. Оливия даже не вздохнула. Все на том же решительном подъеме она быстро оказалась у пакетов с покупками и вытащила клубок ярко-оранжевой неширокой ленты. Снова расположившись у зеркала, она механически, не давая себе ни одного шанса прокричать «что ты делаешь!», нарезала ленту на кусочки. После достала из ящика стола расческу с длинной ручкой и острым концом, отделила с ее помощью тонкую прядь волос надо лбом и заплела косицу, вплетая ленту с самого основания, а на конце завязав простым узелком. И точно так же вплела еще два десятка ленточек, создав у себя на голове сумбурное, короткое, торчащее в разные стороны оранжевое месиво.
Первый шаг у нее получился.
Из зеркала на нее смотрел кто угодно, но не генерал Армстронг.
Оливия разрешила себе бездумно отдохнуть. Руки ломило от долгого неудобного положения над головой, и она уложила их себе на колени. Отражение холодно взирало на нее, с точно таким же отрицанием любой здравой мысли, что и Оливия.
Шаг второй.
Она резко подхватилась к пакетам и вытянула купленный мундир. Нитки и иголку она, слава богу, не разучилась держать в руках, поэтому на пришивание стареньких нашивок у нее ушло не больше пятнадцати минут. Закончив и с этим делом, Оливия начала раздеваться.
Она скинула с себя совершенно всю одежду, ни разу не дрогнув, расстегивая пуговицы или размыкая крючки. Словно змея, которая сбрасывает с себя кожу, чтобы возродиться в новом узоре.
Все содержимое пакетов она высыпала на кровать и, подхватывая по одной вещице в руки, начала одеваться. Первым делом она достала широкие эластичные бинты, которые купила в аптеке. Ими она обмотала себе грудь, сжимая ее как можно крепче. Благо, не такая уж большая она у нее и оказалась. Потом она намотала бинты себе на талию, чтобы хоть на чуть-чуть стать массивнее, и чтобы брюки не пришлось затягивать ремнем в два раза. Разглядывая мужские трусы, она допустила мысль, что лучше уж вообще обойтись без белья, но тут же, пока не передумала, натянула их на себя. Носки она все-таки заменила на собственные, найдя в запасах связанные мамой. Майка была слегка широковата, но зато не висела ниже ягодиц. Рубашка оказалась практически впору, чуть длинные рукава скрадывались, когда она застегнула манжеты на пуговицы, воротник-стойка идеально закрывал тонкую нежную шею, упираясь жестким краем прямо в подбородок. Брюки пришлось подшить на месте, отрезав около двадцати сантиметров длины. Оливия споро справилась с ними, примерила, затянула ремнем – выходило не так уж и плохо…
Мундир был широк в плечах, но с этим уже ничего нельзя было поделать. Рукава полностью закрывали запястья и ничем не регулировались, что тоже было не очень-то хорошо. Зато по спине эта готовая поделка располагалась просто отлично. Оливия крутанулась перед зеркалом и пришла к выводу, что одежда на ней выглядит удовлетворительно. Так, как и на большинстве не озабоченных внешним видом военных.
Вот теперь она готова была подумать. И задать себе тот самый вопрос:
Оливия, ты уверена? Ты действительно уверена?
Наверное, всю жизнь она отдавала себе отчет в своих действиях. Всегда знала, почему поступает так, а не иначе, всегда видела перед собой цель. В основе любого ее поступка лежал холодный расчет. И сейчас весьма холодно и расчетливо она понимала, что по какой-то причине ее загнали в угол то ли Грумман, то ли Мустанг, то ли кто-то третий, и ею во многом руководит желание разобраться в ситуации и не утратить над ней контроль. Но не сбрасывать со счетов щемящее чувство, что у нее может получиться привлечь к себе внимание Майлза, разума у нее хватало. Причем в этот раз логика пасовала, не давая определиться, какая из этих первопричин на самом деле руководит ее безумными поступками.
Насколько правильно она поступает, оценивать сейчас не было никакого смысла. Все, что она только что сотворила, настолько невероятно не только для окружающих, но и для нее самой, что любая попытка осмыслить и определить последствия просто уничтожаются изумлением от самих поступков. Важен результат. Вот о чем нужно думать, и что нужно ставить превыше вопросов. Результат. Только он покажет, была ли Оливия права сегодня.
Для начала нужно каким-то образом определить его самой.
Оливия отступила от зеркала на несколько шагов так, чтобы увидеть себя почти в полный рост. Вздохнула и закрыла глаза. Крепко зажмурившись, она думала, что генерала Оливии Армстронг сейчас нет, генерал Армстронг остается в Централе в отпуске, а в Бриггс отправляется лейтенант Эванс, который даже намеком не напоминает Оливию.
Мужчина. Это должен быть мужчина. Не просто свой человек среди ревизоров Бриггса. Да, это тоже. Но насколько же эта роль вторична! Главное – это должен быть человек, отношения с которым Майлз, ее Майлз! не посмеет отвергнуть только потому, что она женщина.
Она вообразила саму себя, вспомнила мельчайшие черточки своего лица и характерные особенности своей фигуры. Представила, что никакого зеркала перед ней нет и в помине. И только тогда распахнула глаза.
В нескольких шагах от нее из зеркальной рамы выглядывал незнакомый человек в военной форме. Мелкий, худощавый живчик с вызывающе оранжевой прической из множества коротких косичек. Узкоплечий, с прямой спиной, идеально застегнутый на все пуговицы. Глаза у него были неестественно синие, блестящие и нахальные. Лицо округлое, совсем юное; только приглядевшись, можно было увидеть, что вокруг глаз, носа, рта и на лбу притаились возрастные морщинки. На первый взгляд казалось, что ему лет шестнадцать, не больше. Но Оливия не видела в этом проблему, потому что опыт и возраст намеривалась подавать не внешностью, а манерой поведения. Главное было не это. Оливия вглядывалась в свое отражение и со смесью противоречивых чувств – священным ужасом, паникой, ликованием и слегка истеричной радостью – понимала, что видит в нем пусть и мальчишку неопределенного возраста, но не женщину. Действительно – лейтенанта Лайонела Эванса. У нее получилось сделать акцент на яркости волос, вплетя в желтизну насыщенный оранжевый, и теперь было не сразу даже понятно, какой цвет природный. Из-за отсутствия косметики на лице выделялись только глаза, а брови, губы и ресницы блекли в своей обыкновенности. Мужской мундир скрадывал фигуру и в отличие от старого, подчеркивающего все изгибы и тончайшую талию, подсказывал только то, что тело под одеждой худое и гибкое, а женское или нет – это уже будет зависеть от того, как на нее посмотрят, как на мужчину или как на женщину.
Оливия торжествующе улыбнулась, и лейтенант Эванс точно так же растянул свои губы в первой улыбке.

3.
Оливия собралась очень быстро. Вещей для Эванса у нее было очень мало. Они все вместились в старенький потрепанный чемодан, с которым она когда-то много лет назад уезжала на границу с Кретой. Ей не хотелось попадаться на глаза никому из своего семейства, чтобы не допустить никаких вопросов. Все разъяснения она отложила на момент своего возвращения. А сейчас ей срочно нужно было убежать, пока день не кончился, заселиться в гостиницу для командировочных, еще зайти в фотостудию и сняться на документы. На завтра она запланировала поход с направлением к полковнику Вольфу, и если все пройдет достаточно гладко, можно рискнуть объявиться в Бриггсе.
Закрывая чемодан, она придавила его сверху коленом, наощупь нашарила защелки и тихо выругалась, когда обо что-то поцарапала руку. Она наклонилась, разглядывая замки, и увидела, что на один из них прицепилась маленькая блестящая вещица. Оливия осторожно сняла ее и поднесла к глазам. На ладони лежала крошечная сережка-гвоздик, с синим камушком в обрамлении серебряных лепестков.
Оливия недоверчиво хмыкнула. Нет, ну чего только не найдешь в комнате, в которой обитаешь с детства!
Она присела на кровать рядом с чемоданом, покатывая сережку на ладони и разглядывая ее.
Помнится, было тогда Оливии Армстронг лет шестнадцать. И была она довольно своеобразной девушкой, скупой на всякие проявления чувств, мало значения придающей внешности, как чужой, так и собственной, и доподлинно знающей, что ей нужно в этой жизни. Да, целеустремленности и упрямства ей было не занимать. Впрочем, как и всем женщинам из семейства Армстронг. Именно тогда юная Оливия впервые столкнулась с упрямством другой женщины, не уступающим ее собственному. Сейчас, по прошествии стольких лет, она вспоминала об этом с пониманием и грустью, а тогда ярость затапливала ее до красной пелены в глазах. И точно так же чувствовала себя приехавшая к ним в гости старая ее бабка. Она стояла перед Оливией и ее матерью – старуха, согнутая, но не сломленная годами. И голос, полный надменного гнева, все еще эхом отдавался у нее в ушах каждый раз, когда она об этом вспоминала.
– Девка! – каркала эта старая карга и дубасила своей клюкой о паркет до дыр так, что после ее отъезда пришлось перекладывать пол. – Девка должна быть невестой! В золоте, камнях и нарядах! Блистать и сиять всем на зависть! А это кто? Что это у нее на голове, а? Что за воронье гнездо нечесаное?! Где платья, где шелка? Вы кого воспитываете? Мужланку?
Мама стояла рядом с Оливией, прямая, как спица, впитывала все слова и, неодобрительно поджав губы, молчала. Она слово поперек не сказала своей свекрови, но это молчание Оливия на всю жизнь запомнила, как самую огромную поддержку с ее стороны.
Оливия никак не ожидала, что простой отказ от подарка – вот от этих самых синих камушков – может кого-то подвигнуть на такой крик и на подобные оскорбления, высказываемые не только ей самой, но и родителям. Кэтрин испуганно спряталась за юбкой старшей сестры, зажав в мокрой ладошке злополучные серьги, и по мере того, как старуха орала, Оливия все больше наливалась уверенностью, что ни за что на свете не проколет уши ради украшения, а вот конкретно эти… Оливия наклонилась, разжала ручонку сестры, выхватила один из камушков и в гневе швырнула ее в бабку. Та подавилась криком, Оливия думала, что ее хватит удар. Но нет, Армстронги, оказывается, даже на старости лет непробиваемы, как железные стенки.
Бабка уехала спустя двадцать минут и больше никогда не поддерживала отношений с семейством своего сына. Упреков со стороны родителей Оливия так и не дождалась, похоже, они признавали за ней право на негодование. А у Кэтрин осталась одна сережка, с которой она еще несколько лет, пока не выросла, с упоением играла в куклы.
Сережка доверчиво синела на ладони, как и тогда, много лет назад, когда старая бабка вложила ее внучке в руку. Оливия встала и прошла к туалетному столику, где стояла шкатулка со всякой мелочевкой, в которую она заглядывала с периодичностью раз в два года. Она уже откинула крышку и собиралась похоронить находку там, как вдруг ее осенило. Резко захлопнув шкатулку, она сжала кулак и, не медля, вышла в коридор, пробежалась к угловому окошку, из которого было видно крыльцо и подъездная дорожка к нему, и терпеливо стала ждать Алекса.

4.
Ей не хотелось шагать. Ей хотелось лететь. Словно она на самом деле оставила за плечами годы, ответственность и заботы, несвойственные тому молодому человеку, в которого, как она считала, она преобразилась. И Оливия практически бегом мчалась на выход. Алекс только-только появился в начале дорожки, и она намеривалась перехватить его до того, как он зайдет в дом.
Она почти не останавливаясь, грохоча сапогами, дернула на себя входную дверь, выскакивая на улицу, и с полного разгона впечаталась в его грудь. С ней настолько давно такого не случалось, что, оказавшись попой на пороге, она чуть не расхохоталась от удивления. Алекс не дал ей такой возможности. Он одним стремительным движением наклонился к ней, и она предсказуемо ждала от него протянутой в знак помощи руки, но вместо этого брат грубо сгреб ее одной рукой за шиворот, поднял на ноги и грохнул спиной о стену. Ударом он выбил из нее все мысли, широко раскрытыми глазами Оливия снизу вверх смотрела в его лицо и не узнавала.
Чужой, абсолютно незнакомый Алекс. Настороженные глаза, крепкая хватка на шее – Оливия в мгновение ока поверила, что пока просто удерживающая рука способна, особо не напрягаясь, сломать ей эту самую шею. И тон не предвещал ничего хорошего:
– Вы кто такой, черт вас побери?
Она подняла руки вверх и вцепилась в его ладонь, приподнялась на цыпочки, чтобы как-то ослабить хватку. Благо, разум оставался при ней, и Оливия мгновенно решила использовать ситуацию в своих целях.
– Лейтенант Эванс, сэр!
Она заговорила вполне поспешно, совершенно севшим голосом, и только когда услышала себя, догадалась, что голос тоже придется менять. Он у нее и так был низким, и, учитывая, что Алекс все еще ее не признал, в будущем достаточно было добавить в него сорванную хрипоту.
Алекс разжал руку, и она тут же привалилась к стене, сохраняя равновесие.
– Что вы делали в этом доме? – безэмоционально спросил Алекс.
– Курьер, сэр. Я курьер. Я принес документы для генерала Армстронг. Она заказывала в архиве копии.
– И поэтому вы бежали, как оголтелый?
– Никак нет, сэр. Виноват. Это все лестница, сэр. В этом доме чудесная лестница. Я просто сбежал и не успел остановиться. Простите, сэр.
Теперь, если она действительно знала своего брата, он предсказуемо спросит…
– Вы что, скатились с перил?
Оливия внутри хохотала, лейтенант Эванс в панике распахнул свои огромные глаза:
– Что вы, сэр! Как можно!
– Ваши документы, – сказал Алекс.
Здесь ей крыть еще было нечем. Тем не менее она продолжила валять дурака, засовывая руку за пазуху и шаря там в поисках несуществующих бумажек. Достаточно долго, чтобы Алекс спокойно поинтересовался:
– Потерялись?
Она вскинула на него искрящиеся весельем глаза и дрожащим голосом призналась:
– Так точно! Не могу найти.
Она дала ему достаточно подсказок, но Алекс все равно не мог разглядеть в ней Оливию. Похоже, он видел воришку. Это было смешно неимоверно.
– Тогда давайте мы с вами не будем стоять у порога и вернемся в дом, – весьма вежливо предложил Алекс.
– Конечно, сэр. А зачем?
– Поищем ваши документы, – ответил Алекс, перехватывая ее за запястье и распахивая дверь.
Он втолкнул ее в холл.
– А может, просто спросим у генерала Армстронг, сэр?
Он взглянул на нее с таким изумлением, что она какое-то время пыталась понять, что же такого ляпнула, пока до нее не дошло: ее брат только что столкнулся с человеком, который добровольно готов был что-то спросить у генерала Оливии Армстронг. И она рассмеялась. Алекс, похоже, просто обалдел от ее поведения. Чем вопросительней становилась его физиономия, тем больше она заходилась в хохоте. Пока просто не осела на пол, подтянула коленки к груди, запрокинула голову и совершенно спокойно сказала:
– Хватит думать неизвестно что. Я рада, что ты меня не узнал, братец. Но это я – Оливия.
Она отдала должное его хладнокровию. Брат разглядывал ее с каменным лицом, нависая над ней горой. Она дала ему время подумать, прямо отвечая на его вопросительный взгляд снизу вверх. Дождалась, когда он опустится на пол напротив нее, разрешила ему протянуть руку и дотронуться до своего лица. А потом он решился, быстро ухватил ее за косичку и дернул вниз.
– Эй! – воскликнула Оливия, отдергивая голову.
Алекс приподнял брови и коротко улыбнулся.
– Ну, ты поверил, наконец?
Он наклонил голову:
– Вполне.
Она шлепнула его ладонью по колену:
– Не смей думать, Алекс! Не смей ничего придумывать! Ты все равно не знаешь, что происходит! Лучше спроси у меня!
– Я не думаю, – он медленно покачал головой, – я знаю. Ты собралась в Бриггс. Вот в этом виде.
Он окинул ее взглядом с ног до головы, но не оценивающим, не насмешливым, а скорее восхищенным, отчего Оливия снова рассмеялась.
– Похоже, ты пьяна.
– Еще одно такое предположение, Алекс, и я с тобой начну драку!
– У тебя явная передозировка адреналина, – не обращая на ее слова никакого внимания, продолжил он. – Что, тебе настолько страшно?
Она помотала головой, косички хлестко шлепнули ее по лицу:
– Неа, мне весело!
– Оливия Армстронг, генерал Бриггса, – он почти прошептал это. – Ты что с собой сотворила?
Она замерла на мгновение, потом опустила свои колени, пересела на них, придвинувшись к Алексу еще ближе и прошептала ему:
– Я сошла с ума, веришь?
Так же шепотом он ответил:
– Ни на грамм не верю.
Она вскочила на ноги, стремительно отвернулась от него, губы сами собой недовольно скривились. Паскуднее всего было то, что Оливия даже для себя определить не могла, действительно ли у нее помрачнение рассудка. Зато чертов братец видел ее насквозь. И по его мнению она затеяла нечто сверхопасное.
– Что ты будешь делать, если в Бриггсе тебя узнают?
Он все так же спокойно сидел на полу. Она справилась со своими эмоциями и обернулась к нему, уже убийственно серьезная.
– Меня мало волнует, узнает ли меня кто-нибудь в Бриггсе, – честно ответила она. – Достаточно того, чтобы меня не узнали ревизоры.
«И еще один человек… Но об этом тебе точно знать не обязательно!»
– Шансы у тебя велики, – протянул Алекс. – Даже если кому-то и придет в голову сравнить тебя с тобою – черты лица у тебя определенно не изменились, да и глаза… Черт, у тебя же неповторимые глаза, как я мог тебя сразу не узнать!.. Не думаю, что возможно даже капельку поверить, что ты осмелилась на вот это!.. – он покачал головой. – А если ты еще и смеяться будешь… – он открыто смотрел ей прямо в лицо, и на мгновение у нее дыхание перехватило от того доверия, которое она в нем увидела. – Ты необыкновенно красивая, когда смеешься, – тихо закончил он.
Вот такие, наверное, настоящие младшие братья.
Оливия сунула руку в карман и нащупала сережку с синим камешком. Лови момент, теперь уже лейтенант Эванс. Она протянула руку Алексу, разжимая ладонь и демонстрируя блеснувший гвоздик. Алекс не стал обманывать ее ожидания и наклонился вперед, разглядывая вещицу.
– Это?... – с недоумением начал он.
– Украшение, – понизив голос, сказала Оливия.
Он вскинул голову. Похоже, она не переставала его удивлять.
– Говорят, – произнесла Оливия, – что очень талантливые алхимики могут быстро и безболезненно преобразовать серьги так, что они просто будут в ухе, и не надо мучиться, прокалывая и заживляя их.
Она тронула себя за мочку, не сводя глаз с Алекса. Вот теперь он был полностью ошарашен. «Ну же, давай, братик. Слово талантливый я выдумала специально для тебя».
– Ты хочешь, чтобы я проколол тебе уши? – все еще не веря, спросил он.
Оливия резко кивнула. «Да, давай, хватай же ее!»
Он просиял, и она чуть было облегченно не выдохнула – есть! клюнул! Захватил приманку, как ребенок. Нет, не как ребенок, а как Алекс, ее младший братец, сентиментальный настолько, что даже ее, Оливию, подозревает в сентиментальности.
Он осторожно снял с ее руки сережку, в его огромной ладони она просто терялась. Он поднялся и указал на диван в холле:
– Будет лучше, если ты сядешь.
Она послушалась.
– И глаза закрой, ладно? – смущаясь, попросил он.
Она с удовольствием прикрыла глаза, скрывая за веками ликование.
Преобразование не заняло много времени. Минуты две – и в мочке левого уха лейтенанта Эванса поблескивала яркая капелька.
Оливия не побежала к зеркалу, она даже не поднялась с дивана. Она просто открыла глаза и в который раз улыбнулась Алексу:
– Спасибо.
Он с серьезной миной стоял напротив нее, словно решаясь что-то сказать.
Она ждала его слов, она знала, что после такого знака доверия он просто обязан ей кое-что сказать, ну хоть намеком, но должен!
– Не едь в Бриггс, – наконец, выдавил он из себя.
Главное – не проколоться, поэтому Оливия с умиротворенным видом промолчала.
– Тебя хотят подсадить.
Оливия молчала, словно воды в рот набрала.
– Хотят снять тебя с гонки за фюрерство. Мне жаль, но это уже необратимо. Если ты останешься в Централе, может, отделаешься просто выговором. Если будешь в Бриггсе, скорее всего понизят в звании.
– На каком основании? – побелевшими губами вымолвила Оливия.
– Полковник Вольф найдет основание.
– Кто за ним стоит, Мустанг? – спросила она.
Алекс развел руками, отказываясь отвечать на вопрос. Вообще отказываясь говорить на эту тему, считая, что он и так выдал ей максимум информации. Оливию охватил холодный гнев, она не подскочила и не накинулась на брата с кулаками, все свое презрение вложив в слова:
– В моей комнате у входа чемодан. Принеси его, я ухожу.
– Останься дома, – тихо попросил Алекс.
– Катись к черту, – прошипела Оливия, – я не кидаю своих людей на произвол судьбы.
Он вздрогнул, как от пощечины. Уходя за чемоданом, он кинул ей через плечо:
– На это весь расчет.
Она сидела на диване и ждала Алекса, размышляя. Она не могла найти повод, по которому к ней могли придраться, Бриггс верно служил Аместрис. Какую бы грязную игру не затеял Централ, она не могла придумать ни одного повода, по которому ее могли снять с должности и даже разжаловать. Бриггс никогда не давал такого повода.
Она просто обязана быть там.
Алекс принес чемодан, поставил его у двери, дождался Оливию. Как обычно, он распахнул перед ней дверь и подхватил чемодан, намериваясь проводить ее до такси. Оливия вырвала чемодан у него из рук:
– Алекс, ты с ума сошел! А если кто увидит!
Он безропотно отпустил руки. И когда она широко зашагала по дорожке к воротам, сказал ей в спину:
– Будь осторожна, сестренка. Удачи!

@темы: TV-2 (Brotherhood), Майлз/Оливия Мира Армстронг, Фанфикшен-автор

---

Сводный пост экспресс-феста "Дыхание осени"

[fma_het]

Теперь исполнения можно выкладывать в постах, соответсвующих выбранным Вами заявкам. Спасибо за внимание.

Выполнено (5)
1. Фик. Мадам Кристмас | Генерал Грумман | Лиза Хоукай. "- Что, она так и сказала, что я к ней пристаю? Мадам, я не могу в это поверить! - Генерал, умерьте внимание к своей девочке, иначе мой мальчик выйдет из себя!"
5. Фик. Джин Хавок | Риза Хоукай | Рой Мустанг. "Лейтенант, а давайте пойдем на свидание?" "Эй, ничего что ее муж стоит рядом!" H! new!
13. Фик. Риза Хоукай (/)| Рой Мустанг. Ишвар. «Когда говорят "Огонь!", я нажимаю на курок, а он щелкает пальцами, как будто подзывает официанта». NEW!
14. Арт (рисунок или коллаж). Кимбли /(|) Уинри. Seven for a secret, never to be told (c)
17. Фик. Рой Мустанг/Риза Хоукай. "Огонь, который греет, и огонь, который сжигает дотла, — это одно и то же". А+ NEW!


Невыполнено (18)
2. Фик. Кинг Брэдли/будущая миссис Брэдли. Первая встреча, "Такого очаровательного хамства мне ещё не доводилось слышать". Н!
3. Фик. IC! Джин Хавок / IC! Риза Хоукай. "Только я так умею ухаживать... За оружием..." А-
4. Клип. Зольф Кимбли /(|) Риза Хоукай. Багровые листья, багровый восход, багровые воспоминания. На песню Crematory – Perils of the wind.
6. Фик. Зольф Дж. Кимбли / Оливия Армстронг. "Если я когда-нибудь умру из-за мужчины, то только со смеху".
7. Фик. Эдвард/Уинри. Жизнь - словно маленькое путешествие. NR!
8. Фик. Альфонс/Мэй Чан. "Можно, я возьму ваш платок, на память?"
9. Фик. Рой/Лиза. "Всё время забываю, что мне больше не нужно за вас бояться, лейтенант." Постканон.
10. Фик. Жан Хавок/Катерина Армстронг. " -Катерина, разрешите вручить вам небольшой подарок! -Знаете, Жан, я предпочитаю большие подарки!" Н!
11. Фик. Миссис Бредли | Селим Бредли (гомункул Гордыня). "Как же я ненавижу манную кашу!" Н!
12. Фик. Эдвард Элрик / Уинри Рокбелл | Альфонс Элрик. Письма с запада, письма с востока.
15. Фик. Кинг Брэдли | Риза Хоукай. "Приложите свой пистолет к моему лбу. Ну как, чувствуете свою так называемую власть и силу?"
16. Фик. IC! Грид/IC! Ласт. "Я, конечно, жадный, но ещё и умный..."
18. Фик. Ван Хоэнхайм/Триша. "Порой, река времени уносит нас всё дальше от берегов радости, но наши воспоминания навсегда с нами."
19. Фик. Оливия Армстронг|Рой Мустанг. "Если долго притворяться штабной шавкой, рискуешь стать ею".
20. Фик. Preg!Триша Элрик / Ван Хоэнхайм | Пинако. "Хоэнхайм, поверь, природа разбирается в созидании людей гораздо лучше вас, алхимиков. Все будет хорошо". H!
21. Фик. Эдвард Элрик / Лиза Хоукай. "Только память мешает нам вновь обрести свое счастье". А+
22. Фик. Рой Мустанг / Оливия Армстронг / майор Майлз. Спор Роя и Оливии по поводу финансирования армии плано переходит в секс. Случайно вошедший майор Майлз присоединяется.
23. Фик. IC! Зольф Кимбли / IC! Уинри Рокбелл. "- Никогда бы не подумала...", "- У меня много скрытых талантов". NR!

<a href="http://pay.diary.ru/~fma-het/p166479679.htm">Обновление</a> списка выполненных заявок экспресс-феста <b>"Дыхание Осени"</b> в сообществе [L]fma_het[/L]

запись создана: 06.09.2011 в 18:23

@темы: Осенний экспресс-фест "Дыхание Осени"

---

Игра в догонялки. Глава третья.

[Paume]

Название: Игра в догонялки
Автор: Paume
Бета: Мэй_Чен
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Оливия/Майлз, семейство Армстронг, новые персонажи.
Жанр: гет, драма
Размер: макси
Дисклеймер: Хирому Аракава
Статус: в процессе написания
Саммари: Генерал Оливия Армстронг решительна и добивается всех поставленных целей. Но как она себя поведет, если в ответ на приглашение поужинать получит отказ только на том основании, что она - женщина?
Комментарий: Задумывался сюжет как стеб на пару-тройку глав. Получилась драма с кучей новых персонажей, умеренной жестокостью, интригой и совсем не смешной любовью.

Предупреждение:
Любителям яоя: чтобы понять мотивы поступков Эдварда Элрика, который появляется в этой главе в эпизодической роли, я рекомендую прочитать мой же фанфик "Игры с огнем".
НЕлюбителям яоя: я не рекомендую читать мой фанфик "Игры с огнем", потому что там пейринг Рой/Эд плюс в предупреждениях "изнасилование".

Глава первая. Побег
Глава вторая. Женсовет

Глава третья. Безумие оранжевого цвета.

Глава третья. Безумие оранжевого цвета.

1.
Родительский дом был полон зеркал. В каждой комнате, в каждом коридоре, на лестницах и поворотах. В полный рост и небольшие, круглые и овальные, в потолочных рисунках, в мелкой крошке на стенах – они были повсюду. Оливия с детства привыкла, что в пути ее сопровождают множество отраженных Оливий. Вначале это были непоседливые девочки с хвостиками, потом задумчивые девушки в традиционно длинных юбках, следом появились целеустремленные молодые женщины. Оливия привыкла видеть себя на каждом шагу, оценивать свой внешний вид, придавать на ходу самой себе какие-то штрихи, примерять улыбки или серьезные морщинки между бровей. Она приводила себя в порядок не только в комнате во время утреннего туалета, а еще и вышагивая через ряды своих копий, подмечая мельчайшие свои огрехи и недостатки. Оливия выходила в холл просто безупречной женщиной, и обычно преображение удавалось ей с легкостью.
Но не сегодня.
Шагая от зеркала к зеркалу, она никак не могла избавиться от горького нежелания покидать дом. Ей хотелось закрыться в четырех стенах еще хотя бы на день, не думать о делах, о штаб-квартире, о Бриггсе и о Майлзе. Ей не хотелось ни с кем разговаривать, хотелось лечь на пол с книжкой в руках, или уснуть… Наткнувшись на собственную мысль о сне, она остановилась между двумя комнатами, напротив зеркала в кованой овальной оправе. Собственное отражение тщательно скрывало намерение уснуть и увидеть сладкий сон о бурном сексе между ней и таким желанным мужчиной. Оливия прислонилась спиной к стене напротив зеркала, сложила руки на груди и попыталась принять эту свою мысль. Незачем бежать от своих желаний, нужно просто делать все для их достижения. Как только ей удалось в этом признаться, она пообещала самой себе, что вечером обязательно так и сделает – ляжет в постель и будет думать о мужских ладонях на своем теле. Из глаз сама собой ушла несвойственная ей тоска, Оливия усмехнулась и уже свободнее побежала к выходу, зная, что все у нее будет. Нужно всего лишь пережить этот день.
В холле было пусто, словно дом еще спал. Оливия на минуту задумалась, а после стянула с рук белоснежные перчатки и принялась медленно и аккуратно надевать их, уделяя внимание каждому пальчику. Ее терпение было вознаграждено торопливыми шагами по ступенькам – Алекс спускался по лестнице, на ходу застегивая последнюю пуговицу у горла.
– Доброе утро, Оливия. Ты еще не ушла?
Она с насмешкой наблюдала, как он быстро подбегает, обувается, распахивает перед ней двери и ждет, пока она пройдет вперед.
– Нет, ты как раз вовремя. Поедем вместе?
Она вышла, не оглядываясь, спиной чувствуя внимательный взгляд брата. Конечно, когда такое было, чтобы Оливия ехала в штаб-квартиру вместе с ним?
– Как знаешь… – нейтрально ответил Алекс.
Он насторожился, и Оливия, пользуясь моментом, как бы между прочим, спросила:
– Ты не знаешь, кто сейчас занимается призывом в Ишваре?
По меркам Оливии Алекс думал слишком долго, она уже решила, что в этом вопросе он ей помогать не станет, когда все-таки получила осторожный ответ:
– Честно говоря, впервые слышу о новобранцах-ишваритах. Ты уверена?
– О да!
– Это слух или?..
– Или. Тридцать пять человек в Бриггсе.
Алекс весьма красноречиво молчал.
– Мустанг? – спросила Оливия.
Алекс качнул головой:
– Мустанг отравлен Ишваром по самое нехочу.
– Мустанг отравлен жаждой фюрерства, – неприязненно заявила Оливия.
Алекс пожал плечами, не желая поддерживать эту тему. Он всегда весьма осторожно касался этого вопроса, никогда не высказывая своего мнения однозначно. Иногда Оливия с раздражением обвиняла Алекса в том, что тому совершенно все равно, кто будет стоять у власти, и будет ли этот кто-то один или, как сейчас, временное правительство, пока еще не поделившее приоритеты и влияние. У самой Оливии было достаточно много власти, не в пример, конечно, Грумману, но она вполне могла посоревноваться с тем же Мустангом. Та часть Оливии, которая отвечала за здравый смысл, признавала за Алексом право держаться подальше как от Мустанга, у которого он был в подчинении, так и от нее самой, несмотря на то, что он все еще оставался ее братом. Она делала ставку на то, что обсуждать их разговоры Алекс ни с кем не станет, и в то же время была готова в любой момент получить от него отказ в помощи.
До машины они дошли вполне мирно. Алекс распахнул перед Оливией дверцу, подождал, пока она устроит себя и свою шпагу, осторожно прикрыл дверь, обошел машину с другой стороны и забрался в салон рядом с ней. Они не просто молчали до самого штаба, они еще и смотрели на улицы, отвернувшись друг от друга, каждый в свою сторону. Только подъезжая, Алекс тихо сообщил:
– Я поспрашиваю, если хочешь.
– Хочу, – тут же ответила Оливия.
Он кивнул и снова замолчал.
Когда она выбиралась из машины, он предложил ей руку. Как обычно, она словно не заметила его любезность, а он, не умея поступать иначе, держал руку протянутой вплоть до момента, когда она выпрямилась рядом с ним. Вместе они вошли в здание штаба, Алекс отдал ей честь и повернул направо. Она же поднялась по лестнице в приемную.

2.
Давненько Оливия Армстронг не путешествовала без секретарей и адъютантов. Всю бюрократическую волокиту пришлось взять на себя. Прочитать кучу бумажек, вникнуть в них, расписаться в десятке журналов, ответить на тупые вопросы, а главное – не сердиться.
За час она справилась. И теперь оказалась перед самой последней дверью, за которую ей сегодня нужно было попасть. Дверь была закрыта, заперта на ключ, иначе обаятельная девушка-лейтенант Оливию бы не остановила.
– Генерал Грумман примет вас через пару минут, – сообщили ей.
Оливия в ответ лишь улыбнулась. Она железно держала себя в руках, кто же виноват, что нынешние выпускницы Военной Академии несколько слабонервны. У сидящей за столом девушки задрожали губы, и она только пролепетала:
– Может, чаю?
– Апельсиновый сок, – сказала Оливия.
Девушка пулей выскочила в подсобку.
Оливия выбрала себе стул поближе к дверям, присела, позволила себе ненадолго расслабиться и отдохнуть. Грумман, не стесняясь, выбрал себе бывший кабинет фюрера, практически ничего не поменяв в приемной, кроме секретаря. Честно говоря, Хоукай на месте этой чудо-девочки смотрелась на несколько порядков естественнее. Но как известно, на вкус и цвет… Похоже, что под старость Грумман воспылал симпатией к двадцатилетним малышкам.
Хотя, что греха таить, кое-какими талантами обладала и эта секретарь, с поиском сока она справилась в течение пяти минут. Прискакала с подносиком, вручила Оливии высокий стакан с чем-то жутко оранжевым и спряталась от нее за своим столом с кипами папок и огромной подставкой для письменных принадлежностей.
Оливия заглянула в стакан и внезапно подумала, что ей очень нравится этот цвет. Оранжевый. Он отдавал безумием прошедших суток, и Оливия, не отрываясь, какое-то время просто пялилась в стакан, прикидывая, какого цвета была вся ее предыдущая жизнь – белая? синяя? серая? Ведь она нравилась ей? И цвета эти ей тоже нравились? «Оранжевый взрыв, – подумала она, делая глоток, – а на вкус – дерьмо».
Оливия не поленилась, поднялась, подошла к секретарскому столу и, не отрывая взгляда от девушки-лейтенанта, поставила стакан на столешницу.
– Невкусно, – миролюбиво сказала она.
Девушка в совершенной панике распахнула глаза и почти через силу выдавила:
– Чаю?
В этот момент распахнулась дверь и генерал Грумман собственной персоной спас своего секретаря от ужасной участи выполнять прихоти Снежной королевы Бриггса.
– Оливия Армстронг! Какими судьбами, девочка моя!
Девушка подпрыгнула на своем месте. Оливия и сама чуть не подпрыгнула – с такими словами к ней не обращались уже лет десять, не меньше. Она медленно повернулась, смерила Груммана ледяным взглядом. И промолчала.
Он сделал вид, словно ничего особенного только что не произнес.
– Грейс, душечка, два кофе с вашими чудесными кренделечками, будьте так добры. Оливия… вы же позволите мне так вас называть?
Оливия непроницаемо молчала.
Грумман сделал пару шагов к ней навстречу, на ходу потирая руки. Остановился перед ней, как-то совсем по-старчески пробормотал:
– Эх, молодость, молодость, – уставился на нее своими хитрющими глазами и уже совсем другим тоном произнес: – Генерал Армстронг, счастлив видеть вас в Централе. Какими судьбами?
Оливия разлепила сведенные в ниточку губы и ответила:
– Семейный праздник.
– Да что вы говорите! И какой повод?
Они чопорно прошли в кабинет, Грумман не стал садиться за свой стол, предпочел присесть напротив Оливии в гостевое кресло.
– У моей матушки был юбилей.
– О! Юбилей – это, конечно же, повод. Шестьдесят?
– Семьдесят.
– Ах-ах, как время-то летит! Когда-то я гулял на свадьбе ваших родителей.
– Да неужели?
– Да-да… Время – это, конечно же, время. Так вы здесь?...
– Да, только матушку поздравить.
– Чудненько-чудненько. Надолго?
– Пару дней, думаю.
– Семьдесят – это уже возраст, да… Нужно уже как-то дольше родителей навещать, что ж вы – пару дней! Напишите заявление на отпуск, недельки на две, я поспособствую.
От необходимости давать поспешные ответы Оливию избавило появление душечки Грейс с подносом в руках. Пока девушка расставляла перед ними на журнальном столике чашечки с кофе и тарелку с каким-то печевом, Оливия лихорадочно размышляла. Две недели отсрочки. Две недели, чтобы привести в порядок свои мысли. Две недели, пока ее не будет в крепости…
Как только они остались в кабинете вдвоем, Грумман, подхватывая пальцами кренделек, поинтересовался:
– Ну так как? Две недели отдыха, и ваши родители, думаю, будут очень довольны. Чем не подарок на юбилей, а?
Оливия позволила себе усмехнуться:
– Разве что вы задержите приезд комиссии…
– Ах, да! Комиссия! Действительно, вы же ждете проверку… И что, очень много у вас еще дел? Не поверю, что в Бриггсе может быть что-то не в порядке!
Чертов пройдоха! Какой ответ ему еще можно дать?
– В Бриггсе всегда все в порядке! – надменно заявила Оливия.
– Вот и чудненько, – потер руки Грумман, – так чего же вы беспокоитесь? Кого вы оставили вместо себя?
– Майора Майлза, – ответила Оливия.
– Тем более, совсем не вижу причин для волнения. Весьма достойный человек, исполнительный и верный, не так ли?
– Да, – процедила сквозь зубы Оливия.
Она взяла чашку с кофе, чтобы хоть как-то спрятаться от его проницательного взгляда.
Генерал Грумман очень тактично именно в этот момент вскочил с кресла и направился к своему столу. Оливия попробовала кофе, с явным усилием сосредотачиваясь на его вкусе. Она с трудом скрыла внезапное бешенство от осознания того, как она реагирует на простое упоминание имени Майлза. Грумман ничего особенного не сказал, ничуть не намекал, он просто говорил о Майлзе. Это было обыкновенно. И в то же время стало неестественно ярко, словно кто-то посмел посягнуть на ее, Оливии, территорию без ее разрешения. Понимать так неожиданно проявившуюся вспышку эмоций было больнее стократ. Прямо сейчас Оливия весьма отчетливо осознала, насколько слабое место у нее появилось. Ей нужно было сосредоточиться на действиях Груммана, чтобы угадать или просто предположить его мотивы, а она не могла, имя Майлза переворачивало в ее голове все мысли. И только холодное «Какая же я дура на старости лет!» не позволяло полностью опрокинуться за границы разумности.
Грумман поворошил бумаги на столе и, присаживаясь назад в кресло, протянул ей папку. Он все так же доброжелательно улыбался.
– Комиссия прибудет в Бриггс не раньше, чем через полторы недели. Вы всегда можете уточнить дату в штабе и при большом желании сократить свой отпуск до этого дня.
Оливия открыла папку, Грумман тут же начал комментировать:
– Полковник Вольф, – он отставил чашечку и ткнул пальцем в неразборчивые фразы под фотографией, – прежде, чем стать военным был очень неплохим администратором. Последние пять лет он совмещает обе свои должности, и у него это получается очень-очень хорошо. Практически все время он ездит с ревизиями, я уверен, что он достаточно компетентен, чтобы быстро и аккуратно провести проверку в Бриггсе и предоставить в Централ заключение.
Оливия слушала, разглядывала фотографию немолодого консервативного вида военного и думала, по какой причине под приказом о назначении полковника Вольфа ревизором в Бриггс стоит подпись генерала Мустанга.
Она перевернула страницу.
– Майор Ранков, – тут же переключился Грумман, – Думаю, вы должны его помнить. Пару лет назад он был зав. по хозяйственной части здесь, в штабе.
– Нет, – сказала Оливия, чтобы хоть что-то сказать, – не помню.
Под приказом о назначении этого человека стояла подпись Груммана.
– Старший лейтенант Сташек, – озвучил Грумман следующую страницу, – специалист по технике и вооружению. Очень знающий человек, несмотря на свой возраст.
Оливия взглянула на анкетные данные. Да, действительно, двадцатипятилетние редко когда попадали на такие должности.
– Был лучшим на своем курсе.
– Не сомневаюсь, – пробормотала Оливия и снова перевернула страницу.
Тут же ей на колени свалилось чье-то военное удостоверение. Недоумевая, она подхватила книжицу и вложила назад в папку. Она подумала, что ей показалось, и она сдвинула военный билет в сторону, а потом и вовсе выложила его на стол. Приказ о назначении был без фотографии. На имя некоего лейтенанта Лайонела Эванса, двадцати шести лет, бухгалтера, получившего чин на границе с Кретой. Оливия потянулась за военным удостоверением и убедилась, что оно выписано на то же имя и тоже без фотографии.
Грумман молчал, с удовольствием посасывая свои кренделечки.
– И что это значит? – спросила, наконец, Оливия.
Она уже догадывалась, и ей это было совершенно не по вкусу.
Грумман на мгновение задумался, а потом легко сказал:
– В эти документы вы можете вклеить какую угодно фотографию.
– Я? – утвердительно спросила Оливия.
– Ну раз уж вы здесь, то да – вы. Еще вчера я планировал сделать это сам, – и Грумман очаровательно ей улыбнулся.

3.
Ей хотелось сбежать по лестнице вниз, поэтому она медленно шествовала, тяжело впечатывая каблуки в ступеньки, словно это они были виноваты в избытке эмоций, которые никак не желали утихомириваться и дать своей хозяйке возможность порассуждать.
Старый, хитрый, подлый пердун Грумман!
Она совершенно не понимала, куда он пытался ее втравить. Уже одно то, что она не собиралась приезжать в Централ до перевода, сбивало все ее умозаключения в огромный ком неразберихи.
Но если предположить… Ладно, любой нормальный человек будет присутствовать на семидесятилетии своей матери. Примем за аксиому. А дальше? Почему так важно, чтобы она погостила дома? Если это повод дать проверке время похозяйничать в Бриггсе в ее отсутствие, то причем здесь документы на любого человека, которого она сама может впихнуть в состав комиссии и быть в курсе происходящего в Бриггсе? И подпись Мустанга на назначении Вольфа. Или это схватка между Мустангом и Грумманом, которая переносится в подотчетную ей крепость?
Вопросы ее просто сгрызали.
Едва завидев выход, Оливия чуть не побежала, а потому еще медленнее пошла вперед. Вон отсюда, думала она, вон! Чтобы обдумать все дома, а еще лучше в поезде, а совсем хорошо – в Бриггсе.
У входной двери ее перехватил Алекс:
– Как дела?
– Замечательно, – «На, отравись!»
Он нахмурился.
– Все вопросы решила?
Она не удостоила его ответа.
– Я так и вижу, как ты думаешь «отвяжись», – почти беззвучно пробормотал он ей.
Она остановилась перед ним, мимоходом пожалев, что уже спустилась с лестницы – задирать голову, чтобы заглянуть ему в лицо, показалось унизительным.
– Вы мне что-то желаете сообщить, майор Армстронг?
Он кинул быстрый взгляд по сторонам, по-родственному ей улыбнулся и сказал:
– Я утром разговаривал с родителями и пообещал хотя бы попытаться уговорить тебя написать на отпуск, пока ты в штабе. Недельки на две.
Кажется, Оливия на мгновение забыла, как дышать.
Открытое предложение со стороны Груммана еще как-то можно было классифицировать, но Алекс был не столько ее братом, сколько подчиненным Мустанга, об этом надо было помнить в первую очередь. Она во все глаза смотрела в его невозмутимое в своем радушии лицо и не могла его разгадать.
– Ты уверен? – наконец-то спросила она.
Он кивнул.
Не споря, Оливия решила подчиниться желанию властьдержащих. Сегодня подчиниться. Имея отпуск, вовсе необязательно проводить его за пределами Бриггса.
Алекс стоял рядом с ней, когда она широким росчерком подписывала свое прошение. И пошел с ней на выход, когда она закончила и эту бумажную нервотрепку.
– У тебя что-то еще? – сквозь зубы процедила она ему, когда поняла, что Алекс не намерен от нее отставать.
Они остановились в коридоре, внимательно каждый со своей стороны контролируя, чтобы никто своим присутствием не мешал их разговору.
– Да. Я думал сказать вечером, но похоже, к тому времени ты можешь уже уехать.
– Хватит тянуть!
– Никто не занимается тем вопросом, который тебя беспокоил сегодня утром.
– В штабе? А там, на месте?...
– Вообще никто. Такого вопроса и нет вовсе. Ни на каком уровне, ни в каком штабе. Это просто бред. Кем были подписаны документы на твоих новобранцев?
Оливия насторожилась:
– Зачем тебе знать?
Алекс, не обидевшись, пожал плечами:
– Я не буду выспрашивать.
– Я перестрахуюсь, – честно сказала она.
Он кивнул, принимая ее нежелание делиться информацией.
Снова вместе они отправились к выходу.
Появление непривычно стремительной и отчего-то злой Хоукай озадачило. Она промчалась мимо них, на ходу отдавая честь.
– Что это было? – не зная, может уже пора рассмеяться, спросила Оливия.
– Боюсь, что догадываюсь, – ответил Алекс.
Они вышли в вестибюль и увидели причину столь внезапного поведения уже не просто одной Хоукай, а еще троих штабных офицера и рядовых.
– Эдвард, – урезонивал офицер, – дверь-то в чем виновата?
– Ни в чем, – легко соглашался упомянутый Эдвард, – но ведь если не попробуешь, ничего не узнаешь, верно?
Он стоял спиной к Оливии и Алексу, плащ на нем был не красным, а коричневым, голос неестественно хриплым, словно он сорвал его, оравши пару часов подряд. Но решительность была та же самая, как и упрямство в развороте плеч и сунутых в карманы кулаках.
Офицер, завидев начальство, вытянулся смирно, отдал честь и только начал:
– Генерал…
…Эдвард Элрик тут же рванулся вперед.
Офицер осекся, Алекс дернулся, а Оливия завороженно смотрела.
Это было восхитительно. Прекрасно, как любое отточенное многочисленными тренировками движение. Казалось, Элрик полетел. Он оттолкнулся от пола, стукнув ботинками, сделал в воздухе кувырок, чтобы распрямиться, словно пружина, и со всего размаха заехать стальной ногой в крепко закрепленную в петлях дверь штаб-квартиры Централа. Он резко упал на спину, не сводя глаз с дверей. И радостно засмеялся, когда тяжелая створка сдвинулась с места и начала валиться наружу.
Он вскочил на ноги, когда дверь с оглушительным грохотом шарахнула о крыльцо, и щепки брызнули во все стороны. Солнце ворвалось в унылый коридор, ветер дохнул свежестью только что закончившегося дождя, Эдвард Элрик на границе между сумраком и светом показался Оливии диковинным ростком, крепко стоящим на земле и в то же время непреодолимо тянущимся ввысь. Он не просто шагнул через порог, он только что убрал свинцовое препятствие, которое долгое время удерживало его на одном месте.
Он невесомо пошел вперед, словно божество, которое не касается земли и шагает по воздуху. Оливия отправилась следом, получая несравненное удовольствие, попирая ногами ворота в самое сердце Централа. Она не сводила глаз с напряженной фигуры впереди. Элрик был натянут, как струна, решительностью и гневом. Все такой же невысокий, легкий, стремительный, Оливия вдруг подумала, что совершенно не видит в нем мужчину. Мальчика – да. С этой его забавной растрепанной косичкой…
Она остановилась, внезапно, как озарение, поняв, что же ей делать дальше. Зачем пытаться найти выход, если можно просто сделать его самой. Не потерявшая рассудка часть Оливии ужаснулась бы, не будь она столь разумной. А та Оливия, которая совершенно обезумела от любви, расхохоталась в душе брызгами дождя и лучами солнца.
Эдвард Элрик остановился на короткое мгновение и стремительно обернулся. Он не посмотрел на Оливию, он запрокинул лицо вверх, туда, где на окне качнулись резко отдернутые кем-то темным шторы. Он не собирался останавливаться.
«Я не остановлюсь тоже», – сказала себе Оливия.
Губы сами собой разъезжались в улыбке. Сердце замирало только от одного предвкушения того сумасшествия, на которое она решилась.
«Сегодня я буду смеяться».
Алекс смотрел ей вслед, но она про него забыла, полностью отдавшись этому дню и ненароком подаренному ей ощущению полета. Оказывается, ей не хватало его всю жизнь, чтобы всего-навсего решиться выпустить на волю саму себя.

@темы: TV-2 (Brotherhood), Майлз/Оливия Мира Армстронг, Фанфикшен-автор